12 июля 2001 года. Войсковая часть 10366, дислоцированная в Воронеже. Военнослужащий Кочетов идет от троллейбусной остановки к расположенному на территории части военному аэродрому «Балтимор». В 06:35 он добирается до одноэтажного кирпичного здания, состоящего из двух комнат, — КПП-2. Зная, что в наряде стоит его сослуживец — прапорщик Сергей Ситников — он решает зайти, чтобы поздороваться. Входная дверь в здание КПП-2 почему-то не заперта. Уже в коридоре Кочетов слышит звуки, напоминающие храп спящего человека.

В комнате дежурного он видит страшную картину. «[…] на полу лежит труп Ситникова. Тело расположено спиной вверх, голова обронена в сторону […] [В области головы труп] имеет множественные раны линейной формы с ровными, закругленными концами. В просвете ран видно мозговое вещество и множественные осколки костей черепа. Голова трупа обильно испачкана кровью, на лице имеется кровь в виде подтеков. Глаза закрыты. Пол [залит кровью] на площади 1,5 метра на 0,9 метра. [В правом дальнем углу комнаты следы брызг крови] достигают высоты в 1,6 метра от пола», — запишут позже оперативники в протоколе осмотра места происшествия. Звук, который военнослужащий Кочетов поначалу принял за храп, — гортанный хрип прапорщика Ситникова, который из-за характера повреждений продолжал раздаваться в течение некоторого времени после его гибели.

Кочетов выбегает на улицу и просит сержанта, проезжающего мимо на автомобиле, вызвать милицию и скорую помощь. В этот момент он замечает, что рядом стоит машина еще одного его сослуживца — прапорщика Владимира Машкова. Кочетов вновь заходит в здание КПП, перешагивает через тело Ситникова и проходит во второе помещение — комнату отдыха. Машков действительно оказывается там — он лежит на окровавленном топчане лицом к стене, поджав ноги. Когда Кочетов окликает сослуживца, он шевелит ими, но не издает никаких звуков. Машкова увозят в госпиталь, однако он умирает уже через два часа. Судмедэксперты насчитают на его теле девять рубленных ран, отметив, что убийца бил не только по голове — один из пальцев руки прапорщика оторван. На трупе Ситникова ран оказалось четырнадцать.

14 июля 2001 года. Служащий части 10366 капитан Георгий Быков заступает в наряд. Получив в руки табельный АК-47, он пытается покончить с собой, однако одному из сослуживцев удается отобрать у него оружие. При себе у самоубийцы обнаруживается предсмертная записка, согласно которой первыми трупы прапорщиков увидел не военнослужащий Кочетов, а капитан Быков.

15 апреля 2016 года. Лишенный звания 52-летний Быков выходит из колонии, полностью отбыв 15 лет, которые ему дали по обвинению в двойном убийстве. В его руках 1250 рублей, выданных в бухгалтерии колонии, и сумка с судебными документами. Вскоре он встанет на биржу труда с пособием по безработице 850 рублей в месяц. На свободе его встречают его собственная престарелая мать и мать убитого прапорщика Ситникова. Все эти годы они безуспешно пытались доказать, что в колонии Быков оказался не по своей вине.

Автоматы: игровые и Калашникова

Георгий Быков родился в 1963 году в семье военнослужащего и жил в Воронеже с детства. После окончания школы он поступил в Рижское военное авиационно-инженерное училище и стал служить в Семипалатинской области. В 1988 году военный женился, в 1992 году перевелся в Воронеж, а в 1994 году у него родилась дочь. Спустя четыре года супруги, по словам Быкова, «перестали жить как муж и жена». Еще через три года жена подала на развод. После этого капитан стал чаще употреблять спиртное, продолжая исправно служить, и, как тысячи других депрессивных россиян в начале нулевых, увлекся игровыми автоматами.

