Все, что скрыто. Почему правозащитники разошлись во мнениях об условном сроке для сотрудника ФСИН, который шесть лет назад избил заключенного
Никита Сологуб
Все, что скрыто. Почему правозащитники разошлись во мнениях об условном сроке для сотрудника ФСИН, который шесть лет назад избил заключенного
27 сентября 2016, 12:00

Фото: Алексей Белкин / ТАСС

15 сентября в Татарстане был осужден бывший сотрудник ИК-19 Назиль Гайнатуллин, в 2009 году избивший заключенного. Правозащитники отмечают огромную работу, которую проделало следствие, чтобы спустя годы разыскать потерпевшего по видеозаписи, но исключительное внимание СК к одному из многих случаев насилия в местах лишения свободы связывают с конфликтом регионального ГУ ФСИН и других силовых ведомств.

В длинном коридоре — около дюжины мужчин. Некоторые из них стоят с поднятыми руками лицом к стене, другие прохаживаются у них за спинами. Мужчина в синей камуфляжной форме бьет одного из стоящих у стены кулаком в корпус. От удара тот приседает. «Че ты дергаешься? Ты че, пьяный?» — спрашивает мужчина в камуфляже после того, как его коллега, одетый в синюю форму ФСИН, добавляет еще один удар ногой. «Ну и че ты отказываешься? Ты же все равно сидишь, че ты?» — раздраженно говорит он, сделав несколько шагов по коридору. После этого человек в камуфляже бьет несговорчивого собеседника в плечо, а затем наносит ему три удара по ноге. «Встань нормально, слышишь, придурок, ***** [черт]!» — кричит он, когда мужчина падает. Еще через секунду на голову упавшего обрушивается предмет, похожий на книгу.

— Он издевается.

— Я не издеваюсь.

— Издевается, да?

— Конечно.

Заручившись согласием коллеги, сотрудник в камуфляже наносит еще два удара, а человек в синей форме добавляет один. Они уходят. Голос за кадром объясняет одному из мужчин, оставшихся у стены в растяжке, что «не поставить подпись — значит создать лишние проблемы». Видно, что тому трудно сохранять неестественную позу — он то и дело переваливается с ноги на ногу.

Запись прерывается. На следующей коридор почти пуст: мужчины, попавшие в кадр, стоят в дверном проеме. «Ты кто? Ты кто? Ты осужденный? Мужик или баба? Девчонка?» — спрашивает один из них, нанося другому удары по спине. Того проводят по коридору, слышится фраза: «И где наш опущенный?», а затем — снова звуки, похожие на удары.

— Кто ты по жизни? Мужик, баба?

— Мужик.

— Вот и все, к мужикам его пока закроем!

На этом ролик обрывается. Он похож на сотни других видеозаписей с избиениями заключенных, в разное время попадавших на Youtube, но есть одно отличие: в этот раз Следственный комитет не стал делать вид, что не замечает зафиксированного на камеру преступления.

Нетипичный подход

Две эти видеозаписи были сделаны в 2009 году. В течение шести лет их автор — заключенный Дмитрий Чурихин ИК-19 Татарстана — пытался привлечь к ним внимание, адресно отправляя ссылки прокурорам, начальникам республиканского ФСИН и даже знакомым журналистам. Однако со стороны правоохранительных органов не было никакой реакции, пока в феврале 2016 года ролики не попали к эксперту Общественной палаты Татарстана Владимиру Рубашному, сотрудничающему с правозащитной организацией «Зона права». Определить место совершения преступления было легко даже визуально — правозащитники, работающие в Татарстане около 10 лет, узнали коридор этапного помещения колонии №19, а автор ролика раскрыл имена его героев.

«[На записи, которую я сделал], сотрудники ИК-19 избивают осужденных за то, что те реализуют свои конституционные права — право не свидетельствовать против самого себя, право не подписывать какие-то заведомо ложные, левые бумажки. До сих пор [некоторые герои этого видео] работают в данном учреждении — Галимов, например, такой здесь есть, потом начальник отдела безопасности, фамилию его не помню уже, потом есть начальники отряда, до сих пор здесь работают. […] Я слышал за Фарахова, начальника ИК-3, он на тот момент работал замполитом в данном учреждении, ну и вел воспитательную работу таким образом — бил. Он и меня один раз избил […] Избил, забил, как собаку просто. Им просто наплевать на закон, они вообще безразлично относятся к этому», — рассказывал он в одном из видеообращений.

