Предыдущее заседание по делу Александра Александрова и Евгения Ерофеева состоялось в Голосеевском райсуде Киева в прошлый четверг, 3 декабря. Стороны закончили знакомиться с описью письменных материалов насчитывающего шесть томов уголовного дела. При оглашении переписки следствия с российским посольством Ерофеев с места заявил, что к обвиняемым не допускают дипломатов; в перерыве консул Алексей Грубый подтвердил это «Медиазоне». Председательствующий заверил, что консульство получит разрешение, когда подготовит соответствующие документы. Затем суд перешел к осмотру вещественных доказательств — телефона Александрова, одежды и обуви, винтовки «Винторез», изъятой, по версии обвинения, у раненого Ерофеева, и боеприпасов: пуль и гильз, найденных на месте боя 16 мая, одного патрона, извлеченного из патронника «Винтореза», а также пяти патронов, использованных в качестве расходных материалов при баллистических экспертизах и также приобщенных к делу.
По словам Ерофеева, он не узнал продемонстрированной в суде камуфляжной формы и не держал в руках предъявленного прокурорами оружия.
Закончив с осмотром вещдоков, стороны приступили к допросу свидетелей. Первым выступил безработный Евгений Залогин, мобилизованный и служивший в 92 бригаде ВСУ. По настоянию военной прокуратуры на время его допроса трансляция из зала была отключена: по словам свидетеля, «его сожительница и дети живут на временно оккупированной территории». Залогин рассказал, как 16 мая стал очевидцем смертельного ранения потерпевшего Вадима Пугачева и как затем участвовал в преследовании троих убегающих мужчин в форме без опознавательных знаков, двоих из которых из которых он опознал в зале суда — это были Александров и Ерофеев. Александрова свидетель ранил в ногу. Залогин вспомнил, что Ерофеев был вооружен, однако из его ответов на уточняющие вопросы прокурора Климовича ясно, что идентифицировать оружие как российский «Винторез» украинский солдат смог лишь задним числом, прочитав новости в интернете. Были ли вооружены двое других бойцов противника, свидетель с уверенностью вспомнить не смог; зато пояснил, что форма раненых россиян была разрезана при оказании медпомощи — состояние одежды, приобщенной к вещдокам, в ходе заседания вызывало вопросы защиты.
Первый свидетель — 36-летний Артур Кравченко, который служит в 92-й бригаде ВСУ.
Судья просит его зачитать присягу: «Не волнуйтесь». После присяги свидетель по просьбе прокурора рассказывает, что он находился на должности санинструктора, но работал в больнице в Счастье. 16 мая 2015 года после 15 часов дня, ему сказали, что привезли тяжелораненых.
«Первым привезли Александрова, его сразу подняли в рентген кабинет, сделали снимки, срезали штаны, доставили в операционную», — рассказывает Кравченко, который оперировал раненого Александрова.
Он поясняет, что у того было огнестрельное ранение и перелом бедренной кости.
«Когда его положили на операционный стол, я у него спросил, действительно ли он военнослудащмй РФ? Он сказал— да, ГРУ», — вспоминает свидетель.
Раненый Александров был в камуфляже. «Одежду, которую срезали, я положил в черный пакет, обмотал его скотчем. Пакет хранился перед операционной».
Прокурор просит у суда разрешения продемонстрировать свидетелю протоколы осмотра медицинского журнала и истории болезни обвиняемых и потерпевших с фотографиями. Судья демонстрирует эти документы.
Прокурор спрашивает:
— Кто заполнят анкетные данные?
— Эти данные собирает медсестра приемного отделения.
— Кто заполнил остальные данные?
— Я.
Свидетель рассказывает, что операция проводилась под спинальной анестезией. «Это когда выключаются нижние конечности», — поясняет Кравченко.
— Пациент был в сознании?
— Да.
— Можно ему было вопросы задавать, все нормально?
— Да.
Во время операции Александрову «был поставлен стержневой аппарат», а после завершения операции его «забрали в палату, где им занимались сотрудники контрразведки».
«После операции через полчаса подошел сотрудник контрразведки Дацко, я ему отдал пакет с одеждой. Это военная контрразведка СБУ», — вспоминает свидетель. Прокурор хочет показать одежду, которую в прошлый раз рассматривали среди вещественных доказательств.
В суде снова вскрывают пакет. «Это куртка Александрова», — говорит свидетель. Судья:
— По каким признакам узнаете?
— У нас в таких мало кто ходит.
— Были ли такие отверстия? — спрашивает прокурор; куртка и вся одежда в дырах.
— Нет, не было.