С начала 2001 года он стал брать взаймы у своих родственников и сослуживцев — всего долгов набралось около 30 тысяч рублей, то есть почти 10 месячных зарплат капитана. Быков полагал, что сможет расплатиться по долгам в июне, получив деньги, которые воинская часть должна была выплатить ему и другим военнослужащим за продовольственный паек и командировочные расходы — всего 27 777 рублей. Однако своевременно получить причитающуюся ему сумму капитан не смог, а обращения к командованию части результатов не дали. Потомственный офицер Быков тяжело переживал свое финансовое положение — по его словам, он считал возврат долгов в оговоренный срок делом чести. Мысли о долгах, говорит капитан, материализовались в бессонницу.

Сергей Ситников и Валерий Машков. Фото: РИА «Воронеж»

На 12 июля в части были назначены полеты, в подготовке к которым Быков должен был участвовать как инженер-техник. «Дома я уснуть не мог, поэтому собрался и пошел на аэродром — там у меня немного спирта было припрятано. Думал, выпью, посплю там же до полета. И зашел на КПП по дороге, просто попить воды. Прихожу: там картина, называется «е-мое». На высоте метр семьдесят, знаете, как из трехлитровой банки краской плеснули. Только это не краска, а кровь. Лежит один из убитых, Сергей, у него в голове топор. Меня как переклинило. Я этот топор хватаю, начинаю тащить из головы. В себя пришел, когда у меня в руке ручка от топора была. Когда лежит человек, хрипит, весь порубленный топором — у меня нервы не выдержали, видимо. А когда пришел в себя, понял, что я наделал», — вспоминает Быков.

Объяснить логику дальнейших поступков бывшему капитану удается с трудом: окровавленный топор он положил в свою спортивную сумку, осознав, что на нем остались отпечатки пальцев, а затем вытащил из кобуры, пристегнутой к ремню убитого Ситникова, табельный пистолет Макарова — почему-то решил, что если убийство будет выглядеть как ограбление, то его никто не заподозрит. Вернувшись в свою квартиру Быков, по его словам, вымыл топор и выбросил его в мусорный контейнер, а пистолет Макарова позже отвез в недостроенное здание на юге Воронежа.

Вскоре в воинскую часть приехали следователи и стали допрашивать сослуживцев Быкова. Сам капитан 14 июля заступил в наряд и получил на руки табельный автомат Калашникова. Как утверждает сейчас офицер, тогда столкновение с гибелью сослуживцев, опасения о том, что подозреваемым из-за топора в итоге станет он сам, и мысли о долгах подкосили его психоэмоциональное состояние — Быков принял решение застрелиться. На куске бумаги офицер перечислил, кому и сколько должен, а также рассказал об увиденном на КПП. Предсмертная записка заканчивалась фразой: «Господи, хоть бы вы нашли этих или этого урода! Был ли пистолет на месте, не знаю. Не помню. Мне не до него было».

Однако самоубийство не удалось: по словам Быкова, произошел редчайший случай осечки автомата Калашникова. «Случилось это на глазах у моего товарища, который пришел у меня наряд принимать. Тот у меня автомат отобрал, потом меня отвели к командованию части, а из-за записки, в которой сообщалось, что первым трупы увидел я, меня передали милиции. Ну а после этого, когда я попал к ним в руки, — началось», — вспоминает он.

Мотивы: футбол и жажда

«Нам все равно, убивал ты или не убивал. Нам дали приказ тебя сломать, и мы тебя сломаем», — цитирует Быков капитана милиции Гончарова, который, по словам офицера, стал избивать его в Советском РОВД Воронежа. «Периодически в кабинет заходили люди. Посмотрят, добавят один-два удара, но в основном бил Гончаров. Заставляли жрать фотографии, которые лежали на столе, — с каких-то мест преступлений, я на них даже не смотрел. После одного из ударов я понял, что кирдык. Если я сейчас чего-то не сделаю, то из меня душу вытрясут. Они добивались явки с повинной — и я ее написал, от балды», — говорит бывший военный.