Иногда, объясняет координатор организации Булат Мухамеджанов, Следственный комитет возбуждает уголовные дела по факту размещения в СМИ видеозаписи, запечатлевшей момент преступления, однако чаще всего такие ролики остаются незамеченными. Поскольку из-за давности событий такой шанс был и у этого ролика, правозащитники решили пойти другим путем: «На уровне Татарстана у меня нормальные отношения с СК и прокуратурой, поэтому я просто направил сначала пресс-секретарю прокуратуры, сказал: "Посмотри, пытки". Посмотрели, сказали: "Да, есть здесь признаки преступления". Перенаправили в СК. Звоню потом пресс-секу СК, говорю: "Вот, теперь вы посмотрите". То есть без какого-либо обращения официального, чисто на устном уровне. Через месяц я звоню спросить, как дела, он говорит: "Да вот, дело возбудили — по части 3 статьи 286"» (превышение должностных полномочий с применением насилия, предусматривает до 10 лет лишения свободы).

Автор видеозаписи в деле по факту превышения должностных полномочий с применением насилия проходил свидетелем. По словам Чурихина, вскоре после возбуждения дела ему подбросили наркотики. Как следствие, вместо ПФРСИ (помещения, функционирующего в режиме следственного изолятора), где должны содержаться свидетели по уголовным делам, его перевели в ШИЗО, а спустя еще несколько недель якобы попытались отравить. «Они просто пытаются убить — меня реально кто-то отравил, а они вывели это так, как будто я наркотики употребил. Хотя я ни от каких тестов, ни от медицинского освидетельствования не отказывался, наоборот — требовал, чтобы провели медосвидетельствование. Я уверен, что меня скоро эти сотрудники ИК-19 просто прикончат. А они все сваливают на осужденных, что у меня с ними конфликт. Хотя, естественно, никакого конфликта у меня нет. Постоянно на меня жуть гонят, постоянно пытаются меня ущемить в чем-то из-за того, что я не отказываюсь давать показания», — рассказывал он позднее.

Правозащитники попытались подключить к делу своего юриста в качестве представителя интересов потерпевшего в обмен на необнародование видеозаписи, однако собеседники Мухамеджанова в СК говорили, что найти того не удается. В конце марта на сайте международной правовой группы «Агора» был опубликован пресс-релиз с видеозаписью, в котором говорилось, что «Зона права» готова бесплатно представлять интересы потерпевших. Однако не помогло и это — потерпевшие не появлялись, а пресс-служба СК никак не комментировала ход расследования уголовного дела. Но в июне на сайте Советского районного суда Казани появилось сообщение об аресте его единственного фигуранта. Им оказался начальник отдела воспитательной работы ИК-3 Татарстана 34-летний Назиль Гайнатуллин, в 2009 году работавший в ИК-19. В общей сложности он прослужил в системе ФСИН более десяти лет. На заседании по избранию меры пресечения Гайнатуллин не признал свою вину, а адвокат сотрудника ФСИН Валерий Кузьмин назвал видеозапись «чистым монтажом, цель которого — подставить и опорочить человека». «Мы считаем, что следственные органы должны доказать целостность записи, предъявить ее оригинал и провести экспертизу. Ничего этого пока нет», — говорил он тогда.

Все это время, рассказывает Мухамеджанов, правозащитники по своим каналам пытались найти потерпевших, однако в СК повторяли: «Не пытайтесь, ничего не получится». Разгадка появилась, только когда дело передали в суд. «В начале августа мы встречались по другому делу с тогда еще и. о. начальника второго отдела по расследованию особо важных дел СК Татарстана, в производстве которого дело по этому видео находилось, и я задал ему вопрос об этом. Он говорит: "Да вот, в суд отправили". Мы удивились: ни фига себе, без каких-то наших попыток подтолкнуть ход дела, просто сами расследовали и довели до суда, это нетипично. И он же мне сказал, что следователь, который занимался этим делом, чуть ли не тысячу человек опросил — то есть, вероятно, насчет цифры он пошутил, но тем не менее ясно, что следователь проявил недюжинное упорство и просмотрел очень много личных дел, пока не сличил подписи с подписью в пожарном журнале и не нашел этого товарища. А мы его не нашли, потому что сразу после этого следователь засекретил его личность, поэтому получить контакт с ним оказалось невозможно», — вспоминает Мухамеджанов.

