Художница и музыкантка Саша Скочиленко обвиняется в распространении «фейков» про армию — из-за того, что меняла ценники в магазине «Перекресток» на наклейки с информацией о войне в Украине. Один из ценников весной прошлого года Скочиленко заменила на наклейку со словами о том, что российских срочников отправляют в Украину. «Путин врет нам с экранов телевизоров 20 лет. Итог этой лжи — наша готовность оправдать войну и бессмысленные смерти», — было написано на другом ценнике. Обвинение настаивает, что все это «фейки» о российской армии.

Скочиленко находится в СИЗО уже больше полутора лет, несмотря на ряд заболеваний, которые прогрессируют в изоляторе, где ей не оказывают медицинскую помощь: кисту в правом яичнике, ПТСР, целиакию и порок сердца.

Адвокаты сообщали суду, что в СИЗО Скочиленко не оказывают медицинскую помощь, но руководство изолятора направляет в суд справки о том, что Скочиленко здорова и «этапом следовать может».

Впрочем, во время судебных заседаний в Василеостровском районном суде тоже происходило странное. 11 октября Скочиленко привезли с кардимонитором. В тот день Саша впервые расплакалась в суде — после того, как судья Оксана Демяшева отказалась объявить короткий перерыв, чтобы подсудимая могла сходить в уборную. В тот же вечер Демяшева отказалась откладывать заседание даже после окончания рабочего дня, хотя Саше нужно было срочно возвращаться в изолятор, чтобы заменить батарейки в кардиомониторе.

20 октября конвоиры отказались в короткий перерыв вывести Сашу из клетки, чтобы она могла попить воды. Скочиленко со слезами просила судью о дополнительном перерыве, но та снова отказала.

На заседании 27 октября выяснилось, что из материалов дела пропал один из ценников, которые клеила на полки в магазине Скочиленко. Следователь просто не включил его в список доказательств.

Накануне в суде выступили двое из четырех адвокатов Скочиленко — Юрий Новолодский и Яна Неповиннова. В начале заседания судья Оксана Демяшева пыталась настоять на том, чтобы процесс начался с последнего слова самой Скочиленко, но и подсудимая, и ее защитники выступили против — в итоге Демяшева сдалась и разрешила Новолодскому выступить первым.

В своей речи Новолодский сделал акцент на том, что лингвистическое исследование по делу Скочиленко «носило антинаучный характер», и экспертизу нельзя считать полноценным доказательством, как и показания военнослужащих и друга Скочиленко Николаева — последний в суде говорил, что следователь в материалах дела неточно описал сказанное им.

Отдельно Новолодский обратил внимание суда на то, что обвинение последовательно игнорирует призыв Скочиленко остановить боевые действия в Украине, этой формулировки из ценников просто нет в материалах дела. Позицию обвинения со всеми несостыковками в ней Новолодский сравнил с «утлой табуреткой», у которой подкашиваются ножки.

Яна Неповиннова начала свою речь с тезиса о том, что следствия по делу Скочиленко «просто не должно было быть» и раскритиковала непрофессиональную работу стороны обвинения — в частности, отсутствие «умозаключений и анализов» в обвинительном заключении Скочиленко. Неповиннова подчеркнула, что они с коллегами «стали свидетелями, наверное, самого смехотворного представления доказательств за всю современную историю юриспруденции». Также она обратила внимание судьи на то, что выводы независимых экспертов согласуются с показаниями Скочиленко и с ее личными заметками — а именно, то, что целью ее поступка было стремление остановить боевые действия.

Обвиненная художница не сделала ничего противоправного, она просто хотела мира и прекращения боевых действий, подчеркнула защитница.

«Нельзя за это сажать в тюрьму, нельзя, Ваша честь, — так закончила Неповиннова свою речь, которой аплодировали слушатели. — Нельзя наказывать за инакомыслие, инакочувствие. Нельзя наказывать за объективную критику власти и ее решений. Нельзя наказывать за заблуждение. Нельзя наказывать за недоверие или доверие пропаганде какой-либо страны. Нельзя наказывать Александру Скочиленко. Сторона защиты очень верит и надеется на вашу беспристрастность и объективность при вынесении приговора. А он может быть лишь один — оправдательный. Времена меняются, а наши поступки навсегда остаются в истории и на нашей совести. Закончу свое выступление цитатой моей доверительницы Александры Скочиленко: "Это экзамен на вашу человечность. Вам выпал шанс его сдать"».

