Как попадают в реабилитационный центр

Олег: Обычно возникает какая-то семейная проблема, связанная с употреблением наркотиков, алкоголя либо любыми другими видами зависимости. В таком случае родственники, как правило, впадают в панику. Соответственно, этим очень легко воспользоваться. Ситуация становится критическая, человек опасен, человек неадекватен в этот момент. Родственники в шоке и не знают, что делать, поэтому они звонят практически по первому попавшемуся телефону в интернете, а там уже все грамотно написано.

Анна: Кто готовится, что с твоим родственником произойдет ад? Ты набираешь в интернете, и тебе сразу телефоны, круглосуточно обещают помощь, предлагают бригаду, которая приедет и уговорит лечь в больницу. Все вроде как анонимно. Никто заранее не принимает решение отдать в реабилитационный центр. Это все происходит спонтанно и на жутком стрессе. Отзывы про эти центры очень хорошие, красивый фасад.

Олег: Вся схема заранее продумана. Первая цель — доставить человека в детокс. Там тебе говорят: «Ну мы тебя прокапаем, ты побудешь там недельку и поедешь домой», после чего подключается вторая фаза. Это довольно изощренная система, там приходят люди, они выясняют, кто ты, они связываются с твоими родственниками, они им начинают объяснять, что проблема огромная, человека надо спасть, мы готовы. Предлагают отправить в реабилитационный центр на месяцок. Говорят, это типа будет как санаторий такой, где он придет в себя, там будут с ним работать психологи высокой квалификации.

Анна: Нам в это время не дают общаться, телефонов нет. Первых выпускников этого центра родственникам демонстрируют на стадии увоза больного в детокс. Приезжают ребята, которые как бы между прочим рассказывают, что вот они тоже бывшие, вот они завязали, выздоравливают. И ты видишь — вот, они нормальные все. Тут уже начинают в родственников семена засеивать для будущей разводки.

Олег: Детокс — обычно это дней пять-семь, потом человека обкалывают аминазином, меня в том числе. А потом два быка запихивают тебя в машину и везут куда-то. Некоторых везут из аэропортов, из других городов. Некоторых вообще в памперсах привозят, то есть человек в это время недееспособный. Там есть реально серьезные наркоманы, кто на тяжести сидел, есть алкоголики — они, как правило, там обеспеченные люди. Приезжаешь в таком состоянии, тебе дают какие-то бумаги. Подписывают именно в этом состоянии — как правило, без всякого сопротивления, причем они все это снимают на камеру обязательно.

Люди не знают, что их везут в реабилитационный центр. Они думают, что их домой сейчас повезут. Просто делают какой-то укол. Я и все мои знакомые, с кем я находился, так думали. Это мошенничество, обман. Я думал, что домой еду. И не знал, что уже договорились с моей матерью, что я буду там месяц или сколько-то.

Анна: Три.

Олег: Три месяца находиться в центре.

Анна: Мне уже рассказывали в детоксе, что это очень эффективно. Через месяц-три это будет другой человек. Что программа «12 шагов» — это выход. И если у людей есть деньги, они им подбирают соответствующий центр. Есть и дешевые ребцентры, мы даже знаем случаи, когда люди беру кредит, чтоб детей своих лечить. Это же такая проблема, когда денег не жалеют. Они вообще не называют какие-то большие сроки, всегда маленькие, потому что никто не согласится на год отдать своего родственника, а там люди больше года лежат.

Иллюстрация: Мария Толстова / Медиазона

В центре

Олег: Первое ощущение: я захожу, там народ сидит на корточках, что-то обсуждает – это вот моя комната. Там живет, ну, шесть-семь человек, такие двухъярусные кровати. Ну, мы все познакомились, ребята все сидели, том числе и по серьезным статьям, и мне было довольно непросто поначалу, поскольку у меня нет опыта такого, я даже в армии не был. Потом я как-то оценил, что у них тут есть свои порядки, если ты это соблюдаешь, то, в принципе, особых проблем не возникает, и общались мы потом вполне душевно, даже подружились.

А в целом — все как в тюрьме: сленг, отношения, понятия, татуировки, шуточки соответствующие, все это обсуждается. Шмоны проводят регулярно, как в тюрьме, ножницы там ищут или что-то еще. Мобильные и так запрещены. А вот когда народ начинает звереть — возникает угроза сексуального насилия. Поступают угрозы. Есть все эти тюремные вещи, типа ИРА — «идем резать актив», есть, соответственно, сам актив.