Фото: Станислав Красильников / ТАСС

Два заседания

Судья Рахиев начал рассматривать дело против Гайнатуллина 9 сентября 2016 года. Согласно обвинительному заключению, в один из дней ноября 2009 года в ИК-19 Татарстана прибыл осужденный по фамилии Аскеров. Находясь в этапном помещении, Гайнатуллин, «являясь сотрудником ИК-19, в силу своих должностных обязанностей потребовал у Аскерова поставить подпись на бланке журнала ознакомления с правилами пожарной безопасности». Осужденный ответил отказом. В ответ, рассказывал прокурор на первом заседании, у Гайнатулина «в результате ложно понятых интересов службы, с целью повышения любыми средствами и методами показателей работы, а также повышения своего личного авторитета среди коллег, руководства ИК, а также осужденных, отбывающих наказание в данном исправительном учреждении, возник умысел на превышение своих должностных полномочий путем применения насилия, с целью заставить потерпевшего поставить подпись, а также сломить волю Аскерова к сопротивлению».

Реализуя его, Гайнатуллин нанес осужденному не менее четырех ударов рукой, сжатой в кулак, по туловищу, не менее трех ударов ногой по его ногам, и не менее одного удара рукой — по голове. В результате преступных действий Гайнатуллина Аскерову были причинены нравственные страдания, моральный вред, побои и физическая боль, перечислял представитель гособвинения. Пересказывая в суде изобилующее канцеляризмами обвинительное заключение, прокурор добавил от себя фразу, которой в документе не было: «Он совершил действия, которые никто и ни при каких обстоятельствах не должен совершать».

Сам Гайнатуллин на первом же заседании удивил суд признанием вины. «Ваша честь, вину полностью признаю, в содеянном раскаиваюсь, очень сильно переживаю о содеянном. Также хотел бы принести свои извинения перед потерпевшим», — сказал он. Адвокат Кузьмин, отвечая на вопрос «Медиазоны» о причинах такого поступка, назвал его «личным решением» самого обвиняемого, которое тот принял, «исходя из материалов дела». «Не могу сказать, почему он не пошел на особый порядок, а сделал признание на судебном заседании. Он сам принимал это решение. Я у него объяснений не могу требовать, я могу его только консультировать», — сказал он. По словам эксперта Общественной палаты Татарстана Рубашного, посещавшего процесс, признание стало полной неожиданностью для всех, в том числе и для гособвинения. «Видимо, они решили это сделать прямо перед заседанием, поняв настроение судьи», — предполагает Рубашный.

Потерпевшего в суд так и не доставили, что вызвало возмущение судьи — его участие в процессе ограничилось лишь чтением показаний, данных на следствии. Со стороны обвинения в суде выступили два свидетеля — сотрудники ФСИН, один из которых, как выяснилось, на тот момент уже не работал в ИК-19. Список заявленных свидетелей защиты насчитывал десять человек, однако после того, как Гайнатуллин признал свою вину, смысла вызвать их уже не было.

Процесс прошел максимально быстро — уже на следующем заседании 15 сентября судья вынес приговор. Гайнатуллина признали виновным по части 3 статьи 286 УК и назначили ему наказание в виде трех с половиной лет условного лишения свободы с запретом на работу в системе ФСИН на два года. Его освободили из-под стражи в зале суда. По словам адвоката Кузьмина, вероятно, обжаловать приговор защита не будет.

Факторы наказания

Оценивая приговор Гайнатуллину и работу Следственного комитета, правозащитники, связанные годами сотрудничества, неожиданно расходятся во мнении. «Он один за всех ответил фактически, хотя там как минимум трое руки распускали, пинали осужденных, а СК так и не нашел ни другого потерпевшего, который тоже есть на видео, ни сотрудников, которые там присутствуют, хотя автор записи прямым текстом называет их фамилии и должности. Но СК и прокуратура на это вообще никакого внимания не обращает. Никого не нашли, и все — нашли одного только», — сетует бывший психолог ФСИН Рубашный, отмечая, что при избиении присутствовали не только рядовые сотрудники, но и заместители начальника ИК.