В коридоре суда собрались несколько десятков человек. Среди них как журналисты, так и люди из группы поддержки Саши Скочиленко. Кто-то пришел в суд с маленькими детьми.

Спустя несколько минут пришли адвокаты Скочиленко — все, кроме Дмитрия Герасимова. Вчера он предупреждал судью, что у него 14 ноября запланировал другой процесс. Прошло минут 10 — в коридоре суда появился и Герасимов.

Пришел прокурор Александр Гладышев, все к нему бросились за комментарием, но он сказал, что журналисты могут получить их только через пресс-службу прокуратуры.

Спустя почти час после назначенного времени начала заседания приставы просят собравшихся освободить коридор — они делают так каждый раз перед тем, как зал заседаний зайдет судья и конвоируют Сашу Скочиленко. Начинается суматоха. Журналисты — с камерами и без — обсуждают, кто какие места займет.

Адвокат Юрий Новолодский подходит к собравшимся и просит «не вступать в конфликты». Журналисты, в свою очередь, просят его не загораживать проход в зал заседаний, чтобы успеть снять, как Скочиленко заводят в зал.

Обсуждается ходатайство о видеосьемке. Саша за то, чтобы разрешить журналистам снимать — она говорит, что это, возможно, последний день процесса. В то же время она просит слушателей не нарушать регламент и не хлопать.

«Иначе последнее слово я буду произносить без вас, чего бы мне очень не хотелось», — говорит она.

Новолодский заявляет ходатайство, желая высказать возражения на действия судьи во время вчерашнего заседания.

«В конце прошлого заседания едва ли не состоялось очень страшное явление — удаление из зала всех слушателей, — рассуждает он. — Тем самым была бы попрана гласность».

Он добавляет, что у приставов с собой нет шумометра, чтобы определить, «кто в зале громче всех хлопал» — именно их требовала удалить из зала судя Оксана Демяшева. Кроме того, последовавшее требование Демяшевой удалить из зала «всех» противоречит уголовно-процессуальному кодексу, говорит Новолодский.

Адвокат говорит, что это его долг — зафиксировать возражения на действия судьи. «Хорошо, что вы сегодня не поступили так и не выгнали всех слушателей», — заканчивает он.

Другие адвокаты Скочиленко поддерживают приобщение ходатайства, прокурор Гладышев — нет. Судья Демяшева решает не удовлетворять ходатайство адвокатов.

Судья Демяшева объявляет о продолжении прений. Слово берет общественная защитница Маргарита Кислякова. Она говорит, что сперва хотела бы начать с представленных суду характеристик личности Скочиленко.

Кислякова рассказывает, что Скочиленко работала журналистом, создала сборник комиксов под названием «Книга о депрессии», проект «Гаванская street», где женщины учились строить и ремонтировать, приобретая важные бытовые навыки. Читая о сашиных заслугах, Рита поднимает взгляд на Сашу — та отвечает ей улыбкой.

«Указанные сведения характеризуют Александру Юрьевну как человека с активной жизненной позицией, которому свойственно стремление изменить мир к лучшему и способность воплощать это стремление в творческом ключе», — говорит Кислякова.

Далее она зачитывает то, как Скочиленко характеризуют когда-либо работавшие с ней люди: «доброжелательная, бережная, милосердная, неконфликтная, выдержанная, склонная к компромиссам». Отдельная часть выступления общественной защитницы — сведения из доклада ОБСЕ.

«Так, в частности, на листах 65-66 доклада приводятся данные о том, что 9 марта 2022 года Мариупольский роддом и детская больница на 390 коек были серьезно повреждены. Нападение привело к гибели 3 человек и ранению примерно 17 человек (по крайней мере одна раненая беременная женщина и рожденный ею после ранения ребенок позднее умерли от полученных ранений)», — зачитывает Кислякова.

В частности, в докладе ОБСЕ приводятся сведения не только о жертвах среди украинцев, но и приводятся оценки количества погибших российских солдат, подчеркивает Кислякова.

«Из доклада ОБСЕ можно сделать вывод о том, каким образом на основании открытых источников у Александры сформировалось восприятие некоторой размещенной ею на ценниках информации как правдивой», — считает общественная защитница.

