Численность населения — 1 (один) человек
Только с 2008 по 2014 год в Костромской области в категорию «заброшенных» перешли 214 населенных пунктов. Для своего проекта «Пустыня» фотографы Лиза Жакова и Дима Жаров разыскали людей, которые остаются последними жителями своих опустевших деревень.
Саша
Деревня Еляково, Чухломской район. Зимой работает кочегаром в школе села Введенское, где живут его родители, летом перебивается случайными заработками.
«Интересно раньше было, столько народу. За зерном едешь, зерна продашь. В совхозе что работали? Хорошо! На винишко продал и ладно. Только чтоб не залетать, конечно, а то попадешься. Да все свои тут, чe. И в Введенском был — продавали и коров, и курицу, чe, жалко что ли? На бутылку дали, нормально, дешево. Тебе хорошо, и мне хорошо. Время все, ушло.
Говорили 15 лет назад, что уже все, и леса не будет. И до сих пор еще лес — вот тебе и последний год. Раньше тетерева бил, сейчас и рябчика не увидишь — все как вымерло. Раньше на рябчика патрона было жалко, а сейчас думаешь, чтобы рябчика хоть увидеть бы. Где брусничные кусты есть, а у нас тут нет их. У меня белка раза четыре приходила.
В Еляково раньше было девять или больше домов. Тут только было четыре или пять колодцев. А колодцы не в каждой деревне, потому что воды не могли добиться. В Асташове рыли и не могли добиться, там пруды были. В редких деревнях были колодцы, в двух или трех. Старинные мужики, вроде, глубину копали, а не могли добиться. Так пруды и делали».
«Один дом сгорел, один разрушился. Все разъехались. Четыре дома помню жилых, наш дом и еще три дома. Сейчас семья два-три человека, раньше ведь больше семьи были. Раньше по одному ребенку ни у кого и не было. Люди уже другие стали.
В Питере у меня брат живет. Проспект Большевиков, по-моему. Мамкиной родной сестры сын. У него мать умерла в прошлый год или позапрошлый. Мамка 1944-го, а она вроде 1949-го. Брат там и родился. У меня тетка уехала давно, после школы. Они приезжали сюда, когда батьке 80 лет было. Я один раз и был-то в Питере только после армии. Был неделю, может, поменьше. Город мне вообще не нравится, там отдохнуть можно четыре дня, но больше я не выдерживаю. Туда-сюда машины. Раньше одна машина, а сейчас у каждого по две-три машины. В Костроме более-менее, а в Питере да-а. Шум. Загазованность. Дышать нечем. Тут в Галич когда подъезжаешь, такая синева — загазованность такая. Автомобили не по мне, да и денег все равно нет купить».
«Деда я не застал. Дед без вести пропал. Батька помнит, как он на войну уходил. Батьке уже пять лет было. Два письма, по-моему, прислал с фронта и все. Потом прислали, что без вести пропал. А у церкви тут кладбище, там все похоронены. У меня бабушка и дядька там. Дядька у меня с 1939-го. Он давно уже умер. У батьки родная сестра еще, тоже умерла. Всех жалко».
«За прошлый год летом недели две всего работал. Тут работы нет, чуть дождь — уже не работаем. А нынче нет почти дождя».
Алексей Федорович и Зоя Тимофеевна Черновы
Деревня Ассорино, Чухломской район. Фермеры. Обрабатывают около 20 гектаров земли, разводят коров, свиней, овец, кур, гусей, держат пасеку.
«Я сначала в Галиче работал, в механизации — ну, это уж давно, совсем молодой был. Потом, лет семь, что ли, до 1971-го — здесь в колхозе, на тракторе. А потом на лесоучасток ушел, оператором погрузчика. А потом нам землю дали — ты не думай, в собственность — и стали мы коров, гусей, поросят разводить. Так и живем теперь. Тяжело, конечно, вдвоем-то нам, да вот сын со снохой летом помогать приезжают, внуков привозят — ну там на покос да подправить чего.