Собеседник «Медиазоны» не отрицает, что уголовное преследование работника пенитенциарной системы за преступление, совершенное шесть лет назад — это «позитивный» момент, но отмечает, что условный приговор может быть воспринят коллегами Гайнатуллина как слабость правосудия. «Сотрудники же смотрят на то, что происходит — в зале постоянно находились несколько человек, группа поддержки, из учреждения, в котором он работал в последнее время, из ИК-3. Они приехали его поддержать, они видели, как это все произошло, и они теперь понимают, что всегда есть шанс вот так вот отскочить. Понятно, что это неприятно, из органов уволят, вряд ли примут обратно, но во всяком случае — вовремя прикроют, и ты не сядешь. Судья дал ему условный срок с той мотивацией, что телесных повреждений или увечий в принципе не было, только "физическая боль". Осужденный с этим согласился, что он не потерял трудоспособность, не стал инвалидом. Вот они, видимо, этого и ждут — либо очередная бутылка шампанского в задницу, либо чья-то смерть, и тогда будет нормальное наказание — а пока вот так вот», — говорит он. Рубашный полагает, что пусть даже минимальный реальный срок для Гайнатуллина послужил бы хорошим примером для его коллег: «Они бы поняли, что за насилие над заключенными даже спустя такой долгий промежуток времени можно самому оказаться в колонии».

С ним не согласен глава правозащитной группы «Агора» Павел Чиков, который называет вопрос о наказании по части 3 статьи 286 УК «спорным, сложным и неоднозначным». По его словам, более десяти лет назад правозащитники из «Агоры» решили, что главное в делах по этой статье — обвинительный приговор, а не суровость наказания. Однако спустя какое-то время практика назначения за пытки наказания, не связанного с лишением свободы, стала повсеместной в масштабах страны, что заставило «Агору» пересмотреть свою позицию. «Мы стали требовать реального срока принципиально — вне зависимости от его длительности, но это должно быть реальное лишение свободы — год, полтора, полгода, колония-поселение, то есть не обязательно стремиться к максимальной санкции, но это должно быть лишение свободы. Потому что преступление тяжкое, преступление латентное, преступление трудно доказуемое, потому что мощнейшее сопротивление со всех сторон», — говорит правозащитник.

В российском УК нет статьи, описывающей действия должностных лиц, применяющих пытки ради улучшения показателей своей работы, как отдельный состав преступления. По части 3 статьи 286 судят не только их, но и, к примеру, чиновников, превышение которыми своих должностных полномочий привело к «тяжким последствиям». Поэтому вести статистику «пыточных дел» можно лишь приблизительно. По оценке Чикова, ежегодно в России возбуждается от 600 до 1 000 таких дел. При этом глава «Агоры» отмечает, что наказания за подобные преступления разнятся от региона к региону: к примеру, в Татарстане после скандала вокруг «Дальнего» дел по этой статье стало больше, но чаще всего они заканчиваются наказанием, не связанным с лишением свободы. В Нижегородской области, где работает «Комитет по предотвращению пыток», таких дел меньше, но обвиняемые чаще получают по ним реальные сроки.

Чиков считает и условный срок для Гайнатуллина победой в борьбе с пытками. Во-первых, говорит он, наказание за пытки для сотрудников УИС — само по себе редкость в России, а в особенности в Татарстане, где такие приговоры можно пересчитать на пальцах. «То есть любой обвинительный приговор по делу о пытках в тюремной системе можно считать достижением сам по себе», — объясняет он. Второй момент — это смягчающие обстоятельства, а именно, признание вины самим обвиняемым. В отличие от Рубашного, Чиков считает, что раскаяние в зале суда — это отличный пример для коллег Гайнатуллина. «Если обвиняемый признает вину, нравится нам такое или не нравится — это смягчающее обстоятельство. Лично мне такое — нравится. Мне нравится, когда сотрудник УИС, обвиняемый в пытках, признает свою вину, приносит извинения, компенсирует причиненный вред. Это обстоятельство, которое очень важно. Оно очень серьезное воздействие оказывает на оставшихся сотрудников правоохранительных органов, действующих», — говорит глава «Агоры».