Судья передает слово адвокату Дмитрию Герасимову. В начале речи тот говорит, что в его 17-летней практике не было столь несложного для доказания невиновности подзащитной дела. По его мнению, обвинение предоставило большое количество доказательств, подтверждающих невиновность Скочиленко. Далее он начинает читать с бумаги.

«Я являюсь защитником Александры Скочиленко с первых часов ее фактического задержания, — говорит он. — Она сразу же не отрицала факта размещения ценников и при первом же допросе в качестве подозреваемой пояснила, почему разместила ценники и в связи с чем информацию, содержащуюся в них, считала правдивой. Никоим образом не пыталась скрыть от следствия какие-либо объективные факты. Прямо и недвусмысленно заявила о своей позиции».

Адвокат говорит, что инкриминируемая Скочиленко статья предполагает обязательное осознание обвиняемой того факта, что распространенная ею информация является ложной и не соответствует действительности. «Александра категорически отрицала то обстоятельство, что сведения, размещенные на ценниках, были для нее заведомо несоответствующими действительности», — подчеркивает защитник.

Пока Герасимов читает, судья Демяшева постоянно что-то записывает на листочке.

Предварительное следствие «посчитало криминальным весь текст размещенных ценников, даже не пытаясь хоть как-то его дифференцировать и избавило себя от анализа каждой из составляющих его фраз», продолжает Герасимов, называя «абсурдной» позицию прокурора. Он так же, как и его коллеги, делает акцент на том, что прокурор «делегировал установление юридически значимых обстоятельств» авторам лингвистической экспертизы.

Допрошенные в судебном заседании эксперты Сафонова и Гришанина, в свою очередь, «не могли дать четкого, ясного и научно обоснованного ответа на вопросы сторон защиты», продолжает адвокат. При этом в их экспертизе постоянно звучит формулировка «информация, приведенная в рассматриваемом высказывании, является ложной» .

Герасимов ссылается на четвертый пункт Постановления Пленума Верховного Суда, в котором говорится, что вопросы, поставленные перед экспертом, и заключение по ним не могут выходить за пределы его специальных знаний.

Далее он цитирует Методическое письмо Минюста под названием «Об особенностях судебных лингвистических экспертиз информационных материалов, связанных с публичным распространением под видом достоверных сообщений заведомо ложной (недостоверной) информации». В нем говорится, что эксперты-лингвисты не могут затрагивать в своих исследованиях вопросы, «связанные с установлением заведомо ложной информации, квалификации информации как фейка, выявления признаков фейковой информации, а также проверки информации на соответствие действительности».

Далее Герасимов подробно разбирает доводы независимых экспертов, которые в том числе рецензировали экспертное заключение, назначенное следствием. Всего защита предоставила суду шесть лингвистических, психологических и социологических экспертиз, допросив их авторов.

«В указанных текстах [ценниках, сделанных Скочиленко] не имеется политологических, психологических и лингвистических признаков мотива политической или идеологической ненависти, а равно мотива вражды и ненависти в отношении какой-либо социальной группы», — говорит адвокат.

Независимые эксперты подтверждают: Сафонова и Гришанина «вышли за пределы своей компетенции», в то время как лингвистический анализ ценников в их исследовании практически отсутствует.

«Авторы делают грубейшие ошибки в анализе синтаксиса русского языка, непростительные для выпускника средней школы», — продолжает Герасимов.

Заканчивая свою речь, он просит оправдать свою подзащитную.

«Для меня большая честь защищать такого светлого и прекрасного человека, которая в силу своего психоэмоционального состояния не могла поступить иначе чем поступила», — говорит он.

Далее судья предоставляет слово самой подсудимой. Саша встает и начинает читать с листа.

Она говорит, что, «несмотря на все попытки сломать ее при помощи следственных действий, заключения в СИЗО, голода, травли сокамерниц и омерзительных бытовых условий», она все еще не признает вину в том, что публично распространила «заведомо ложную информацию под видом достоверных сообщений» о российской армии.

«Я полностью убеждена в том, что действовала в целях защиты интересов Российской Федерации и ее граждан, а также в целях поддержания международного мира и безопасности, — говорит она. — Но даже если понимать эту статью так же, как и господин прокурор, то, во-первых, невозможно согласиться с тем, что я распространяла информацию под видом достоверных сведений: наша экспертиза показала, что распространенные мной ценники — арт-объекты. Даже эксперт-лингвист обвинения отметила, что информация на ценниках не была достоверной относительно продуктов питания, под которыми эти ценники висели».