Согласно этому документу, составленному 16 июля 2001 года — через два дня после задержания Быкова, — незадолго до гибели прапорщиков у капитана произошел конфликт с одним из них. «Мы играли в футбол, и Ситников ударил меня по ноге. Я не сдержался и ударил его в ответ. После этого он ударил меня по лицу в присутствии других офицеров и прапорщиков. [Утром 12 июля] я шел на КПП-2, будучи нетрезв, и горел желанием выяснить с ним отношения […] Во время разговора с ним началась ссора, он ударил меня. Я упал и мне под руку попался топор из описи КПП. Я схватил его и ударил Ситникова по голове. Ситников закричал. Я ударил его еще раз. Выскочил Машков. Я ударил его [несколько раз]. Затем еще раз ударил Ситникова, он упал», — сухо сообщает документ. В этой явке с повинной говорится, что офицер выбросил снятый с тела Ситникова пистолет в реку. В дальнейшем она будет исключена из доказательств вины по причине того, что после допроса оперативники якобы дали Быкову выпить водки.

После того, как Быков подписал этот документ, в Советский РОВД привезли адвоката по назначению — для составления протокола допроса, в котором офицер должен был признать свою явку с повинной. Однако капитан настаивал, чтобы до начала допроса ему дали поговорить с защитником наедине. «Хотите, говорю, пристегивайте меня к батарее — но мне нужно поговорить с адвокатом. В итоге они так и сделали — пристегнули — зашла адвокат. Начинается допрос, на котором я сразу говорю, что эти показания с меня выбили. Допрос тут же прекращается, адвоката уводят, а меня поднимают наверх, в кабинет начальника отдела уголовного розыска. Там собралось человек 10. Они лупили меня по кругу. При этом говорили: “Нам все равно, что ты сейчас будешь говорить. Мы тебя будем просто учить за то, что ты над нами посмеялся”. И так они учили меня несколько часов», — утверждает Быков.

После этого, говорит бывший офицер, оперативники отвезли его в изолятор временного содержания. «Когда меня сотрудники ИВС увидели, они повернулись к тем, кто меня привез: “Вы чего делаете, вы хотите чтобы он умер тут? А мы за него отвечай?” Хотели меня обратно в отдел, но я тут уже только чуть на колени не упал: “Возьмите меня, пожалуйста, я еще одной ночи в отделе не выдержу”», — вспоминает он. Несмотря на это, по словам Быкова, ежедневные избиения продолжились и в ИВС, и к 20 июля офицер «был уже на грани». В этот день капитан Гончаров повез его на допрос в военную прокуратуру, предупредив, что если там Быков скажет, что до него «хоть пальцем дотронулись», то он лично отвезет его обратно в РОВД, где Быкову «придет конец».

В военной прокуратуре Воронежского гарнизона офицер написал еще одну явку с повинной. Согласно ей, утром 12 июля он подошел к КПП-2 и постучал в окно, чтобы попросить у дежурных попить. Открывший дверь Ситников в ответ на просьбу «в грубой форме» выразил свое мнение о том, что Быков мешает ему спать, а затем ударил старшего по званию в грудь. «Не помню, где в этот момент находился топор, который попался мне под руку, — то ли на столе, то ли на полу — но я схватил его, опасаясь, что он еще ударит меня. Ситников начал доставать пистолет. Тогда, пока он его не достал, я прыгнул вперед и ударил его топором по голове. Ситников закричал, на крик выскочил Машков, я ударил и его. Ситников продолжил доставать пистолет, и я вновь его ударил», — говорится в документе. В дальнейшем Быков несколько раз подтверждал эту явку с повинной, однако после того, как его перевели в СИЗО, отказался от своих показаний как от полученных в результате пыток.

Между этими двумя явками с повинной в уголовном деле Быкова обнаруживается еще один документ — составленный 18 июля протокол следственного эксперимента, в ходе которого офицер добровольно указал место, где был спрятан похищенный с КПП пистолет Макарова. «Мне, конечно, потом говорили, что я дебил. Наверное. Если бы я его не выдал, то, наверное, ничего бы и не было дальше», — усмехаясь, вспоминает Быков после 15 лет в заключении. Лишь спустя трое суток после обнаружения пистолета следователь дал распоряжение обыскать недостроенное здание на предмет наличия топора. При этом Быков уверен — следователь заранее знал, что названный следствием орудием убийства топор будет найден именно там, поскольку заранее отправил для участия в поисковой операции эксперта с видеорегистратором, который должен был запечатлеть процесс выемки.