Посмотришь, потом в городе покажешь, как в деревне живут. Нас много было в 1991-92 году. Много... А потом стали лес давать — по двести, по триста кубов — все и бросили всех этих поросят, быков, телят, стали пилорамы свои приобретать. Время другое, ребята. Да… Такого бардака никогда не было. Все было колхозное, все было мое. Ничего не стало. Все мы зарастили, все мы избезобразили».
«Вот раньше поселок у нас был — три автобуса детей в школу возили, рабочих три бригады. Да в Плотине — и почта, и пекарня, и магазинов сколько. Нормально было. Это уже в 1990 году стали все эти буржуи в городе власть себе прибирать, почувствовали свободу у Брежнева. А мы, простые люди, стали так.
Здесь вот бабушка Рая жила. Здесь этот, дядя Митя жил, мамкин отец. Тут три дома у них. Этот сгорел дом, этот стоит дом, только вот все провалилось, крыша вся провалилась, и потолок провалился, и пол провалился, а этот вот тоже сотлел. Только вот тот более-менее деда Ивана дом хороший. Да… Да скоро тоже развалится, без хозяйского-то глазу».
«Раньше-то чего — много животины было. И коровы, и эти, как их, овечки. Да… Да вот ушли, то ли померли… А так мы их на рынок возим. В воскресенье забиваем — Женька приезжает, забивает, к восьми в понедельник клеймим, и к девяти уже готовая продукция на рынке. Зойка на рынке весы там ставит, эту, от санитарии клеенку ложит, тряпки ложит свои, и вот мы возим — к девяти часам начинается торговля. Да какая торговля — вон, эти-то по 300 [рублей], по 350 торгуют, а ты — по 160, вот как хочешь. Знаешь, как жалко? Кормишь-кормишь, и вот так вот. Это раньше колхозное было, и черт с ним. А тут свой труд вкладываешь.
Надо уже прекращать [работать], силы у обоих нету, давно нет. Прекращать-то жалко, [но] ты не можешь, ты не можешь, все. А этих жалко колоть, по Божьему закону вроде не написано. Одних заколем, другие нарождаются. Да и чего колоть маленькую овечку. Давай его кормить, зиму опять. А пока он зиму растет, лето растет, еще раз. Так и живем».
«Запои были, чего уж. Так беда — я ведь дурной становлюсь. Да еще если у меня, это, вино осталось, а на работу надо — да хрен выйдешь. Выпьешь снова, а потом еще вина надо. А когда пьяный — уж какая там работа. Вот поэтому я всю жизнь и страдал, всю жизнь гоняли, как собаку гончую. И не отказаться... Свои ж все мужики же, как тут откажешься. Но, видишь, вылез — а куда деваться ? Земля, животина там. Да и здоровье тоже, знаешь».
«Зимой? Сугробы, метет, вьюжит. Снегу, бывает, замело так — по этой, по бровушке ходим. Видели пруд? Так вот 45 ведер четыре раза в день коровам наливаем пить. Представь, сколько это в день — 180 ведер. Придет, отдохнет и снова пойдет.
А я люблю запах сена. А коровы знаешь, как любят? Прям вот так идут — не разбираясь. Им лишь бы пахло вкусно. Зимой охапку-то дашь, так минутой слупят. И еще просят».
«Нет, эта Дворцовая площадь мне совсем не понравилась. Хрень какая-то. Намазывают, намазывают, нахваливают, нахваливают, а мне там ничего не понравилось. Город он есть город. Красная площадь красивая. Чего у них там еще хорошего-то? Литейный или как там его? Там все старое. А там, где новостройки, там все чисто, как на этом, на Пискаревском. Туристы идут только на Пискаревское. А там дальше эта страшенная... смертница. Внесут туда в ящике, а вынесут в коробке маленькой.
Вот таковы дела, ребят. Жизнь-то больно коротенькая. Хлопотливая она, всем надо заниматься, не то слово — жизнь быстро пролетела».
Леха
Деревня Спирдово, Антроповский район. Бывший шахтер из Донбасса. Владеет вторым домом в жилой деревне Конышево, но жить предпочитает здесь, вдали от людей. Иногда принимает гостей — знакомых охотников.