Также Скочиленко не согласна с доводами обвинения о том, что она действовала «по мотивам политической ненависти и вражды к какой-либо социальной группе» и говорит, что «переполнена состраданием» ко всем жертвам войны в Украине.

«Мне жалко любых солдат, жалко любых мирных жителей и жалко разрушенных городов. Как понятно из моих личных характеристик и пояснения специалиста и эксперта психолога, я с глубоким сочувствием отношусь к проблемам других людей, я работала с людьми с инвалидностью и с людьми с ментальными особенностями. Если тебе знакомо чувство эмпатии, то ты не умеешь по-настоящему ненавидеть. Да, я злилась в момент начала войны, и это отражено в моей личной переписке. Но ненавистью это назвать нельзя. Злость — это аффект, ненависть — более фундаментальное и длительное чувство, которое моей лабильной, подвижной и биполярной психике несвойственно», — говорит она.

Скочиленко также не согласна с позицией обвинения о том, что распространенная ею информация была «заведомо ложной».

«Как я говорила во всех показаниях и допросах, информация на так называемых ценниках не придумана мной, но показалась мне правдой, так как транслировалась моим кругом общения и подтверждалась теми источниками, которым я доверяла, — обширную коллекцию их предоставила в качестве доказательства моя защита. Я и правда привязана к своим друзьям из Украины, с ними меня связывает долгое и плодотворное творческое сотрудничество. Я привыкла им доверять, потому что они меня никогда не обманывали. Они порядочные люди, которые помогали мне в трудную минуту, и я не могла не сочувствовать им в ситуации всеобщего ужаса войны», — говорит она.

Саша все чаще переходит к устной речи, активнее жестикулирует.

«Вы знакомы вообще с практикой по этой статье? Моя соседка по СИЗО — Ольга Смирнова, ей запросили семь лет — а у нее нет никаких смягчающих обстоятельств, она каждое выступление в суде использовала, как свою политическую трибуну. Больше чем мне запросили только Яшину. Я считаю, что такой большой срок запросили из-за дискриминации по признаку сексуальной ориентации, которую я не скрываю».

Скочиленко упоминает, что ее друг Алексей Николаев давал показания под давлением следствия, поэтому, на ее взгляд, они не должны быть использованы в качестве доказательства. Далее Скочиленко упоминает экспертизу, назначенную следствием и доводы независимых экспертов, которые ее опровергают.

О состоянии своего здоровья читает по листу, гораздо тише, и от себя ничего не добавляет.

«Я не заслуживаю тюремного срока еще и потому, что мое состояние здоровья оставляет желать лучшего, — говорит она. — У меня много хронических заболеваний — в том числе таких, которые требуют постоянного медицинского контроля. Если мой порок сердца станет обширней, и створка митрального клапана прогнется сильнее, то мне понадобится срочное оперативное вмешательство — но обследования, которое сможет это выявить, почти невозможно добиться в условиях неволи, а если даже его согласуют и проведут, может быть уже поздно. Аритмия, которую подтвердило суточное мониторирование, по словам моего кардиолога, сейчас находится в пограничном состоянии между неудовлетворительным и опасным. Если паузы в работе моего сердца станут длиннее на несколько миллисекунд, мне понадобится установка кардиостимулятора, что крайне проблематично в условиях неволи, и если вообще произойдет, может произойти непозволительно поздно из-за бюрократии и халатности медицинской службы исправительного учреждения. Из-за аритмии у меня есть риск остановки сердца — в такой момент мне понадобится срочная реанимация, и ее крайне сложно представить себе в местах заключения».

Также Скочиленко упоминает про комплекс заболеваний ЖКТ, «который делает жизнь в неволе невыносимой». Она говорит, что для общества она «не опасный человек, а скорее полезный» и рассказывает, чем занималась до ареста.

«Я глубоко убеждена, что в моем деянии нет состава преступления, ведь я не распространяла информацию, которая была бы для меня заведомо ложной, и уж точно уверена, что мной не руководили мотивы ненависти и вражды. Это последовательно и скрупулезно было доказано моей защитой. На нашем процессе присутствовало много слушателей, процесс широко освещается, и всем без исключения очевидно, насколько сильна была моя защита, как много доказательства в пользу моей невиновности было приведено, насколько состоятельными они были, и как слабо на их фоне выглядела сторона обвинения», — заканчивает речь она и просит для себя оправдательного приговора.