Всего в поиске топора участвовали около 30 человек. Обнаружить его удалось двум рядовым — Сергееву и Матвееву. Согласно протоколам судебных заседаний по уголовному делу Быкова в 4-ом окружном военном суде, обнаружившие топор военнослужащие противоречили друг другу. Так, по словам Сергеева, ручка топора торчала из-под кирпичей, а по словам Матвеева — из щели между стеной и плитой. То же касается вопроса о времени обнаружения: Сергеев, по его словам, нашел топор через 15 минут поиска, а Матвеев — примерно через час. При этом, отвечая на вопросы стороны защиты, свидетели не согласились с утверждением о том, что топор был тщательно спрятан, а также отметили, что на нем практически не было пыли, хотя с момента убийства на тот момент прошло больше недели. «То есть это вообще какой-то левый топор был», — делает вывод Быков.

Георгий Быков, 16 июля 2002 года. Фото: Владимир Лавров / РИА «Воронеж»

Рука: невиновного и убийцы

Согласно заключению судмедэкспертизы от 25 июля 2001 года, характер травм, нанесенных Ситникову, «позволяет высказаться о возможном нанесении повреждения орудием, удерживаемым в левой руке». При этом, помимо рубленных ран, эксперты нашли на телах прапорщиков следы, которые «могли быть получены от ударов частями тела человека (руками, ногами) в скуловую область и в область переносицы, а также от сдавливания области левого плеча и левой голени пальцами рук». «То есть, помимо того, что я зарубил топором двух здоровых мужиков — один 195 ростом, другой 176, при моем росте в 175 сантиметров — я, видимо, еще успешно избивал и, возможно, даже удерживал. К тому же получается, что убийца был левшой, а я правша с поврежденной левой рукой», — указывает Быков.

В подтверждение он демонстрирует постановление об отказе в возбуждении уголовного дела от января 2000 года в отношении врача приемного отделения воинской части, из-за халатности которой, как уверяет военнослужащий, у него развился привычный вывих плечевого сустава левой руки. Согласно этому документу, получив травму во время игры в волейбол, Быков обратился к врачу, но тот, не сделав рентген и не наложив на поврежденную руку шину, заверил капитана в том, что вывих вправился сам. Из-за этого травма руки усугубилась — повредился нерв, ведущий на бицепс. «Меня даже собирались уволить из вооруженных сил — после прохождения медкомиссии в гарнизонной воронежской поликлинике. Там мне написали, что я ограничено годен к военной службе, но уволить меня не смогли, потому что офицеров увольняют в таких случаях только по предоставлению жилья», — говорит он.

На заседании 11 июля 2002 года вопрос об исследовании состояния левой руки Быкова неожиданно поднял сам прокурор. «Адвокат обрадовался, даже конвой был убежден, что меня после этого отпустят. Судья ходатайство удовлетворил, но потом выяснилось, что мое обследование будут проводить те самые врачи, на которых я когда-то подавал в суд. Приводят в гарнизонный госпиталь к тому врачу, которая меня лечила. Она меня осматривает, пишет: “Здоров”. Я на нее смотрю и говорю: “Вам не стыдно?” Она так голову потупила… Ну, видимо ей было стыдно, но 60 с лишним лет, пенсия. С рукой проблем никаких не увидела», — уверяет он.

Мнения о том, что именно физическое состояние не позволило бы Быкову убить двоих прапорщиков, придерживаются и родственники погибшего. «Я Георгия до этого не знала. Нам сказали, что неопровержимые доказательства, что это он убил, что под ногтями кровь нашли — правда, потом оказалось, что никакой крови там не было. Я думаю: увижу и задушу. А когда в суд его завели — у меня взгляд на руки упал. Я когда увидела их — сердце матери подсказало, нет, это не он. Я думаю, он бы даже с одним моим сыном не справился — два метра ростом, спортивный, а уж тем более сразу с двумя», — говорит Тамара Ситникова. «Он ведь совсем невысокий, а брат мой был человек спортивного телосложения. Плюс когда во время суда начало выясняться, что у него нерабочая левая рука была, стало понятно, что это нереально просто. Зная своего брата, он бы просто смог скрутить ему руки вместе с топором. Мы понимали, что судят не того человека», — вторит ее дочь Светлана.