Персонал учреждения состоит полностью из бывших наркоманов, большая часть которых отбывала наказание, в том числе и по тяжким статьям. На данный момент у них вроде бы все в порядке, перед законом они чисты. Про их квалификацию, которая пишется в рекламе: естественно, это люди не особо сведущие, они просто бывшие наркоманы. Они талдычат про эту программу «12 шагов». Она достаточно примитивная, то есть ты делаешь какие-то вещи, пишешь задания, выполняешь — там каждый день уборка, собрания, хрень вот эта вся происходит. Ну то есть это бред на самом деле, ну, на мой взгляд — я провел там достаточно времени, и это вообще ничего мне не дало. Программа «12 шагов» в свое время создавалась именно на добровольной основе, как «Анонимные алкоголики»: люди, которые сами с улицы приходят. Я там по сути в отказе находился. Меня заставляли учить программу, писать дневник, мыть посуду, мыть туалеты, но я сказал, что мне по фигу. Конкретно в нашем центре не было физических наказаний.

В ребцентре — ограничение свободы, ограничение передвижения. Мы находимся в полностью закрытом помещении, единственное — впускают на перекуры по пять минут с пересчетом до и после. В других центрах люди вообще на улицу не выходят — курят внутри в специальном помещении. У нас решеток не было, только видеокамеры везде, кроме туалета. Но окно не откроешь — все ручки сняты. В других центрах еще хуже — там окна полностью зарешечены.

Нельзя сказать, что там нулевая эффективность, дело в не в этом. Дело в том, что в корне всего лежит обман. Это лишение свободы, подавление личности, это введение в заблуждение родственников, которые становятся невольными соучастниками всей этой истории. Персонал там — довольно опытные люди, они же понимают, что кому-то программа закладывается в голову, а кому-то нет. Но они будут ее закладывать все равно по-любому, пока ты деньги платишь. А результат их не интересует, это просто бизнес.

Там все построено на лжи. Еще в детоксе рассказывают, что в реабилитационном центре все проходят обследования и, конечно, в нашем реабилитационном центре нету ни больных ВИЧ, ни других больных людей. Но это не так. Гепатит у многих, я лежал с человеком, у которого был ВИЧ. И мы все едим в одной столовой, чистим зубы вместе, стрижем ногти, ну и так далее. У многих там и второй диагноз, психические отклонения. И он стоит на кухне с ножами, а специалистов рядом нет никаких.

Там даже первую медицинскую помощь получить затруднительно. Человек сломал ключицу, а ему помощь много часов не оказывали.

Родственники

Олег: Связь с родственниками не дают первые две недели, чтобы ты не мог ничего сообщить. Потом дают звонки по пять минут в присутствии персонала, переписка, как в тюрьме — все читается.

Анна: Первое свидание могут дать через четыре месяца. Там смысл такой, что нужно разделить семью, и каждого обрабатывать.

Олег: Они смотрят, если человек более-менее лояльный, сотрудничает с ними, месяца через два дадут свидание, мне конкретно дали через три с половиной.

Анна: Раз в неделю в офисе проводят встречу для родственников, на ней присутствует директор, психолог, бывают и родные тех, кто уже вышел. Тебе все подробно рассказывают, очень воодушевленно. Главная тема, что надо написать три первых шага: это тот минимальный курс, который позволит заложить основу для выздоровления, и так далее, и так далее. Что происходит дальше. В зависимости от состояния человека и материального положения семьи они начинают этот курс растягивать как можно дольше под разными предлогами. Человек нарушает дисциплину вместо того, чтобы писать задания — его на неделю отправляют мыть посуду. Но родственникам не говорят про посуду — им объясняют, что процесс идет медленно, у него плохая динамика. И это говорит психолог, который как потом выясняется, вообще с ним даже не общался.

Олег: Бывают попытки побега, но почти все родственники возвращают человека обратно.

Анна: Нам говорят заранее: если вдруг сбежал, действуйте так-то и так-то. Прямо инструкцию дают. Например, перед Новым годом: сейчас опасное время, многие побегут. Если человек объявился, ни в коем случае не показывать свой страх, с распростертыми объятиями его ждать дома, параллельно — вызвать немедленно мотиваторов. Потому что якобы он сейчас в реальной опасности и может умереть от передоза.

Олег: При мне было несколько побегов, всех вернули. Как ни странно, это работает.

Анна: У родственников нет понимания, в какое место они отправляют своих близких. Там, например, содержится мальчик, который играет в какую-то виртуальную игру. Не азартный, а именно «эльф». А рядом наркоман, все перепробовавший. Который говорит, конкретно где и почем можно все взять, рассказывает, какой кайф от этого, и как он по нему тоскует. У тех, кто не пробовал, очень даже может возникнуть желание это испытать. Там последнее время стали подтягиваться алкоголики. Это в основном обеспеченные люди, они готовы платить.