После окончания выступления подсудимой прокурор Гладышев просит 20 минут перерыва для того чтобы «записать» свою реплику. Сторона защиты возражает, Скочиленко тоже — по их мнению, таким образом, прения выйдут на новый круг, чего быть не должно. Однако судья объявляет-таки перерыв до 17 часов. Сторона защиты говорит, что после «реплики» прокурора адвокатам тоже потребуется перерыв.

Сашу выводят из зала под крики «Свободу!».

Перерыв заканчивается. Выступает прокурор Гладышев. Он благодарит адвокатов за их выступления, «особенно за эмоциональное выступление [адвоката] Неповинновой».

«Позиция в обвинительном заключении изложена достаточно подробно, я им воспользовался и этого не скрываю, — говорит он. — Защита говорит, что заключение эксперта СПбГУ незаконное. Никто не говорит, что внутренние акты СПбГУ противоречат закону, доказательств этому не было».

Гладышев говорит, что экспертиза обвинения основывается на требованиях УПК.

«Сторона защиты говорит, что прокурор в оценку заключения не вдавался, — продолжает он. — В этом не было надобности, потому что все обосновано в экспертизе. Скочиленко подтвердила, что она публиковала не все ценники, а те, которые считала достоверными. То есть, она их анализировала. Она говорит, что действовала из мирных соображений — но она не выступала на площадях с [лозунгом]«Миру мир», библейскими заповедями — «Не убий». Нет — она критиковала государство».

Гладышев говорит, что проведение «СВО» необходимо «для защиты граждан от агрессии», а Скочиленко выступила против, «а не за мир».

«Она исключительно однобоко высказывалась против российской армии и в интересах людей, чьи интересы нам уже давно понятны, — говорит Гладышев. — Считаю, что она должна понести ответственность <…> Если мы не будем пресекать такие преступления, у нас будет беззаконие».

Гладышев считает, что защита оказывала давление на суд.

«Я же аппеллирую к народу — потерпевшему — потому что паникерство такое недопустимо, — говорит он. — И подсудимая не только не раскаялась, она жаловалась, что ее зажимают, не дают говорить. Никто не мешает высказывать свое мнение, но врать про защитников своего Отечества, я считаю, недопустимо».

Гладышев заканчивает. Юрий Новолодский, обращаясь к суду, говорит, что защите не нужен перерыв.

«Второй тайм оказался еще хуже, чем первый», — иронизирует он.

Юрий Новолодский рассуждает, почему прокурор «бросился защищать» экспертизу СПбГУ.

«Понятно почему — ведь без этого доказательства доказать вину невозможно, — говорит он. — Суд должен проверить доказательство. Сторона защиты максимально облегчила суду и обвинению задачу проверить доказательство. Суд обязан проверить — не [верить] на слово прокурору, что защита ничего не представила. А защита представила многостраничные тексты ученых о том, что в экспертизе обвинения не была соблюдена ни одна норма УПК. Специалисты защиты выступили на стороне науки. И как можно говорить, что сторона защиты, представив множественные заключения специалистов, ничего не доказала?»

Далее адвокат повторяет основные претензии к экспертизе «замечательного экспертного центра СПбГУ» и говорит, что прокурору нечего предоставить суду, кроме слов, не соответствующих действительности.

«Прокурор говорит: главное, чтобы инструкции СПбГУ не противоречили закону. Сильный довод прокурора — но дунешь и ничего от него не останется! Прокурор говорит, что я "запугиваю суд". Да, я обязательно пропишу все доводы в апелляционной жалобе. Я угрожаю только исполнением закона, точнее, его смысла. Уже сейчас понятно, что для апелляционной и кассационной инстанций достаточно аргументов для отмены приговора. Можете считать это угрозой!»

Новолодский не останавливается.

«Прокурор говорит: специалист выступил на стороне Скочиленко. Нет! Он выступил как ответственный и грамотный человек. А то, что он выступил на стороне защиты — получается, прокурор отказывает нам в праве привлечения специалистов?»

Адвокат напоминает, что квалификация обвинения находится исключительно в компетенции следователя и суда, «а следователь стыдливо передал ее экспертам». Новолодский эмоционально повторяет, что доказательств в деле нет.

«Мотив они установили! Что бы ни говорил прокурор, самостоятельно установить мотив он не может, так уж построен УПК. Мотив устанавливается только с помощью доказательств! А единственно доказательство мотива — это экспертиза специалистов, не имеющих даже базового образования».