Решения: прокурорские и судебные

Обвинительное заключение по делу Быкова было утверждено в середине ноября 2001 года — через четыре месяца после гибели прапорщиков. Согласно ему, в то утро пьяный офицер, «желая рассчитаться с образовавшимися денежными долгами, решил совершить нападение на лиц из состава суточного наряда с целью хищения огнестрельного оружия». Для этого, утверждает следователь, он взял топор и пошел в военную часть, по пути выпив купленную в продуктовой палатке бутылку водки малой емкости.

Войдя на КПП, говорится в документе, он столкнулся с возмущенным его появлением Ситниковым. Прапорщик ударил старшего по званию в грудь, когда офицер, «преследуя цель облегчить себе совершение хищения огнестрельного оружия», «быстро достал из своей сумки находившийся там плотницкий топор и, удерживая его двумя руками, нанес один удар лезвием топора в левую часть головы Ситникова», нанес другой удар выбежавшему на крик Машкову, убив его как свидетеля, а затем, «осознанно действуя с особой жестокостью, причиняя мучительные страдания своим жертвам», нанес обоим еще по дюжине ударов, после чего похитил пистолет и уехал домой. При этом следователи ссылаются на психологическую экспертизу, согласно которой Быков был «в состоянии, близком к аффективному, но не достигшему состояния физического аффекта».

В обвинительном заключении присутствует ссылка на письменное сообщение УФСБ по Воронежской области, доказывающая логику Быкова, якобы убившего двоих человек ради одного пистолета: согласно ему цена пистолета Макарова на черном рынке тогда составляла около $400. В статье газеты «Коммерсантъ» от 2001 года, посвященной нелегальному рынку оружия, стоимость такого пистолета оценивается в $500-$1000, однако ее автор отмечает, что речь идет о «чистом» оружии — то есть не о добытом незаконным путем и не проходящем по базам данным силовиков. Собеседник «Медиазоны», знакомый с нелегальным рынком оружия, говорит, что в те годы такой пистолет Макарова не стоил дороже $100.

Сам Быков уверяет, что «красная цена» пистолету, украденному с военной базы, тогда и вовсе составляла всего $50. «Я судье говорю: “Вы понимаете, у меня высшее образование, я же не идиот: каждый пистолет зарегистрирован, все данные о нарезке, о пулях остаются во всех базах данных, и если бы я этот пистолет попробовал продать, то сразу на меня бы вышли. И то — какой дебил его купит”. Говорю: “Я бы его продавать не стал”. “Ну а почему второй пистолет, который был у Машкова, тогда не взяли?” — судья спрашивает. А я отвечаю: “Да я первый не могу объяснить, почему взял, а почему не взял второй — тем более”», — вспоминает Быков один из эпизодов судебного разбирательства.

Из-за того, что конечной целью убийства прапорщиков следствие назвало похищение пистолета, к обвинению в адрес Быкова добавилось множество отягчающих обстоятельств. В окончательном варианте оно прозвучало так: «убийство двух лиц в связи с осуществлением каждым из них служебной деятельности, с целью хищения, сопряженного с разбоем, с целью скрыть другое преступление и облегчить его совершение, с особой жестокостью, а также хищение огнестрельного оружия с применением насилия, опасного для жизни и здоровья, совершенные в состоянии алкогольного опьянения» (пункты «а», «б», «д», «з», «к», «н» части 2 статьи 105 УК, пункт «б» части 4 статьи 226 УК). Помимо явок с повинной, обвинительное заключение полнится справками от психиатров, описывающими Быкова как вспыльчивого и агрессивного человека с «нездоровой тягой к судебными тяжбам», информацией о его долгах, неудачах в личной жизни и склонности к алкоголизму.