Прокурор поясняет, что дырки образовались из-за того, что фрагменты одежды брались следствием для проведения экспертиз. Он демонстрирует другую одежду:
— Нет, эту не узнаю.
Вопросы свидетелю задает адвокат Юрий Грабовский.
— Какие индивидуальные особенности бы обнаружили, когда сказали, что куртка принадлежит Александрову?
— Я видел эту куртку.
— Как вы решили, что именно эта куртка ему принадлежит?
— Я не могу утверждать, что именно эта. Но я снимал именно такую куртку с него.
Свидетель просит еще раз показать ему куртку. «Именно эту куртку я снимал», — уверен он.
Официально Артем Кравченко тогда был военным врачом. При изъятии одежды, по его словам, протокол не составлялся. Он вспоминает, что еще до операции на ногу Александрова были наложены жгут и повязка.
— Когда было ранение?
— Точно сказать не могу. Предполагаю, что за 30 минут до доставления к нам.
— На жгуте был знак, когда он был наложен?
— Да.
— Сколько времени с этого знака прошло?
— Ну, его привезли, сразу сдалали снимки и направили в операционную.
Он рассказывает, что Александрову, как и всегда при таких операциях, делали укол обезболивающего.
— Спинальная анестезия — это обычный метод, который вы используете в подобных случаях? — уточняет адвокат.
— Да.
— Перед операцией делалась премедикация?
— Нет, не делалась.
— Я имею высшее образование медицинское, поэтому уточняю, достаточно ли было обезболевование, — поясняет Грабовский.
— Сколько длилась операция?
— Час двадцать или час десять.
— Делалась ли репозиция?
— Да.
Адвокат Соколовская уточняет:
— Во сколько впервые увидели Александрова?
— В 15:00.
— Проводились ли его допросы?
— При моем участии нет.
Адвокат уточняет, какие именно препараты вкалывались Александрову перед операцией. Кравченко отвечает, что вкалывали морфин.
— Является ли это наркотичесаим препаратом?
— Да.
— Он может влиять на психическое состояние человека, на восприятие?
— Кратковременно, до часа.
Свидетель поясняет, что была сделана только одна инъекция, «один милилитр в начале операции».
— Присутствовали ли вы при общении Александрова с контрразведкой?
— Нет, нас не допускали.
Больше вопросов к нему нет, свидетеля отпускают. В суде объявлен небольшой перерыв, поскольку еще двое свидетелей задерживаются.
Заседание продолжается, как свидетель вызывается телеведущий Савик Шустер, который брал у Ерофеева и Александрова интервью в больнице. Запись этих интервью была продемонстрирована в суде.
Шустер приносит присягу.
Шустер говорит, что хотел бы давать показания на русском языке. Вопросы задает прокурор Максим Крым.
— Знакомы ли с подсудимыми?
— Я делал с ними интервью, точной даты не помню.
— Поясните, при каких обстоятельствах это происходило?
— Наша студия и наша программа, мы много месяцев пытались получить материалы и встретиться с российским военными на территории Украины. Когда мы узнали про Александрова и Ерофеев, мы сразу попросили о возможности с ними встретиться, нам разрешили. Это было в военном госпитале.
— Сообщали ли вы им, что они могут отказаться отвечать на вопросы?
— Нет, потому что в нашей работе подразумевается, что интервьюируемый может не отвечать на какие-то вопросы.
— Они отказывались отвечать?
— Практически нет.
— Были ли визуальные признаки нахождения Александрова и Ерофеева под медикаментами, которые могут влиять на сознание?
— Я лично считаю, что нет.
— Вы сообщали им, что интервью будет записано и показано по ТВ?
— Да, они не не возражали.
— Ответы были добровольными?
— Да.
— Что пояснил Александров об обстоятельствах задержания, своем гражданстве и месте работы?
— Что они военнослужащие российских военных сил, находящийся на территории Украины, где он выполнял боевой приказ.
— С какой целью прибыл?
— Я так понял, что он выполнял боевое задание своего военного руководства.
— Какие ранения у Алексансандрова были?
— Я специально не пересматривал интервью сейчас, чтобы не быть под его влияением. Я не помню.
— Тот же вопросы относительно Ерофеева.
— Те же ответы.
Шустер рассказывает, что на здоровье Александров и Ерофеев не жаловались. Разрешение на интервью журналисты получали не от врачей, а от СБУ.
Вопросы задает адвокат Грабовский:
— Савик Шустер — это настоящее имя и фамилия? Или псевдонним?
— Настоящее. Я родился в Литве, там фамилия была Шустерис.
— Какое у вас гражданство?