А если и есть недовольные содержанием в реабилитационном центре, то они, как правило, ничего сделать не могут. Судиться? Согласие же добровольное. Другая ловушка для тех, у кого родственник — наркоман, а ведь многие из них приторговывают. Анонимность такого лечения никто не гарантирует. Если родственники недовольны — в центрах все дневники, ты описываешь всю свою жизнь. Вы хотите жаловаться? Мы вашего сына сдадим в полицию.

Иллюстрация: Мария Толстова / Медиазона

Наказания

Олег: Это ночная писанина, лишение сна. Ты просто пишешь одну и ту же фразу 200 раз. Это называется «подавление своеволия». Если откажешься, то могут лишить звонков родственникам, отстранить от заданий, а значит, можно удлинить срок пребывания. А так и прибыль максимизировать. Может, кому-то это реально помогает. Но изначально это все добровольно было: в ребцентр ты мог прийти, уйти, никто тебя там насильно не держал. И например, человек говорит мне каждый день: Олег, я не могу больше. Он там почти 90 дней, а я уже 140 и неизвестно сколько еще. Чего я ему могу сказать? А он рыдает в туалете, это единственное место, где нет камер. Совсем молодой еще парень, героинщик. У него цель выйти и сразу вмазаться — ничего больше.

Анна: Понимаете, когда это превратилось в бизнес, это стало чем-то очень извращенным. Идея та же самая: тренинги, распределение функций — только двери закрыты.

Олег: Если говорить о других центрах попроще, то там уже могут конкретно прессовать. Не достучались в голову — достучатся в печень. У нас парня заперли в подсобном помещении. Он там просидел почти двое суток зимой. Родственники об этом, конечно, не знают. Не знают они, что их сына могут так запросто отвезти на пару недель в соседний центр, где к нему будут применять издевательства и физическое насилие. А еще за непослушание могут отправить вообще в другой город — в Омск, в Казань, где совсем непонятно что творится. При этом кому-то —помогает. То есть я бы не стал целиком обвинять эту систему, но тюрьма есть тюрьма.

Домой

Олег: Вообще бывает, что кое-кого забирают через месяц. Один из десяти, наверное, кто прочухивает.

Анна: Одной маме сказали сначала, что на месяц. А потом ей говорят — восемь месяцев. И мама забирает, у нее денег нет. В центры везут людей и с Чукотки, и из Европы. У меня желания забрать Олега не было. Они долгое время убеждали меня, что вздоровление идет какими-то волнами: сейчас лучше, потом хуже

Олег: Мне реально становилось все хуже и хуже. Я сразу понял, но не мог донести.

Анна: На этих свиданиях рядом всегда так называемый психолог. И ты мне говорил что-то далекое, если бы ты мне кричал: «Забери меня отсюда»...

Олег: Я кричал. Там многие люди говорят это на каждом звонке, но родственники не забирают.

Анна: Потому что можно всегда интерпретировать, как им удобно — что он манипулирует вами, что он «на тяге». При этом ведь зависимые и правда манипулируют. Поэтому я и верила.

Олег: В итоге я плюнул, что дотяну как-то. Плюнул и обжился. Я не конфликтный человек, помогаю другим людям, и это ценится. Там выстраивается своя иерархия, как в тюрьме. Бывшие зеки по своей же модели открыли здесь частные тюрьмы. Это важно понять.

Анна: Потом, когда я стала что-то подозревать, я нашла в интернете, что вся эта контора зарегистрирована как ООО с уставным капиталом 10 тысяч рублей людьми, у которых еще десятки совершенно других бизнесов. Пусть люди 100 раз задумываются, перед тем как сдать сюда своих детей. Пусть проверяют, приезжают. А если вы уже там, я советую просто прекращать платить, потому что их интересует только это. Когда я сказала: «У меня больше денег нет» — у него больше не было никаких наказаний. То, что они собирались сделать за два месяца, они сделали за две неделечки. И таких случаев мы знаем несколько. Сам реабилитационный центр как институт в нашей стране, как он существует — это потенциальная опасность. Если там хороший директор, то все будет хорошо. А в среднем это устроено на выкачивание денег и на подавление. Это извращение самой идеи реабилитации и слишком высокие риски. В новости это попадает, когда там происходит что-то ужасное. Поэтому прежде чем делать, подумайте, кому вы доверяете жизни и здоровье своих близких.

Олег: Чисто физически я очень устал. И эмоционально плохо. И, главное, я не понимаю, что я там делал.