Азбука Цыркуна. Имитационный пластид, освобождение как сбой системы, судей назначают в АП, поводок Лимонова, люстрация — второй шанс пенсионера

Бывший заместитель прокурора Тверского района Москвы Сергей Цыркун был уволен из органов прокуратуры в декабре 2004 года: он выступал гособвинителем по делу о захвате здания Минздрава активистами НБП (спустя три года партия была признана экстремистской и запрещена), у входа в суд столкнулся с родителями обвиняемых и в завязавшейся перепалке выкрикнул: «Ненавижу вас, большевики проклятые!». Руководство сочло поступок Цыркуна порочащим звание прокурорского работника; он в ответ говорил, что и сам не остался бы на службе, потому что правосудие в современной России превратилось в «конвейер», а «в московских судах практически не выносится оправдательных приговоров». После увольнения экс-прокурор начал писать и выпустил уже три книги: «Кровавые ночи 1937 года», «Сталин против Лубянки» и «Сверхсекретная история Большого террора».

Е

«Ехал в РОВД». В 1990-е настоящего преступника стало посадить очень сложно. Я учился в Петербурге, и коллеги рассказывали историю, что вели непрерывную слежку с записью за криминальным авторитетом. А у него в одном кармане оружие, в другом бумага, что он везет его сдавать. Оперативники приехали проконсультироваться к зампреду городского суда: мимо скольких отделений авторитет должен проехать, чтобы его можно было осудить за ношение оружия. Судья говорит, пусть мимо трех проедет, мы его и осудим. Он проехал и его осудили. Правда, он говорил: «Я ехал в РОВД, в обычных отделениях все купленные».

Ж

Желающие стать террористами. Желающих стать террористами тоже было много в 1990-е. И правые, и левые, и зеленые. Анархисты были. У них было несколько организаций. Было шумное дело про «Поваренную книгу», это один из первых случаев, когда преследовали за литературу — за то, что там были рецепты, как сделать бомбу. Не потому, что призывы содержала, как сейчас говорят, а [инструкции] как взрывы делать.

В июле 1999 года суд в Краснодаре приговорил к четырем и трем годам лишения свободы соответственно анархистов Ларису Щипцову и Геннадия Непшикуева, которые обвинялись в подготовке покушения на губернатора Кубани Николая Кондратенко при помощи самодельной бомбы. Обнаруженная у Щипцовой «Поваренная книга анархиста», по версии следствия, свидетельствовала «об идейных убеждениях и стремлении изготовить и привести в действие взрывное устройство», которое экспертиза признала непригодным для взрыва. Узнав о задержании «террористов», губернатор Кондратенко заявил, что налицо «заговор международных сионистских центров». На момент вынесения приговора Щипцова была беременна вторым ребенком.

Да я сам помню, как отмечали день рождения Гитлера и Ленина. Все всегда с шумом, толпы молодежи, усиленный режим несения службы. Я ходил в штатском внутри молодежи, и, надо сказать, было много сотрудников в штатском. Во всех этих организациях было много и агентов просто, и агентов-провокаторов, которым передавали имитационный пластид. Чтобы до теракта дело не довести, но террориста принять с доказательствами.

З

«3алиновать терпилу». Если я буду адвокатом, я должен как честный человек говорить своим клиентам: я ничем не могу помочь. Я могу побиться за то, чтобы дали поменьше, побороться за переквалификацию. Надо это вам или нет? А жена говорит: мой муж ни в чем не виноват, я хочу, чтобы его отпустили. У меня очень много знакомых адвокатов, почему я хорошо знаю их взаимоотношения с клиентами. Честный адвокат, если он не имеет личных связей, если это не адвокат уровня Генри Резника, у которого само имя — пропуск, он не может своим клиентам ничего обещать и гарантировать. А у людей такое представление: я иду в сапожную мастерскую, я должен получать гарантию, что мне сапоги починят. И адвокат, он тоже пусть даст гарантии, когда мой муж будет на свободе. Если адвокат говорит: после отбытия срока ваш муж будет на свободе, то клиент уйдет к другому адвокату, который скажет: сделаем, все можно, любой каприз за ваши деньги. Давайте столько-то — тому-то надо дать, еще кому-то и так далее. Когда человек деньги перестает давать, то ему говорят: вы несолидный человек, нормальные люди так не поступают, вы меня подвели, я договаривался с серьезными людьми, просил, я давал слово. Это называется «залиновать терпилу». Я не то, чтобы не владел этим искусством. Я знаю, как это делается. Но не всякая женщина способна к проституции, не всякий юрист способен быть вымогателем. А по-честному работать, как в англо-американской системе, я не вижу сейчас возможности.

