Тень распавшейся Югославии нависла над Украиной, но эту тень часто не замечают. Конечно, Владимир Путин и его союзники любят вспоминать Косово, объявившее о независимости от Сербии в 2008 году, как прецедент для российской аннексии Крыма в 2014 году и территорий на востоке Украины в 2022-м. Не так уж важно, насколько эта параллель честная. В 1999 году Россия не смогла остановить 78-дневную бомбардировку Сербии силами НАТО, которая сопровождалась бегством албанцев из Косово, и для Путина это низшая точка в истории развала СССР и череды дальнейших постсоветских унижений. Использовать Косово для оправдания своих действий — грубый и жестокий геополитический ход российского президента. Между тем, размышляя о будущем Украины, сам я вспоминаю о другом осколке Югославии — Боснии и Герцеговине, послевоенную судьбу которых я обсуждал прошлым летом с боснийским политологом Алидой Врачич.

Мы встретились на острове Црес в Адриатическом море. За последние полвека, когда огромные куски Европы регулярно перекидывались от одной страны к другой, Црес сначала был итальянским, после Второй мировой стал югославским, а затем — хорватским. Совсем рядом находится Истрийский полуостров, на северной стороне которого расположился город Триест — объект ожесточенных споров между коммунистической Югославией и прозападной Италией. В 1954-м город вернулся под власть итальянцев, а южная часть региона отошла к Югославии. В том же году Крым, который входил в состав РСФСР, был передан Украинской ССР. Сегодня о конфликте вокруг Триеста не вспоминает никто — в отличие от крымского вопроса.

Врачич рассказывает мне, как на нее накатывают тревожные воспоминания, когда она слышит от наших общих друзей в Одессе, что украинская армия «в конце концов победит, как бы трудно это ни было». По ее словам, «ровно то же самое мы говорили в Боснии в 1992 году». Тогда Врачич было четырнадцать, и она пряталась от сербской артиллерии в подвале своего дома в Сараево. «Мы слушали радио, — вспоминает она. — Там все время ставили патриотические песни о том, какая у нас сильная армия, и о том, как мы будем праздновать конец войны, когда бы он ни наступил». Но тридцать лет спустя осталась лишь горечь. «Мне страшно за украинцев, и вот почему, — говорит она. — Им нужно приготовиться к разочарованиям, которые неизбежно наступят… Зачастую успехи украинской армии начнут приписывать людям, которые сейчас, возможно, даже не находятся в Украине. Те, кто даже не побывал на фронте, в одночасье разбогатеют. Пусть сейчас это совсем не очевидно, но многие неизбежно будут наживаться на войне — и это станет разочарованием, которое принесет очень много горечи».

* * *

Евросоюз, международные финансовые организации и власти Украины и союзных стран уже не первый месяц обсуждают гигантские суммы, которые должны пойти на самые разные нужды: от восстановления жилого фонда и инфраструктуры до перехода к низкоуглеродной экономике. Пока идет война, все эти суммы остаются исключительно умозрительными. Но настанет время, когда Украина — так или иначе — освободится от российского вторжения, и начинать думать о будущем страны и впрямь стоит уже сейчас.

Пессимистический взгляд на это будущее предполагает, что Украина станет огромной новой Боснией. Если, к примеру, мирное соглашение будет подразумевать восстановление границ по состоянию на начало 2014 года, но определенную долю автономии Крыма и части Луганской и Донецкой областей, это может привести страну к нестабильности. Именно так случилось в Боснии, где децентрализация и постоянная угроза отделения сербов привели к тому, что хитросплетению из полутора десятков местных правительств практически невозможно обеспечивать базовые услуги для 3,5 млн жителей страны. Население Боснии и Герцеговины неуклонно сокращается и стареет — и ровно такой же тренд можно было наблюдать в Украине до начала войны.