Третий фактор, из-за которого, по мнению Чикова, было бы сложно настоять на реальном сроке для Гайнатуллина — это отсутствие какого-либо вреда здоровью потерпевшего. «Классическое дело о пытках предполагает доказывание телесных повреждений, как правило — с помощью судмедэкспертизы. Но в этом деле ввиду давности событий, вероятно, и вовсе не было никаких медицинских документов, потому что спустя столько лет их могло не остаться. Скорее всего, факт применения насилия доказывался лишь видеозаписью и показаниями самого потерпевшего. Тем не менее, дело дошло до суда, и приговор состоялся», — констатирует он.

«Все это в совокупности говорит о том, что он понес наказание. Признание товарища виновным, прекращение — между прочим — его карьеры, лишение его пенсии, более того, условное лишение свободы. А это не амнистия, это унизительная обязанность ходить в УИС, к своим бывшим коллегам, отмечаться, то есть это ощутимое наказание за преступление, которое было совершено. Ну и совсем классическая вещь — важна не тяжесть наказания, а его неотвратимость. Вот в этом и есть мое объяснение», — резюмирует Чиков.

Фото: Марина Круглякова / ТАСС

Ментовская война

Глава «Агоры» Чиков, координатор «Зоны права» Мухамеджанов и защитник Гайнатуллина Кузьмин сходятся во мнении: следователь проделал огромную работу для того, чтобы установить потерпевшего и обвиняемого. «Тысячи опрошенных заключенных там, конечно, нет — в материалах дела есть порядка 15 допросов. Но в само уголовное дело не попала вся оперативная работа в рамках доследственной проверки. Там действительно большая работа, то, что я видел — это действительно объемно. Они поработали, и поработали много», — говорит Кузьмин. Строить предположения о причинах такого несвойственного Следственному комитету в «пыточных» делах рвения адвокат не берется, в отличие от правозащитников.

По мнению Мухамеджанова, дело вполне логично вписывается в картину противостояния силовых ведомств республики, в которую с начала прошлого года включилось и республиканское ГУ ФСИН. «Раз в два месяца точно сотрудников ФСИН задерживают, в основном по коррупции. Начальник ИК-2 покончил с собой на рабочем месте, потом была еще одна попытка суицида, замначальника управления приняли на взятке. В этом участвуют все — работает не только СК, но и ФСБ. Все в связке, поэтому мы ждем, когда же появятся новости о самом начальнике ГУ ФСИН. И это расследование отлично подходит под эту картину — СК при поддержке ФСБ, которая, видимо, осуществляла оперативное сопровождение, наносит очередной удар по ФСИН. Иначе никто не стал бы обращать внимание на запись 2009 года, если зайти в интернет — там таких тысячи», — говорит он. «У руководства, которое дало зеленый свет на расследование, могут быть сложные причины для этого, потому что за последние два года в Татарстане была просто явная атака СК на ГУ ФСИН. Серии уголовных дел, два случая суицида. Это — ментовская война. И то, что для вынесения обвинительного приговора была проделана большая работа — это, безусловно, часть этой войны», — вторит ему Чиков.

Их коллега Рубашный тоже считает уголовное дело против Гайнатуллина очередным подтверждением того, что ГУ ФСИН Татарстана «бомбят со всех сторон», но задается вопросом: «Если следователь так хорошо сделал свою работу, то почему в деле есть лишь один обвиняемый и один потерпевший?». И тут же сам на него отвечает: «Если бы была задача кардинально вычистить таких кадров из ГУ ФСИН, сделать все по справедливости — то остальные присутствовавшие при избиении тоже были бы привлечены. Но поскольку это расследование — лишь борьба одного ведомства с другим, а не защита прав заключенного, то наказание понес лишь один человек». Судьба самого пострадавшего заключенного, отмечает Рубашный, на самом деле никого не волнует: «Его засекретили для суда и защитников, но не для сокамерников».

«Когда он дал показания, его перевели в другое учреждение, спрятали, но естественно, всем известно, кто это — и сотрудникам, и заключенным. Так работает наше правосудие — сохранить конфиденциальность в местах лишения невозможно, потому что тебя все время дергают на следственные действия. Поэтому многие предпочитают молчать», — констатирует он.

Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!

Мы работаем благодаря вашей поддержке