И

Инерция. Просто так взять и кого-то выпустить из тюрьмы — это совсем непростое дело. Насколько я помню по своим уголовным делам, когда следователем работал, было несколько человек, которых бы я хотел отпустить. У кого-то старик-отец инвалид, которому уход нужен. Он во всем признался, доказательства есть, он никуда не убежит, а инвалид лежит, и за ним ухаживать некому. Ходил, пороги обивал, но нет-нет-нет. Мне ни одного человека не удалось освободить. Я объясню. Это считается за сбой в работе: [освободили] значит был незаконный арест. Освободить можно, но тогда надо признать, что арест был ошибочный. Я не знаю, откуда это пошло, по-хорошему, человека заключают под стражу на определенный срок, на два месяца обычно. По замыслу законодателя, можно следствие вести дальше, а человека освободить. Но у нас с незапамятных времен повелось: если человек задержан, то он должен становиться подозреваемым, потом обвиняемым, потом подсудимым. Это старая система. И будущий осужденный, только так. Сбой на любом этапе — это сразу служебная проверка, кому-то взыскание. Не за то, что освободили, а за то, что тогда засадили.

А запихнул дело в суд — дальше забота судьи. И судья не слишком озабочен, он знает, что в вышестоящей инстанции приговор устоит, если он будет обвинительным. Под стражу попал — пропал.

К

Кампании. Объявляется кампания, и сразу огромное количество дел, и всем не меньше года, и всем лишение свободы. При мне была кампания [борьбы] с контрафактом. Приходили домой — и раз, пирата поймали! Сейчас со страшной силой разворачивается борьба с мыслепреступлениями. Выносятся абсурдные приговоры: судят за репост, а кто постил, не привлекается. То же самое про Милонова с майкой. Было и у нас такое, но носило не такой страшный характер.

Круговая порука (коллективная ответственность). Судей потихоньку стали приструнять. Чтобы судья получил назначение — проводилась спецпроверка в [его] отношении. Материалы передавались в президентскую администрацию, и фээсбэшники решали, какой материал давать в АП, а какой не давать. Да, АП принимала решение о назначении судьи.

О председателях суда вообще не говорю, он полностью зависим от местной власти. В провинции, если ему районная администрация крышу не починит, ему придется объявлять перерывы на время дождя, потому что вода течет во время заседаний. Значит, председатель плохой, бумагу за свой счет покупаем. Судья, он может где-то немножко сказать: я человек принципиальный, оставьте меня. А председатель должен быть дипломатом, это должность политическая. Когда-то у председателя были доверенных один-два судьи для специальных решений. А потом все стали доверенными: вдруг он что-то напортачит — это он не только для себя сделает плохо, но и для председателя. Начинается круговая порука. Коллективная ответственность.

Судью замордовать даже в то время ничего не стоило. Как встроить строптивого судью в вертикаль? Отменять решения по его делам. Он оштрафовал человека на 500 рублей, а кассационная коллегия написала, что нет состава правонарушения. Судья написал, что нет правонарушения — кассационная решение отменила. Прецедентного права у нас нет, и ссылка на другие дела никогда в суде не помогает.

И судья сидит по уши в отменах. А у них тоже есть судебная статистика, есть процент отмененных. У них совещания проходят, поднимают председателя суда и проквашивают, вопросы задают: вы нам каждый год говорите о принимаемых мерах, а процент оправдательных приговоров растет и растет! И судья назад тянет. Думать надо, ему говорят.