Впрочем, пока большинство украинцев остаются оптимистами, и в этом им сильно помогают успехи ВСУ, отбивших больше половины территорий, которые Россия захватила в начале войны. В ноябре я снова оказался у моря, на этот раз в Одессе, где у меня случился разговор с заместителем главы местной администрации Игорем Ткачуком. В городе можно гулять по пляжу, но плавать запрещено. Летом несколько человек, которые нарушили этот запрет, погибли, подорвавшись на морских минах — их выставили против возможного российского десанта.

Когда мы беседовали с Ткачуком, в Одессе уже два дня как не было света — самое продолжительное отключение электроэнергии с начала российского вторжения. Он рассказывает мне о планах по эвакуации детей и самых уязвимых жителей города в случае, если обстрелы лишат Одессу электричества, отопления и водоснабжения и сделают нормальную жизнь невозможной. Когда я спрашиваю, сколько денег уйдет на восстановление того, что разрушено уже сейчас, он говорит, что точно не знает: «Мы посчитаем ущерб после победы». (С тех пор российские ракеты нанесли городу еще более серьезный ущерб.) А потом он говорит об озарении, которое у него случилось, и произносит фразу, которую так тревожно слышать боснийке Врачич: «Когда отключили свет, я был в магазине и понял, что мы — непобедимы! Люди улыбались, были совершенно спокойны, никакой паники».

На другом конце города я встретился с Ольгой Беленко, хозяйкой кафе Atelier напротив Книжного рынка. В кофейне много людей с ноутбуками — они работают здесь, потому что дома у них часто отключают свет. Окна заколочены на случай очередного ракетного обстрела. Беленко рассказывает, как в самом начале войны закрыла заведение и уехала в Испанию, но уже три недели спустя велела возобновить работу кафе и вернулась в Одессу. По ее словам, она чувствовала ответственность за всех своих сотрудников: «Им нужно на что-то жить».

Из тридцати человек, которые работали в кофейне до начала вторжения, сейчас осталось двадцать. Двое воюют, восемь человек покинули страну. Число посетителей постепенно возвращается к довоенному уровню, но из-за инфляции доходы упали примерно на 35%. Беленко рассказывает, что вовсю обдумывает новую бизнес-идею: сухие пайки, похожие на армейские, но вкусные, чтобы всем нравилось. «Вот так мы и живем, — говорит она. — Мы не можем останавливаться. Нам нужны новые идеи. Мы не можем просто сидеть и ждать от кого-то помощи».

* * *

В двух часах езды на машине — Николаев, город, который Россия безостановочно обстреливает с самого начала вторжения. Если бы он пал, путь на Одессу для российских захватчиков был бы открыт. Но город устоял, а в ноябре украинские войска отбили Херсон. Жители Николаева постоянно ходят по городу с огромными баклагами воды, которую они набирают из водовозок или покупают с рук. Из-за российских обстрелов очень серьезно повреждена система водоснабжения. Инженерам еле-еле удавалось поддерживать инфраструктуру за счет соленой воды, но она непригодна для питья и приводит к коррозии труб, которые регулярно прорывает по всему городу.

По примерным подсчетам местного экономиста Владимира Евсеева, из довоенного полумиллионного населения в городе сейчас остается около 150 тысяч человек — и только половина окрестных плодородных земель будет засеяна в этом году. Евсеев собрал группу местных ученых и предпринимателей, чтобы планировать будущее. Он оптимист. Рассказал мне, как новые технологии и современные системы ирригации позволят восстановить регион. Одна из местных компаний, которая занимается выращиванием и переработкой помидоров, по его словам, «входит в число ведущих в Европе». В ходе боев производственные линии были разрушены, но руководство уже вовсю строит планы их восстановления. Они утверждают, что томатная паста приносит с одного гектара в десять раз больше дохода, чем пшеница, ячмень или подсолнечник — традиционные местные культуры.

