Предыдущее заседание по делу Ерофеева и Александрова состоялось в Голосеевском районном суде Киева 7 декабря, на нем выступали свидетели обвинения. Первым суд допросил санинструктора 92-й бригады ВСУ Артура Кривенко, который в мае 2015 года оказывал помощь раненым в больнице в Счастье.

Именно Кривенко оперировал Александра Александрова, у которого было огнестрельное ранение и перелом бедренной кости. Перед операцией раненый сказал, что он военнослужащий РФ и служит в ГРУ. Операция проводилась под спинальной анестезией, после нее раненому был поставлен стержневой аппарат. На вопросы защиты о том, мог ли вколотый как обезболивающее морфин повлиять на «психическое состояние» пленного, Кривенко ответил, что препарат действует «кратковременно, до часа».

Следующим выступил телеведущий Савик Шустер, который брал у Ерофеева и Александрова интервью, когда они были в больнице. Он попросил суд разрешить ему давать показания на русском языке и рассказал, как во время интервью Александров и Ерофеев назвали себя военнослужащими российских вооруженных сил, которые выполняли боевое задание на территории Украины. Разрешение на интервью журналисты получали в СБУ. Ерофеев спрашивал Шустера, давал ли он — Ерофеев — ему письменное разрешение на интервью; Шустер не сразу понял, о чем речь; никаких письменных разрешений не было, но и сам Ерофеев от интервью не отказывался.

Командир механизированной роты в 92-й бригаде ВСУ Юрий Бондаренко рассказал суду, что в мае 2015 года он находился на опорном пункте, в задачу которого входила охрана моста через Северский Донец в районе города Счастье. 16 мая «началась стрельба с правого фланга, с поста "Аляска", в сторону Веселой Горы». Сержант Пугачев по рации сообщил, что вступил в бой с нападавшими и попросил медпомощи; его нашли раненым, позже он скончался.

Украинские военные пошли вслед за нападавшими и сначала обнаружили раненого Ерофеева — тот представился капитаном вооруженных сил РФ. «На груди капитана было оружие, мы приказали его отбросить, он отбросил», — отмечал Бондаренко. Это оказалась винтовка «Винторез». Метрах в 30 от него «нашли товарища сержанта». Он также был вооружен. Куда потом делось оружие сержанта Александрова, свидетель не знает.

В перерыве адвокат Юрий Грабовский рассказывает журналистам, что защитник Надежды Савченко Марк Фейгин, который недавно приезжал в Киев, не захотел с ними встречаться.

— А вы просили?

— Мы бы хотели. Если бы я был в Москве, я бы встретился с ним.

Журналисты уточняют, кто оплачивает услуги Грабовского; тот говорит: родители Александрова.

— Они вам платят?

— Ну можно сказать и так, потому что в Украине безоплатная работа адвокатов запрещена.

— Ваша коллега Соколовская заявляла о преследованиях и обысках, у вас что-то подобное есть?

— Меня тоже много часов допрашивали в СБУ по разным вопросам. В том числе и по этому делу. Дело Вышинского живет!

Фото: Ирина Ромалийская / Медиазона

Заседание возобновляется. Прокурор Климович говорит, что он с коллегами согласен считать Дышлика экспертом, от его допроса в качестве свидетеля обвинение отказывается. Адвокат Грабовский: хотелось бы увидеть запрос, который отправляли этому мужчине, в материалах дела его нет!

Новый свидетель — Антонюк Евгений Сергеевич, уроженец Винницы, врач Винницкой клинической больницы. В мае 2015 года проходил военную службу в звании лейтенанта военно-медицинской службы в госпитале Счастья. Антонюк говорит, что знает всех потерпевших, кроме матери погибшего сержанта Пугачева Татьяны Пугачевой.

16 мая во второй половине дня было столкновение на «Фасаде». Первым из раненых привезли Вадима Пугачева, проводились реанимационные мероприятия, несмотря на это, раненый украинский военный умер.