— У меня двойное гражданство, итальянское и канадское.
— В каких отношениях вы находитесь с Российской Федерацией?
— Ни в каких.
— У-гу. Как вы думаете, почему именно вашей программе дали разрешение на интервью?
— Надо спросить у СБУ.
— Известно ли вам, чтоб их снимали другие каналы?
— Мне известно, там были другие журналисты в другие моменты.
— Вы говорите, что у вас создалось впечатление, что они не пребывали под воздействием наркотиков. У вас есть соответствующее образование?
— И да, и нет. Мне приходилось работать медиком на полях сражения. Но я из журналисткого опыта и обычного человеческого представления могу утверждать, что они не были под наркотическим воздействием.
— Свои вопросы вы согласовывали с правоохранительными органами?
— Нет.
— Вас предупреждали, что тот материал, который вы записывете, будет использован стороной обвинения как доказательство?
— Нет.
— Если бы вы знали, что он будет использоваться обвинением, вы бы задавали такие же вопросы?
— Конечно, я задавал абсолютно журналистские вопросы.
Отвечая на вопросы адвоката, Шустер говорит, что в госпитале была охрана, но она находилась вне палат Ерофеева и Александрова во время интервью.
— Как долго вы ждали разрешение от СБУ?
— Точно не помню. В момент, когда появилась новость, что они в Киеве, мы сразу пропросили.
Адвокат Соколовская:
— Кто вас уведомил, что они военнослужащие и почему у вас возник к ним интерес?
— Мы все читали о том, что российские военнослужащие были взяты в плен. Естественно, что журналист пытается встретиться с ними и записать их. Поэтому мы попросили интервью. Во время интервью у меня не было никаких сомнений, что это российские военнослужащие, которые выполняют здесь боевое задание.
— В каком помещении вы допрашивали Ерофеева и Александрова?
— Я не допрашивал, я делал интервью, — отвечает Шустер и объясняет, что и Ерофеев, и Александров беседовали в своих палатах, они находились в постели.
— Вы знаете, что в соответствии с Женевской конвенцией у военнопленных нельзя брать интервью?
— Нет, я не знаю о такой норме и, если честно, не верю, что она есть.
Вопросы задает потерпевший Богдан Гаркуша:
— В момент интервью у них была агрессия по отношению к Украине или к вам?
— Нет, не было никакой агрессии.
— Они сопротивлялись или, может быть, не хотели может давать интервью? Сторонились? Или, наоборот, свободно шли на контакт?
— По моему мнению, замкнутости в них не было. Люди не хотели говорить только о своей личной жизни, о своих семьях. Об остальном рассказывали.
— Они не скрывали, кто они, что они явились добровольно на территорию Украины?
— Добровольно ли — тут не скажу, нужно прослушать интервью. Очевидно было, что они выполняли задание.
— Они четко представилась, что они военные Российской Федерации?
— Да, никто не давил на них.
Евгений Ерофеев:
— Было ли у вас письменное разрешение на интервью от меня?
— Подписывал ли я что-то, я не очень понимаю?
— Нет! Вы от меня получали такую бумагу?
— Нет.
— Я находился под следствием. И должен был в какой-то момент написать такой документ?
— Нет.
Ерофеев и говорит, что нужен его письменный документ-согласие на интервью.
— Вы могли отказаться от интервью? — уточняет судья.
— У меня выбора не было.
— А в чем заключалось отсутствие выбора?
— У меня было много сбушников до того, они мне сказали, что это в моих интересах, дать интервью.
— Вы можете назвать фамилии?
— Они не представлялись.
Больше у него вопросов к Шустеру нет, и того отпускают. После заседани Шустер отказывается давать интервью журналистам: «Ну как я могу?».
После перерыва в суд пришел новый свидетель — 22-летний Юрий Бондаренко, командир механизированной роты в 92-й бригаде ВСУ. После принесения присяги Бондаренко рассказывает, что в мае 2015 года в течение трех дней находился в опорном пункте, задаче — охрана моста через Северский Донец в районе Счастья.
«Командно-наблюдательный пункт находится за мостом, я находился там», — говорит он.
В тот день «началась стрельба с правого фланга, с поста «Аляска», в сторону Веселой Горы». «Сержант сообщил по рации, что вступил в бой с нападающими, попросил медпомощь», тогда Бондаренко и еще двое военных вышли к нему. Там они увидели Пугачева, он был ранен в ногу: «При эвакуации выяснили, что ранен еще в тело и лицо».
«Эвакуировали. Прибыл полковник Николюк, мы ему доложили обстановку.