Л

Лимонов. Я начал понимать, что такое Лимонов, что из себя представляет организация, какая тут игра со спецслужбами, когда по большому делу лимоновцев (о захвате Минздрава — МЗ) явный организатор Лимонов сидел в первом ряду и явно торжествовал. Он выходил и давал интервью прессе. Если он руководитель организации — он должен отвечать за все.

2 августа 2004 года группа активистов НБП (позже партия была признана экстремистской организацией и запрещена) ворвалась в здание Министерства здравоохранения на Неглинной улице и забаррикадировалась в кабинетах в знак протеста против монетизации льгот. Семеро участников захвата в декабре того же года были осуждены Тверским районным судом Москвы по части 2 статьи 213 УК (хулиганство с применением предметов, которые могут использоваться в качестве оружия) и части 2 статьи 167 (умышленное уничтожение или повреждение имущества в крупном размере). Обвинение в процессе поддерживал Сергей Цыркун.

Эдуард Лимонов с группой соратников был задержан в апреле 2001 года на пасеке близ алтайского села Банное. По версии следствия, нацболы готовили вооруженное вторжение в Казахстан, мечтая создать на севере страны самопровозглашенное русское государство.

Спустя два года, в апреле 2003-го, Саратовский областной суд приговорил Лимонова к четырем годам лишения свободы, признав его виновным по статье 222 УК (незаконное хранение, перевозка оружия). При этом суд счел недоказанной вину писателя в попытке свержения государственного строя, приготовлении к терроризму и покушении на создание незаконного вооруженного формирования; прокурор запрашивал для него 14 лет.

Летом 2003 Лимонов получил условно-досрочное освобождение.

Но я же был взрослый человек, не первый год служил и все прекрасно понимал. И совершенно не я решал, привлекать его или нет: по Лимонову решение принималось на самом верху. С чисто юридической точки зрения: по прошлому приговору Лимонову просили 14 лет, дали четыре года, а прокурор протест не выносил. Вышел он намного раньше и в настоящей колонии не сидел. Он сидел в спецкорпусе, где сидят интеллигентные люди; приехал в колонию в мае, а в июне его встречали на Курском вокзале.

Лимонов человек известный, с изученной биографией: почему его выпустили из СССР, какая у него была репутация в эмиграции. В какой-то момент он почувствовал себя свободным от прежних обязательств и решил немного похулиганить. А потом поводок прикрутили, вот и вся история.

Люстрация. Убрать всех и набрать новых. Люстрация. Я отношусь к ней не просто положительно. Я считаю ее единственной возможностью исправить ситуацию в стране. Без люстрации обойтись нельзя.

Должен существовать запрет на занятие должностей. Причем я прекрасно понимаю, что я и сам ему подлежу. Должен, правда, быть срок давности определенный. Но на несколько лет надо отстранять. Когда говорят, что мы потеряем профессионалов… Если профессионал коррумпирован — это уже не профессионал.

Судебная система — в первую очередь. Там не мешало бы выборность ввести, по крайней мере, на районном уровне. Я считаю, что мировой судья на своем участке должен быть людям известен и людьми выбран. Причем с возможностью его переизбрания года через три и с ограничением сроков. Либо ротация. Хочешь снова быть мировым судьей — выставляй свою кандидатуру в другом районе. Там тебя никто не знает, но можешь рассказывать о себе: расклеивай листовки, как муниципальные депутаты.

Сохранить можно только технических работников, кто всю жизнь работал на технических должностях; шоферы пусть работают дальше. А кто работал на оперативных должностях от участкового и выше, то тут на несколько лет человеку надо заняться чем-то другим. Чтобы не набрать только молодежи, которая будет учиться на живых людях — надо привлекать старшее поколение. Тех, кто давно ушел из системы. Они точно связи свои потеряли, они не коррумпированы, они вступили в такую полосу жизни, когда это им все неинтересно — решалово и прочее. Вот для них надо создавать должности, что-то вроде комиссаров в Красной армии: они должны быть такими дядьками, которые будут обучать молодежь и делиться опытом. На пенсии скучно, желающих тряхнуть стариной очень много.

В третьем томе Азбуки Сергей Цыркун рассказывает, как по всей Москве задерживали губастых мужчин в кепках, и напоминает: среди сотрудников правоохранительных органов очень непочетно быть потерпевшим.