Затем в госпиталь доставили Ерофеева и Александрова, их поместили в зал противошоковой терапии. Первым врачи осмотрели Александрова, у него был перелом и вывих левого бедра.

Начали общаться, успокаивали его, не знали, что он военный РФ, вспоминает Антонюк. Позже личность раненого выяснили, его отправили в операционную.

Потом был Ерофеев, я его оперировал, говорит свидетель. В перевязочной врач общался с раненым россиянином. «Я на украинском говорил, спрашивал, откуда. Он говорит — я с Волги, с Самары, я с той стороны. Затем пришли бойцы 92-й бригады ВСУ, сказали, что это гости, мы их так называли, попросили, чтоб все было нормально, как для своих. Дальше мы работали».

Александров во время регистрации в госпитале сказал, что он военнослужащий РФ, вспоминает свидетель.

— Вон он. Немного стух, — указывает Антонюк на клетку.

Потом он общался и с Ерофеевым, продолжает военврач, тот сначала сказал, что «с той стороны», позже выяснилось, что он не ополченец, а кадровый военный.

— Я спросил, почему они пришли на этот пост, он назвал полное название бригады, мы выяснили, что он военный, что с Тольятти, со спецназа ГРУ.

— Во что были одеты подсудимые?

— Александров был в форме «березка», были тактические рукавицы, по-моему, еще в тельняшке.

Когда Ерофеева привезли в госпиталь, с него начали срезать форму, я заметил, что у нас такой формы нет, продолжает свидетель. «Она похожа на немецкую, но очень оранжевая, очень запоминающаяся, у нас такой нет».

Антонюку показывают вещдоки — форму.

Свидетель опознает вещи Ерофеева и Александрова, вспоминает, как разрезал куртку. На уточняющий вопрос прокурора отвечает, что знаков различия на форме россиян не было.

— Помните обувь, которая была?

— Помню, у Ерофеева были берцы фирмы Crispi, очень классные. Наверное, хорошо зарабатывает, или волонтеры подарили. Ерофеев сказал мне тогда, что за свои деньги купил.

Прокурор вынимает из пакета с вещдоками берцы и читает маркировку, на ботинке написано Garsing.

— Это они?

— Точно они, — уверенно говорит свидетель.

Антонюк узнает перчатки из вещдоков. «Рукавицы Александрова! Я их запомнил, они очень прикольные! Я ему еще говорю: извини, перчатки порежу. Ребята обычно переживают за одежду, я еще не знал, что он служащий РФ».

Свидетель рассказывает, что обычно с раненых форму срезают. У Ерофеева было ранение правого плеча, поэтому резали по рукавам, у Александрова — сначала разрезали шнурки, потом вдоль по штанинам.

«Одежду пленных потом упаковали в мешки мусорные обычные, упаковывали туда все вещи, запаковывали скотчем. Всегда так делаем. Есть специальные склады у нас, куда мы складывали эти мешки с формой всех раненых и погибших».

Свидетель поворачивается к Ерофееву и машет ему: мол, как рука? Ерофеев показывает: работает рука.

Прокурор Климович:

— Помните, куда был ранен Пугачев?

— Множественные пулевые в шею, трахею, по-моему, грудь, ноги.

Плохо помню. Помню точно — сквозное ранение шеи. Это тяжелые ранения, которые несовместимы с жизнью. Мы пытались его спасти, проводились реанимационные мероприятия.

— Какие медикаменты вводили Ерофееву?

— Я лично не ввожу, могу только обезболивающие, это работа анастезиолога.

— А в этом случае?

— Ни Ерофееву, ни Александрову обезболивающие сначала не вводились. Перед тем, как рану не откроем, мы не вводим. Перед началом операции с Ерофеевым общались я, анестезиолог, и медсестра, мой асистент. С Александровым — его группа врачей. Военные — не общались.

— Анестезия потом в вашем присутствии делалась?