Георгий Быков после освобождения. Фото: Андрей Архипов / РИА «Воронеж»

Коллегия судей 4-го окружного военного суда с такой квалификацией не согласилась. 16 июля 2002 года был вынесен приговор, в котором главным доказательством признавалась вторая явка Быкова с повинной. Согласно ему, Быков убил Ситникова случайно найденным на полу КПП топором за отказ дать воды, затем убил Машкова как свидетеля, после чего украл пистолет одного из них. При этом в приговоре говорится, что намерение похитить пистолет возникло у офицера непосредственном перед тем, как он собрался уходить из здания КПП-2. Суд также постановил, что Быков совершил эти преступления будучи трезвым.

В результате коллегия назначила ему 13 лет лишения свободы по пунктам «к», «н» части 2 статьи 105 УК (убийство, совершенное неоднократно, с целью скрыть другое преступление) и четыре года лишения свободы по части 1 статьи 226 УК (хищение оружия), лишив воинского звания капитана, а всего — 15 лет колонии. Быков считает, что если бы суд не отказал ему в рассмотрении дела с участием присяжных заседателей, сославшись на то, что это затянет процесс, он мог бы рассчитывать на оправдание.

Тяжба: в России и Европе

Оказавшись в колонии, первым делом Быков попытался добиться возбуждения уголовного дела в отношении милиционеров, якобы пытавших его. Однако уже в августе 2002 года он получил первый отказ. Согласно постановлению, проведя «тщательную проверку» по заявлению о пытках бывшего капитана, поступившему от его отца, следователь выяснил, что изложенные в нем сведения «вызывают сомнения в своей достоверности».

При этом автор документа ссылается исключительно на показания самих милиционеров: начальника Советского РОВД, по словам которого Быков давал признательные показания «без какого-либо принуждения, свободно и добровольно», и восьмерых оперативников, которые рассказали, что не применяли к задержанному физической силы, а сам он поступил в отделение с ссадинами и гематомами на лице, по их мнению, полученными от сослуживца, предотвратившего его попытку самоубийства.

«Одних лишь пояснений Быкова[-старшего], который стремится помочь сыну избежать справедливой ответственности за содеянное, для возбуждения уголовного дела не достаточно», — посчитал следователь. При этом в деле есть не только справка из ИВС, зафиксировавшая гематомы и кровоподтеки у офицера при поступлении в изолятор, но и акт судебно-психологической экспертизы, составленной в ходе следствия. В этом документе отмечается, что Быков страдает от «остаточных явлений перенесенной травмы черепа и костей носа». По словам самого бывшего капитана, речь идет именно о той травме черепа, которую он получил в здании Советского РОВД.

Постановление следователя об отказе в возбуждении дела по заявлению отца Быкова, 2002 год / Из материалов дела

Быков не уставал обжаловать отказы вплоть до своего выхода из колонии. Получив от зампрокурора Советского района Воронежа отказ в отмене постановления следователя, он обратился в районный суд, который признал, что расследование по заявлению отца осужденного было неполным. В феврале 2003 года просьба заявителя вновь была отклонена — при этом второе постановление об отказе в возбуждении дела практически дословно совпадало с первым.

В 2007 году дело по заявлению о применении пыток к Быкову все же было возбуждено. Однако сам офицер полагает, что сделано это было лишь из-за того, что вышестоящие инстанции попросту «устали» выписывать постановления об отказах — на самом деле следствие не проводилось. В 2010 году решение по делу Георгия Быкова против России принял
ЕСПЧ — суд признал нарушение статьи 3 Конвенции о правах человека в части «бесчеловечного и унизительного обращения», которому заявитель подвергся со стороны сотрудников милиции 16 июля 2001 года и в части «неспособности властей эффективно расследовать жалобу заявителя».