«В двадцать с чем-то сюда приехал. Глаза закрыл и попал в Кострому. Мог бы попасть и на Урал. Но куда палец поставил — туда и попал. На валку леса пошел, на трактор сел и стал лес возить. Свежий воздух и хорошо. Летом только тут паршиво: потеешь. Температура идет и солнце. Но платили хорошо. Раньше-то нигде не найдешь ни сгущенки, ни тушенки, а нам их выдавали. Потом, это самое, леспромхоз закрыли, да и на пенсию пора. Да не очень и большая она. Запрос давали, а что толку — там у них идет война. И кто там чего, где эти... документы искали. Вот такая петрушка.
Минималку получаю, но мне хватает. Ну что, вода у меня из земли идет, за свет платить не надо. А что получишь — харчей взять да выпить. Если заработать ты хочешь, иди ягоду собирай. Народ вон раскупит. Или грибы вот, лисички принимают. Не ленись, ходи. Ну что, лук у меня свой, картошка своя. На всем экологически чистом! А там у вас, этого, возьмешь эту колбасу — там сои и туалетной бумаги насунут. Купишь курить, к чаю и крупы — а мне надо горсть на кастрюлю — и все. Ну, картошечки добавишь, не без этого. Щей хочешь, так в деревне крапивы нащелкал, а она же витамины, все. Или того же лопуха накопаешь корней. Щавель еще по полям растет. Ножом чик-чик-чик, как косой — и все».
«Рыбки, пожалуйста, лови. Хоть и зимой — сети поставил и ешь. Да еще, это самое, унесу да продам. Капканы ставь, не надо никуда — тихая охота. А уток что? Палку взял и как в городки по шее. А щас рябина, веточку нагнул и петелька ррраз за голову! — и висит и глухарь, и тетерев. Или на болото пошел, они сейчас жируют и чернику жрут и все подряд. Этот, видишь, год засуха и в лесу нету ничего, а на болоте есть.
Ребята вон выпили и на черта им охота? Бутылок наставят, душу отведут и домой поедут. И винца попьют. Пословица такая есть, какие хорошенькие девочки, а откуда такие жены берутся. Да, какая еще будет жена: дай, дай, дай. Я не могу же деньги рожать, а она — дай, дай, дай. А бутылку еще купишь, пилить начнет. Во-от, вот так бывает».
«Я уже здесь три раза женился. Помоложе был — ну ничего мужик. А детей у меня десять! 55 сантиметров у меня было. И любили ведь! И у меня было — вот у ребят спроси, и все скажут. Девки все любили. Да не, фантастика. Девки все любили. Всю округу передрал. Больше меня выбирали. Не я их, они меня. Я там жил — тут приходят и это. Ну, женщина есть женщина, ей надо. Мы-то еще как-то утерпим, а ей надо.
Десять дней уже как ежик в тумане. А че, по мне не видать, что ли? Да не, я не больно. Вот там я уже шесть-семь бутылок возьму водки, вот тогда я уже этот, ну, хороший. И то еще пойду искать где еще налить. По ямам вот эту всю дрянь беру. Паленую водку всю скупаю. День раньше, два позже — все равно там будем. Разница-то какая, что я щас умру, что десять лет или пятнадцать умру — разницы никакой».
«И не знаю, что народ побежал отсюда? Тут у них все свое было. Здесь было 50 коров. А там, в городе, что? Надо ходить, искать работу. Это нудная история. Одни бичи лазят по этим помойкам, ну, что толку — всю заразу только собирают. В Бушнево было много народа и церковь. Если хочешь молиться, иди молись. Перестройка — и все в город. И разорили. Так сами эти попы иконостас забрали. И свой тут поп был пьянчуга, ужас! Вот такие дела. А деревень здесь было много».
По данным Общественного телевидения России, весной 2015 года власти Костромской области обсуждали законопроект об упразднении нежилых населенных пунктов. На тот момент в регионе пустовала каждая третья деревня.
Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!
Мы работаем благодаря вашей поддержке