— Да. Пришел анестезиолог. Александров очень переживал, боялся, просил, чтоб все наживую делалось. Я его успокаивал, он спрашивал, будет ли аппарат Елизарова, я сказал, что нет, мы уже дальше ушли, наложили гипсовую фиксацию. Где-то в десять вечера нам дали добро на эвакуацию, я их сопровождал в Краматорск, мы их привезли в штаб СБУ, потом — в больницу.

Ерофееву непосредственно перед началом операции было сделано общее внутривенное обезболивание, он был без сознания, вспоминает Антонюк.

— Сколько времени после этого человек остается без сознания обычно?

— Обычно мы применяем пропофол, минут через 20 человек приходит в сознание. Я на себе использовал — 30 минут максимум.

После операции Ерофеева в отделение поступили еще трое раненых — двое с 92-й бригады и один из «Айдара», говорит свидетель и перечисляет их ранения.

«Это было похоже на минные ранения, мелкие осколки — или от "Града", или от АГС. Тогда речь шла об АГС, выглядели как АГС».

С Ерофеевым долго общались мы, вспоминает Антонюк. Я его спрашивал, почему они сюда приехали, он сказал, что приехал воевать с натовскими войсками, рассказывает свидетель.

— Я его спрашивал, зачем он на «Фасад» пришел, он четко сказал, что военный, что приехали в апреле, что в боях не участвовал, это их первый бой, говорил, что это божье предупреждение, что ему домой ехать нужно. Спрашивали про Крым. Он говорит, что не с украинцами приехал воевать, а с НАТО. Мы всю ночь общались, они благодарили.

С Александровым мы тоже говорили много, он же медик, продолжает Антонюк. «Он нас хвалил, говорил, что мы хорошо работали, просил, чтоб мы их не отдавали айдаровцам-головорезам. Мы потом выяснили, что им сначала айдаровцы и помогали, они удивились».

Свидетель Антонюк:

— После операции в госпитале было много военных — у нас обычно столько не бывает. Были с СБУ, с контрразведки, из 92-й бригады. Спросили, когда можно общаться, я сказал, что через полчаса после операции. Они разговаривали в палатах. Я заходил, не видел никакой агрессии. Даже с неким уважением наши общались. Они рассказывали, кто они, откуда пришли, показывали позиции свои на картах. Ерофеев и Александров были в разных палатах, (военные — МЗ) сидели на отдельных кроватях, к ним даже не подходили.

— Есть ли противопоказания к общению?

— Нет, они были адекватные для общения. Александров немного сложнее. Но нормальные для общения.

Теперь вопросы свидетелю задают защитники.

Адвокат Соколовская:

— Давно работаете врачом?

— С 2005 года.

— Часто к вам доставляют ополченцев?

— Да. У меня было несколько случаев.

— Во сколько к вам привезли Ерофеева?

— Минут через 30-40 после Пугачева.

Антонюк не помнит деталей и пытается объяснить защите, что «не обращает внимания на такие мелочи, обычно все в шоке».

— При оказании медпомощи ополченцев вы всегда опрашивали?

— У нас есть регистратор, пока пациент в сознании, мы всегда выясняем данные. Общаемся, выясняем, в каком он состоянии, разговариваем с ним, чтоб помочь.

Авдокат выясняет, как в госпитале оказались сотрудники СБУ. Свидетель не помнит точно, но допускает, что сотрудников спецслужбы привез комбриг 92-й бригады полковник Виктор Николюк.

— Какие препараты были даны перед операцией?

— Первое, что вводим — физраствор. Обезболивающие не используем до операции.

— Пациент уже на столе, а вы не используете обезболивающее?

— Обезболивающие и наркоз — разные вещи. Ерофееву — внутривенный наркоз. Какой именно — у анестезиолога спросите.

Военврач вспоминает, что работал с Ерофеевым «минут 40-50», потом «он еще полчаса капался, а потом доставили в палату №2».

Защита продолжает допрос свидетеля Антонюка.

— После операции около Ерофеева были медики во время общения с контразведкой?

— Доступ имели я, медсестра и анестезиолог. Я и медсестра периодически заходили. Протоколов, которые бы запрещали общение, у нас нет.

— При вас допрашивали?