Ему также доложили, что: возможно, кто-то ранен из нападающих», — говорит свидетель. После этого они решили пойти на поиски.
«Мы шли по следам, было видно, что человек полз через кусты, и увидели вот этого капитана, — свидетель показывает на Ерофеева, — фамилии я его не знаю. Мы организовали охрану места эвакуации и оказание медицинской помощи. На груди капитана было оружие, мы приказали его отбросить, он отбросил».
«Я находился к нему спиной, слышал, как командир бригады спрашивал у него, кто он. Сказал, что россиянин. Он уточнил, что военный российский, звание капитан. Метров через 20-30 нашли товарища сержанта. Тоже приказали откинуть оружие, но его состояние было не такое, как у товарища капитана. Мы стали охранять. Ему командир тоже задавал вопросы. Он рассказал, что россиянин, что он из вооруженных сил России».
После эвакуации раненых украинские военные отошли на свои позиции, Бондаренко вернулся на свой пункт, доложил о случившемся в штаб.
— У Ерофеева было оружие? Какое? — спрашивает прокурор Климович.
— Я конкретно не обращал на это внимание, это была винтовка с деревянным прикладом.
— Если мы покажем, узнаете?
— Приблизительно.
— Такое оружие есть у украинских военных?
— Нет.
Прокурор вскрывает пакет, достает из него «Винторез», собирает винтовку и показывает свидетелю. Он подтверждает — именно такая винтовка была при Ерофееве.
— При обнаружении Александрова, было ли оружие при нем?
— Было, ему дали приказ отбросить оружие…
— Какое оружие?
— Я не знаю, что-то типа такого, — свидетель кивает в сторону «Винтореза».
— Были ли еще спецсредства?
— Кроме оружия я ничего не заметил.
— Во что они были одеты?
— В зеленый камуфляж.
— Ерофеев в чем был?
— Форма, которая не принадлежит украинским военным. Зеленая пиксельная. Что-то типа старых маскхалатов «Березка», как в Советском Союзе.
Прокурор снова достает из вещественных доказательств одежду Ерофеева и Александрова и показывает свидетелю.
— Знакомо?
— Да, это было на капитане.
— Тут маленькие дырки...
— Тогда дырок не было.
Прокурор показывает темно-зеленые камуфлированные штаны и фрагменты куртки.
— У капитана это было в комплекте, с капюшоном было, — говорит Бондаренко.
Прокурор достает кепку.
— Из того же комплекта, кепка была у капитана.
Достает еще одну камуфляжную куртку.
— Эта куртка была на сержанте.
Прокурор:
— Поясните, велся ли огонь по нападающим или в сторону оккупироованной территории?
— Велся из калибров 5.45, с целью защиты.
— Минометами?
— Нет, минометов не было.
— А с их стороны?
— Велся огонь. АГС и миномет. Огонь начался в 15:00 или в 15:10, велся минут 20-30.
— Известно ли вам, чтобы к обвиняемым применяли насилие или давление?
— Не был свидетелем такого.
Вопросы задает адвокат Соколовская:
— Видели ли вы само нападение и момент убийства?
— Не видел, но слышал свист пуль.
— Можете ли вы утверждать, что именно Ерофеев нападал?
— Не могу.
— С какого расстояния украинкие военные вели огонь по нападающим?
— 30-50 метров, где-то так.
— Видели ли вы, чем был вооружен капитан?
— Да.
— Хорошо ориентируетесь в оружии?
— Нормально.
— Когда и где вы видели «Винторез»?
— В училище показывали.
— Можете ли вы ее отличить, например, от ВАЛа?
— Нет.
— Видели ли вы, что Ерофеев стрелял из «Винтореза»?
— Нет.
— Ерофеев держал оружие в руках?
— На его груди лежало оружие.
— Проводили ли вы или кто-нибудь при вас осмотр «Винтореза»?
— Нет, никто не проводил.
— Фиксировал ли кто-то номер винтовки?
— Не могу дать ответ, я не фиксировал.
— Кто нес винтовку после задержания?
— Не знаю.
— До какого момента вы находились на месте боя?
— До того времени, как унесли сержанта.
— Где была винтовка?
— Я не знаю, спиной стоял.
— Была ли угроза жизни Ерофееву и Александрову со стороны украинских военных в момент задержания?
— Их не задерживали, им оказывали медпомощь.
— Когда Ерофеев сказал, что он российский военный?
— Когда ему оказывали медпомощь, командир спросил.
— Вы сами слышали это?
— Да, я стоял спиной, но слышал, как он отвечал на вопросы, которые ему задавал полковник Николюк, командир бригады. Он спрашивал про национальность, тот сказал, что русский. Вооруженные силы? «Да». Звание? «Капитан».