Бывшему капитану было присуждено 15 тысяч евро в качестве компенсации морального вреда и 1 166 евро компенсации судебных издержек. Вскоре деньги были выплачены, однако Быков продолжил тяжбу и подал жалобу на недостаточность этих мер в Комитет министров Совета Европы. «После такого на меня, конечно, обратили внимание — в колонию приехали из аппарата уполномоченного по правам человека, какие-то сотрудники администрации Воронежа. Спрашивают: “А что вы хотите?” Я честно отвечаю: “Хочу восстановление в армии, компенсации, оправдание, моральный ущерб”. Мне в ответ: “Мы понимаем, что нельзя посадить тех, кто это сделал, столько лет прошло. Да и не много ли вы хотите?” “Ничего себе, — говорю. — Вполне нормально”. “А как вы относитесь к вопросу УДО?” “Резко отрицательно. Вы ж хотите, чтобы я признал вину и забрал жалобу. Не дождетесь”. А там пришло все руководство учреждения, от заместителей до начальника служб. Ну и кто-то из заместителей говорит: “Мы вас предупреждали, УДО вам, конечно, не видать”». Последний раз Быков подавал ходатайство о возобновлении производства по его заявлению в сентябре 2014 года — в связи рекомендациями Комитета министров Совета Европы, поданных российскому правительству.

Георгий Быков после освобождения. Фото: Андрей Архипов / РИА «Воронеж»

Вопросы: черепа и золото

Родственники Ситникова указывают на вопросы, на которые следствие, отправившее Быкова в колонию на 15 лет, так и не дало ответы. «В караульной обнаружились бутылки из-под алкоголя, какие-то окурки — при этом следователь не стал отправлять их на экспертизу, хотя наши ребята не пили, не курили. Какой-то отпечаток ноги 46-го размера был, а у Георгия — дай бог 40-й. Откуда это все взялось? Почему сразу после гибели Машкова сгорела его дача, причем это совершенно точно был поджог? Почему Быкова сразу забрали в РОВД — ведь если он военный, его должны были оставить в части, на гауптвахте?» — перечисляет мать погибшего прапорщика.

По словам Тамары Ситниковой, следователи даже не стали допрашивать сослуживцев ее сына, которые, согласно расписанию, в тот день должны были дежурить на КПП-2 вместо него и Машкова. «Очень много вопросов, очень. Человек отсидел ни за что 15 лет. И никого не заинтересовало, сколько он бумаги исписал. Я с первого дня писала ходатайства, просила дорасследовать, что только ни делала. Но не в их интересах это», — добавляет она.

В приговоре Быкову черепа погибших значились среди вещественных доказательств — тех самых окурков и бутылок — подлежащих уничтожению. Узнав об этом, Тамара Ситникова, по ее словам, «побежала бегом на почту, чтобы дать телеграмму и ни в коем случае не уничтожать их, а подхоронить в могиле». Однако сделать это удалось лишь спустя два года после гибели прапорщиков. «Приехали люди из военной прокуратуры, черепа были покрыты платочками. В руки они их не отдавали. Но когда ехали в машине, я видела, что в одном из черепов, вероятно, моего сына, была дырка в виске. Как выстрел. Мне она до сих пор покоя не дает — как будто застрелили его, а на следствии об этом рассказывать не стали. Те военные, которые тело нашли, они могли ее не заметить — дырка эта маленькая, а там ведь все в крови было — бойня ужасная, и пальцы, и уши летели, все летело», — говорит мать убитого.

Ситников и Машков — не первые военнослужащие, погибшие во время дежурства на аэродроме «Балтимор». В 1986 году трое налетчиков застрелили здесь часового, дело об убийстве которого местный журналист Евгений Шкрыкин описал в книге «Банды Воронежа». Один из них получил пожизненное.

Как уверяет Быков, «Балтимор» всегда привлекал грабителей, поскольку аэродром используется в качестве стоянки для списанных самолетов. «С аэродрома за время его существования была похищена куча золота. Там стояли самолеты СУ-24 списанные, когда меня посадили — штук 10-12. Так на них не осталось ни одной золотосодержащей или серебросодержащей детали, а там ведь еще и платина содержится. Все это ушло куда-то. Золото 999 пробы, не меньше 36 килограмм пропало, серебра раз в пять больше, ну и платины не знаю сколько», — говорит он. По словам Быкова, некоторые свидетели из числа военнослужащих замечали перед КПП-2 посторонние машины. Однако давать показания об этом в суде они отказались.