— Да.

— Какие были вопросы?

— Где стояли, когда приехали. Они отвечали, показывали на планшете разведки свои позиции.

— Меры физического или психологического воздействия были?

— Нет. Они (пленные и сотрудники контрразведки — МЗ) на разных кроватях сидели. Все было нормально. Я видел, как снимали видео.

Соколовская:

— Кто проводил допрос?

— Постоянно кто-то допрашивал. Был и «Ветер» (позывной полковника Николюка), и СБУ. Кто именно — не знаю.

— После операции когда Ерофееву давали обезболивающее?

— Не помню. Ему не нужно было.

Вопросы свидетелю задает адвокат Грабовский.

— Вы являлись сотрудником правоохранительных органов во время операции?

— Нет.

— При поступлении Ерофеева вы выяснили у тех, кто его доставил, какую медпомощь им уже оказали?

— Да, вопрос у нас был один — применялись ли обезболивающие. Они сказали, что нет. Мы это на учениях проходили, поэтому акцентировали. Мы использовали методики НАТО.

Адвокат Грабовский спрашивает, согласовывал ли свидетель с анестезиологом дозировку препарата, как была фамилия медсестры, все ли украинские военные носят одинаковую форму.

— Вы объемно рассказали ваше общение с Ерофеевым. Какое время заняла подготовка к операции?

— Думаю, минут 30.

— Почему так долго?

— Привели, положили, инфузионная терапия, катетер, давление стабилизировать, мы обрабатывали рану и так далее

— Вы рассказывали, как допрашивали, это входит в ваши обязанности?

— Нам всегда говорили, что мы должны узнать откуда он, какая бригада, телефоны родственников...

— А вопросы про оккупацию Крыма?

— Это для поддержания разговора и человеческое любопытство.

Адвокат выясняет, кто и как именно запаковывал вещи раненых россиян, где они хранились и кто имел доступ в складское помещение.

— Со склада вещи как передаются?

— Берется пакет и пациенту в ноги кладется. Вещи забрал тогда эсбэушник Евгений, майор.

— Без описи?

— Без.

Адвокат спрашивает, по каким признакам Антонюк понял, что форма Ерофеева и Александрова — иностранная.

— Я запомнил. Очень люблю форму, с подтяжками штаны — такого не видел никогда. Как у Ерофеева формы я не видел никогда, хоть мы там все и ходим как светофоры.

— Знаки различия?

— Их там вообще никто не носит.

— Украинские тоже?

— Не знаю, приказ ли это, но никто не носил знаки различия.

Отверстий на одежде пленных свидетель не запомнил.

— Во время операции вы просили Васильева...

— Наркоз давал не Васильев!

— То есть в материалах дела может быть ошибка? Прошу обратить внимание суд: указано в деле, что Васильев вводил!

Антонюк рассказывает о характере ранений потерпевшего Пугачева.

— В каком состоянии он был?

— В состоянии клинической смерти.

— Вы сказали, что было сквозное ранение шеи. Вы настаиваете?

— Да. Было два отверстия, они светились. Если не ошибаюсь, входное было справа, выходное — слева.

— Какие еще ранения были?

— Точно не помню, с ним больше анестезиологи работали.

— Аппарат успели подключить?

— Нет. Это все проводилось в коридоре на полу. Если не ошибаюсь, было кровотечение брюшной полости, и на ноге, по-моему...

— Куда одежда Пугачева делась?

— Мы ее срезали, форма лежали под ним, она с ним поехала в морг.

Вопросы потерпевшего Гаркуши.

— В зоне АТО вы давно?

— С августа четырнадцатого. Наша база дислоцируется в Сватово, я был прикомандирован к Счастью, мы постоянно менялись.

— Хочу понять, когда вы там были, были ли обстрелы Счастья?

— Конечно. Были «Грады», САУшки (самоходные артиллерийские установки — МЗ), минометы, ракеты от «Смерча»... Постоянно обстреливались.

— Это по Счастью, где живут люди?

— Да, постоянно местных привозили.