Заведомая ложность сообщений «устанавливается только следственным путем», как и мотивы обвиняемого.

«Заведомая ложь не установлена, — настаивает адвокат. — А без нее нет состава преступления! Поэтому никакие слова прокурора не помогут здесь. Я бы еще с большим удовольствием топтался бы на совершенно бессодержательной реплике прокурора, но я не буду этого делать. Может, он хороший прокурор, раз стал заместителем. Может, это не его вина, а его беда. Он должен поддерживать обвинение, но поддерживать нечего, все уже валяется на земле!»

Новолодский закончил, слово берет его коллега Яна Неповиннова.

Неповиннова говорит, что защита считает экспертизу следствия заказной, потому что «в постановлении уже указано, что следствие хочет от экспертов, в нем прямо указание экспертам, что нужно сделать». Кроме того, в постановлении о назначении экспертизы не было главной формулировки с ценников Скочиленко — призыва остановить боевые действия.

«Это главные причины несостоятельности экспертизы, — говорит она. — Остальные же причины имеются у суда на 200 листах заключений специалистов защиты».

Неповиннова говорит, что ей интересно было бы взглянуть на лицо следователя, который получил результаты лингвистической экспертизы.

«Неужели серьезные люди опираются на это? — недоумевает она. — Стыдно!»

Неповиннова говорит, что прокурор не может требовать восемь лет заключения для Скочиленко, пусть даже информация на ценниках, созданных ею, кого-то и могла оскорбить.

«Прокурор говорит, что Скочиленко сравнила Россию с фашистским государством. Но этого не было. Скочиленко проявила озабоченность тем, чтобы Россия не стала фашистским государством! Это очевидно. Как можно делать такие нелепые выводы?» — рассуждает адвокат.

Выводы обвинения о том, что Скочиленко не проверяла информацию, также несостоятельны.

«Обвинитель говорит, что Скочиленко не проверяла информацию, — продолжает Неповиннова. — Сколько можно об этом говорить! Представим три новости — одной верю я, другой — обвинитель, третьей — суд. Значит ли это что кто-то из нас, доверившись новости, врет? Нельзя говорить о заведомости!»

Неповиннова заканчивает речь, требуя оправдания Скочиленко.

Слово передают адвокату Герасимову.

«Прокурор говорит: "Я апеллирую к народу". Я думал, он должен апеллировать к фактам и законам!» — иронизирует он.

Далее Герасимов упоминает слова Гладышева о том, что Скочиленко должна была «на площадь выходить, против войны выступать». В деле есть материалы о том, что Скочиленко это делала.

Он заканчивает говорить. Общественная защитница Маргарита Кислякова от реплики воздерживается.

Слово предоставляют подсудимой. Скочиленко говорит, что поддерживает все то, что говорили ее защитники ранее.

«Гособвинитель в действительности никак не прокоментировал все пять наших выступлений в прениях, только дал им общую оценку, — говорит она. — Он не привел никаких фактов того, что специалисты были как-то заинтересованы. Думаю, что своей репликой он как раз доказал, что специалисты не были заинтересованы, и что он с ними согласен и не может поспорить. Мы разбили много доказательств обвинения, но прокурор в реплике защищал только экспертизу. На остальные видимо ему нечего ответить».

Отдельно Саша обращает внимание суда на ценник, в котором упоминается фашистское государство.

«Я бы не хотела, чтобы Россия стала фашистским государством. Но опасность такая есть для любой страны — если не осмыслять прошлое и настоящее, не думать. Я не думаю, что Россия — это фашистское государство, это вообще конкретный исторический термин. И три специалиста сказали, что в этой фразе нет сравнения России с фашистским государством».

Последнее, в чем не согласна Скочиленко — это утверждение прокурора, что она не выступала за мир, в деле есть много доказательств обратного Она обращает внимание, что слова прокурора тоже можно таким образом посчитать клеветой и «заведомо ложной информацией».

Скочиленко заканчивает. Судья объявляет о завершении заседания, следующее состоится 16 ноября в 12 часов.

Присутствующие сообщают о задержании приставами активистки Ануш Паниной. Паниной грубо заломили руку через ключицу и отвели в «служебное помещение для составления протокола». Один из полицейских сообщил, что Панина не выполняла требования пристава.