— Применялись ли к ним физическое или психологическое давление?
— Нет.
— Когда минометный обстрел начался, в результате которого ранены были потерпевшие?
— После эвакуации сержанта.
Адвокат Грабовский интересуется, сколько всего опорных пунктов в этом месте. Свидетель отвечает, что один, «Фасад». «Аляска» — это наблюдательный пост, он находится дальше от моста.
— Кто принимал решения о действиях в экстренных случаях?
— Николюк.
— Кто принимал решениие занять «Фасад» и «Аляску»?
— Мы там уже год.
— Там живут?
— Да.
— Год с окопа не выходят?
— Да.
— Кто дал приказ занять их?
— Командование ВСУ.
— Сообщали ли вам о разделении территорий после Минских соглашений?
— Да.
— Можете ли вы сообщить нам координаты, объяснить их?
— Нам сообщили, что контакт на 500 метров — это уже вторжение. В радиусе 500 метров — огонь на поражение.
— Оба берега реки на подконтрольных территориях?
— Да.
— 500 метров от чего определяли?
— От места несения службы.
— Последний пункт какой?
— Пост «Дальний».
— Какое расстояние от «Дальнего» до места, где был Пугачев?
— Метров 15.
— А вы где находились от Пугачева?
— Метрах в пятидесяти.
Бондаренко рассказывает, что те украинские военные, которые находились рядом с Пугачевым, были вооружены автоматами АК-74 калибра 5.45. Сам он не видел, кто и как оказывал медицинскую помощь раненым. Уносили их то ли на носилках, то ли на плащпалатках, возле моста погрузили в автомобиль. Было две санитарных машины.
— По каким признакам вы решили, что это именно та одежда, а не похожая?
— Я запомнил ее.
— Какие детали сохранились у вас в памяти?
— Оба были в зеленом, у капитана была панама и капюшон. У сержанта камуфляж типа «Березка».
Евгений Ерофеев спрашивает свидетеля:
— Кто слышал сообщение по рации о нападении?
— Все, кто был на посту.
— И тот берег, и «Айдар»?
— Да.
— Стрельба была из чего с вашего опорного пункта?
— 5.45 и 7.62. Стреляли из пулемета.
— АГС, ДШГ, ГП были?
— Нет.
— ГП был на автоматах?
— На вооружении есть, но никто не стрелял.
— Когда нас увидели, вы стреляли?
— Нет.
— Нас ранили, мы упали, когда вы нашли и увидели нас, стреляли по нам?
— Нет.
— Меня помните?
— Я вас обоих помню.
— Как я лежал?
— На спине, лицом к небу.
— Вы были справа, слева?
Ерофеев и Бондаренко уточняют, кто из раненых где лежал. Кто именно снимал оружие с Ерофеева, свидетель не видел.
— Когда вы меня увидели, была от меня угроза?
— Оружие было, был приказ откинуть оружие.
— Была рация?
— Не видел.
Александров тоже задает вопросы:
— У меня было оружие?
— Да.
— Куда оно делось?
— Не знаю.
Бондаренко обясняет, каким образом опорные пункты соединены между собой окопами, траншеями и насыпями. Наблюдательный пункт перекрыт бревнами, мешками с землей, там сделаны бойницы для наблюдения.
Потерпевший Богдан Гаркуша:
— Возле «Аляски» есть техника?
— Да.
— Откуда шел Пугачев?
— Со стороны «Филина» в сторону «Аляски».
— Он был ранен там, между «Филином» и «Аляской»?
— Да.
— Это важно. «Дальний» находится ближе к оккупированной территории?
— Да.
— Эти два человека зашли и стреляли на нашей позиции?
— Да.
— Где был Пугачев?
— В траншее.
Свидетель рассказывает, что со стороны сепаратистов велся минометный обстрел, при этом со стороны украинских военных миномет не работал.
— Как близко вы знали Пугачева?
— Это мой подчиненный, хорошо знал.
— Что вы чувствовали в тот момент, когда увидели его раненым?
— Мы боролись за его жизнь.
— Агрессия была?
— Никто не думал об агрессии, нужно было его спасти.
— Когда увидели Ерофеева и Александрова, была ли агрессия?
— Нет, мне нужно было охранять место эвакуации.
На этом допрос свидетеля Бондаренко заканчивается. Как и все заседание. Следующиее заседание состоится 15 декабря в 10:30 мск. Затем — 29 декабря в 10:30 мск.
Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!
Мы работаем благодаря вашей поддержке