— Больницу обстреливали?

— Было при мне два раза.

Адвокат Грабовский уточняет: какое это отношение имеет к делу? Гаркуша: я поясню, это важно. Свидетель говорит, что госпиталь «Айдара» располагался в городской больнице Счастья, где кроме военных медиков работали два гражданских хирурга из местных.

Гаркуша:

— И теперь о деле. Вещи, которые вы видели только что, «березка» Александрова — это штатная форма добровольческих батальонов?

— Все ходили в чем могли.

— Много такого камуфляжа?

— Нет, немного, большинство в натовских формах. Обычно в такой форме ходят десант и разведчики. А вот Ерофеева форма очень запомнилась.

— Вы сказали, что работаете по методикам НАТО.

— У нас есть книжка стандартов, переведенная на украинский.

— Вы сталкивались с солдатами НАТО?

— Нет!

— Почему Ерофеев и Александров думали, что воевали с натовскими войсками?

— Им сообщали так.

— Вы оказывали помощь так называемым ополченцам?

— Да.

— Как они были одеты?

— Ну, те, кого к нам привозили, они были оборваны… Обычно на голове у них мешок, перевязанный скотчем. Эти ребята совсем другие были. Ополченцы обычно говорят на украинском или на диалекте.

— Много было ополченцев лично у вас?

— Два-три.

— У них была униформа?

— Один в джинсах и кофте, второй в штанах «дубок» — и больше у него ничего не было.

— Приходилось ли вам помогать военнопленным при обмене?

— Нет.

Вопрос о военнопленных требует снять адвокат Грабовский.

— Вам рассказывали, как к военнопленным относятся? Требую снять, это не имеет отношения к делу, это игра на публику!

Судья снимает вопрос как не относящийся к делу.

Гаркуша:

— Как вы относились к оккупантам, агрессорам?

— Нормально. Было жалко. Мы хотели относиться к ним так, как хотели, чтоб относились к нашим. Думали, может, обменяют. Айдаровцев не пустили б мы к ним, даже если б пришли.

— А если сравнивать с ополченцами, Ерофеев и Александров?..

— Они более воспитанные были.

После десятиминутного перерыва на проветривание зала суд приступает к допросу следующего свидетеля обвинения — это харьковчанин Михаил Куц, врач-анестезиолог, который дежурил в больнице Счастья, когда туда доставили Ерофеева и Александрова.

Фото: Ирина Ромалийская / Медиазона

Куц отвечает на вопросы прокурора Климовича по-русски:

— Сначала я был начальником медпункта, потом, с сентября 2014 года, и.о. начальника медслужбы. 16 мая мы были извещены по радиостанции о ранении на опорном пункте «Фасад». В 15:00 это было. Нам сообщили, что раненый на мосту, мы выехали. По дороге из Счастья поступила информация, что наш пострадавший уже там, развернулись туда. Там уже реанимационные мероприятия проводились, мы присоединились — но Пугачев был без сознания, состояние клинической смерти.

Во время реанимационных мероприятий мы находились на втором этаже, с первого этажа сказали, что идет новое поступление. Я спустился, увидел нашу машину — пикап Mitsubishi L 200, в кузове находились Ерофеев и Александров. Начали оказывать медпомощь.

В оказании помощи принимали участие я, медслужба 92-й бригады ВСУ, 59-го госпиталя, «Айдара», гражданские врачи, перечисляет Куц.

— В машине Саша (Александров) на носилках был, или на плащ-палатке, а капитана (Ерофеева), по-моему, выводили, — рассказывает врач. — Мы их подняли на второй этаж в диагностический кабинет, сделали снимки, провели осмотр — первичная сортировка. Мы видели, что им нужна интенсивная терапия и неотложная помощь. После первичных мероприятий, одного — в одну операционную, другого — в другую.

Куц вспоминает, как вместе с Антонюком оказывал помощь Ерофееву. Перед операцией ни один из пленных не получал медикаментов, которые могли бы помешать общению или повлиять на психику пациентов, говорит врач.