И все же Евсеев опасается, что чем дольше будет продолжаться война, тем сложнее будет идти процесс восстановления. Конечно, экономические проблемы в Николаеве были и до российского вторжения. Как и в остальной Украине, здесь давно почувствовали дефицит рабочей силы: многие украинцы уехали на заработки за рубеж. Крупным местным компаниям вроде «Зори», которая занимается производством газотурбинных установок и двигателей, еще удавалось сохранять квалифицированных рабочих. Но когда началось вторжение, «Зоря» закрылась, и теперь ее сотрудники сидят без работы в городе или разбросаны по всей Украине и Европе. «Они мечтают вернуться домой», — говорит Евсеев. Но если в ближайшее время этого не случится, их знания и навыки могут быть утеряны.

Каким бы ни был исход войны, она приведет к ухудшению и без того катастрофического состояния украинской демографии. Даже до вторжения Украина (кстати, наряду с Боснией) была среди мировых лидеров по убыли населения: с 1991 года по январь 2022-го из-за низкой рождаемости и эмиграции число жителей страны сократилось на 16%. В Тернополе я обсуждал эту проблему с Дмитрием Шушпановым из Института демографии и социальных исследований имени М. В. Птухи. По его словам, одна только довоенная статистика рождаемости и смертности уже говорит о том, что ситуация была «очень сложная». Разумеется, свою роль здесь сыграл и коронавирус, но в 2021 году на территориях, которые контролировали украинские власти, умерло на 442 280 человек больше, чем родилось.

Никто точно не знает, сколько людей уехало из Украины. По данным комиссии ООН по делам беженцев, 7,9 млн человек покинули страну, хотя уже к сентябрю вернулось не меньше 1,2 млн. Подавляющее большинство мужчин призывного возраста не могут выезжать из Украины, так что беженцы — это в первую очередь женщины и дети. Чем дольше идут боевые действия, тем большее их число пустит корни за границей: они уже вряд ли вернутся, а когда война кончится, к ним смогут присоединиться и мужчины.

По официальному ВВП на душу населения — как утверждает Всемирный банк, 4835 долларов в 2021 году, — Украина до войны занимала последнее место в Европе. Но эти данные явно не соответствовали реальному положению дел — достаточно побывать в этой стране, чтобы понять, что она гораздо богаче, чем рисует статистика. Президент Киевской школы экономики Тимофей Милованов считает, что неофициальная часть — все от контрабанды до ухода от налогов — составляет около половины украинской экономики. Но война заставила Милованова в принципе посмотреть на общую картину иначе. Пока идут боевые действия, ВВП продолжает считаться так же, как и в мирное время, говорит он, при этом происходит «структурный сдвиг в том, чего хотят люди». Возьмите, к примеру, высококвалифицированного IT-специалиста, который получает десятки тысяч долларов в год. После начала вторжения он пошел в армию и занимается безопасностью спутниковой коммуникации: «Обычные подсчеты ВВП покажут, что экономика теряет десятки тысяч долларов в год его зарплаты. Но на практике он спасает огромное количество жизней».

Милованов не верит, что Украину ждут десятилетия раздрая, как в Боснии. Во время войны украинское общество стало гораздо более динамичным, и эта динамика сохранится на долгие годы. Когда наступит мир, она позволит привлечь инвестиции и вернуть в страну многих представителей нынешней диаспоры. Влияние довоенных олигархов очень существенно ослабло, а экономика Украины довольно сильно диверсифицирована: это и сельское хозяйство, и высокие технологии, и металлургия, и ряд других секторов.

Но самое важное, по словам Милованова, заключается в том, что события с февраля развивались таким необычайным и неожиданным образом, что в корне изменили отношение к Украине в мире. До войны она воспринималась как бедная, коррумпированная, полная насилия и раздираемая олигархами страна, над которой к тому же нависла российская угроза. Теперь же Украина — «страна-победитель… воплощение стойкости, антихрупкости и потрясающего героизма». По его словам, Украина «стала международным брендом».

Автор: Тим Джуда

Оригинал: Reconstructing Ukraine, The New York Review of Books, January 11, 2023

Перевод: Д. Г.

Copyright © 2023 Tim Judah