— Общались вы с ним?

— Общались безусловно. Мы задавали стандартные медвопросы: кто вы, откуда — нужно было определить степень сознания. Как тебя зовут? — Саша! — Где живешь? — Возле реки! — Возле какой? — На Волге.

Доктор Куц вспоминает, что у пациентов был характерный акцент «жителей средней полосы России».

— Они говорили, что военные?

— Они говорили, что российские военнослужащие.

— Говорили о своем подразделении?

— Я могу объяснить. Мы не спрашивали. Обычно мы выясняем у наших раненых их подразделения. Я слышал, что капитан Ерофеев говорил, что он российский военнослужащий. С ним общался полковник Николюк, майор Верес, по-моему, записывали это на видео. Капитан называл, по-моему, номер подразделения, командира, причину своего появления в Украине.

— Какую?

— Приказ.

Мы готовились к операции, останавливали венозный доступ, открывали рану, больница эта не приспособлена к приему таких раненых, обычная районная больница, вспоминает Куц.

— Была применена анестезия?

— Они были в ясном сознании до операции, а когда я начал наркоз, уже общение все закончилось.

— Какие препараты?

— Не могу сказать точно, нужно документы посмотреть.

Прокурор открывает 4-й том дела, страницу 152 — в медкарте Ерофеева говорится, что при операции использовались транквилизатор сибазон и анестетики фентанил и кетамин.

— Срок действия их? Сколько времени обычно при этих дозах проходит до того момента, когда пациент в сознание проходит?

— От многого зависит. От нескольких часов и больше сознание может быть неясное. Может быть нарушение сознания.

— В этом конкретном случае, сколько операция шла?

— Мне кажется, около часа.

— Когда он в достаточный уровень сознания пришел?

— После операции он находился в операционной, чтоб прийти в достаточный уровень сознания — наверное, около часа. Потом он стал отвечать на элементарные вопросы: как зовут, сколько лет. Нормальный уровень был, перевели в палату.

— После перевода Ерофеев был в нормальном сознании?

— Безусловно, он находился под воздействием препаратов, он отвечал на простые вопросы, но говорить о том, что он был в ясном сознании, нельзя.

— Сколько времени нужно для возвращения ясного сознания?

— До 12 часов. В среднем, шесть часов.

Куц вспоминает, что Александров был в камуфляже типа «березка», капитан — в камуфляже, похожем на немецкий («бундес»), с более мелким рисунком.

— Сможете узнать?

— Да.

Прокурор Климович показывает одежду из числа вещдоков свидетелю, адвокат Соколовская: мы еще ранее указывали на недопустимость этого доказательства, потому изъятие было неправильно процессуально оформлено!

Тем временем, врач узнает куртку, штаны и кепку Ерофеева, куртку Александрова. Рукавицы и берцы Куц не может вспомнить.

Вопросы защиты, Юрий Грабовский:

— Вы говорили, что во время операции поступили еще раненые, кто это?

— Это были два бойца 24-го батальона «Айдар» и боец 92-й бригады.

Насколько помню, там были осколочныке повреждения у всех. У Дария (позывной потерпевшего Гаркуши — МЗ) — в живот. У Ольховича — в руку и еще что-то...

— С какого оружия?

— Я не могу сказать вам. Это было осколочное ранение. Возможно, крупнокалиберный пулемет, возможно, гранатомет.

Грабовский:

— Вам лично сообщали Ерофеев и Александров о месте службы и так далее?

— Нет, меня это не интересовало.

— Вы называли препараты. Сколько времени они по инструкциям действуют, сколько времени занимает выход из наркотического опьянения?

— Это зависит от конституции, веса, возраста, от многих факторов.

— Конкретно по Ерофееву: сколько нужно, чтоб он пришел в себя?

— Это будет приблизительно. Так как он проснулся через полчаса, я думаю, что в течении от двух до трех часов.

— Вы контролировали процесс выхода из анестезии?

— Да, я заходил, контролировал.

— Кто еще был в палате? Были опросы?

— Я не знаю, была охрана перед входом, были сотрудники СБУ.

По мере восстановления функций я перевел в палату его.

— А где медпомощь дальше была?

— Они остались в больнице Счастья.

— Сколько?

— Не знаю, по-моему, до утра, но точно сказать не могу.

Адвокат продолжает допрос анестезиолога.

— Что вам известно о видео, который было через день в интернете?

— Ничего.

— Вы видели лист назначения. Почему там указана другая фамилия анестезиолога — Васильев?

— Моя фамилия Куц. Вероятно, потому что он там расписался. Как вам объяснить, мы в двух километрах от линии фронта.

— Васильев не вводил указанные препараты? (Свидетель замялся, не может ответить).

— Подпись ваша?

— Нет, не моя.

Свидетель еще раз осматривает ксерокопии листа назначения.

— Действительно, не моя подпись.

Адвокат Грабовский уточняет у анестезиолога точное время доставки пациентов и операции. В соответствии с записями, отвечает Куц, работать с пациентом он начал примерно в16:30, предоперационная подготовка заняла примерно полчаса.

— Сколько времени было у вас на свободное общение? Кто был в комнате?

— Нас бригада была: несколько хирургов, я, сестра и наш пациент.

— До выключения сознания сколько время? Как долго вы общались?

— Я его готовил к операции. Общались с ним военнослужащие 92-й бригады.

— Они не могут находиться в операционной!

Куц говорит, что военные находились в перевязочной; один из них, возможно, снимал пациентов на телефон.

— Эти люди эти уведомляли Ерофеева и Александрова, что это допрос, и проводится съемка?

— Не знаю.

— Было согласие врачей?

— Да, меня спрашивали, находятся ли они в сознании и возможно ли с ними общение, я сказал, что да.

— Находились ли они в состоянии болевого шока?

— Безусловно, им было больно. Болевой синдром был.

— Препараты, которые вводили, какой период полураспада и выведения у них? Кетамин и фентанил при комбинации усиливают действие друг друга, — напоминает адвокат Грабовский.

Судья: Мы не на экзамене по медицине, формулируйте вопросы понятно!

Адвокат:

— На момент видеосъемки насколько логичным были их мысли и поведение?

— Я не могу вам сказать, — признает анестезиолог Куц.

После вопросов об анестезии защитник Грабовский интересуется, во что были одеты Ерофеев и Александров после операции, есть ли установленная форма одежды для пациентов в больнице Счастья (да там люди и на улице раздетые ходят, отвечает врач), какие там одеяла — по этим приметам он рассчитывает установить, где было снято видео с Ерофеевым и Александровым. На съемке они укрыты одеялами и одеты в легкие пижамы.

Последние вопросы адвоката Куцу:

— В ходе досудебного расследования вы были допрошены?

— Да, вчера... Я общался со следователем.

— Протокол допроса подписывали?

Свидетель теряется. Судья уточняет: до сентября допрашивались?

— По-моему, да, приезжали следователи прокуроры.

Грабовский напоминает, что согласно материалам дела, Куц интубировал раненого потерпевшего Пугачева, и расспрашивает врача о подробностях: расположение входного и выходного отверстий, проходимость носовых путей, наличие обломков кости и так далее.

Ерофеев задает Куцу те же вопросы о жгутах и бинтах, что и Антонюку.

— На вас не было, на Саше, по-моему, был.

— Вы видели мой паспорт?

— А вы разве его показывали?

— А военный билет?

— А не проверяю документы пациентов.

После окончания заседания Ерофеев отвечает на вопросы журналистов.

— Я удивлен, но основная масса, что было сказано — так и было на самом деле, — признает подсудимый.

— Вы хотите, чтоб вас обменяли на Савченко?

— Пока нас не отдадут, никаких обменов не будет, — категорично отвечает он, но потом сам спрашивает у представителей СМИ, обменивались ли в последнее время стороны вооруженного конфликта на юго-востоке Украины пленными. Журналисты рассказывают ему о Старкове и Гречанове.