Экстрадиционные ценности. Выдаст ли Россия Узбекистану старшего лейтенанта Драченко
Дмитрий Драченко со Светланой Кузьминой и сыном. Фото из семейного архива.
Никита Сологуб рассказывает историю бывшего офицера армии Узбекистана, который перебрался в Россию из-за дискриминации этнических русских, а спустя 15 лет по обвинению в дезертирстве оказался в тверском СИЗО с перспективой депортации.
Обычно 42-летняя Светлана Кузьмина встает за час до начала рабочего дня — небольшая торговая точка находится в нескольких минутах езды от ее дома в поселке Спирово Тверской области. Но в то утро она проснулась рано и уже не смогла заставить себя уснуть. Накрасившись и одевшись, худая высокая женщина с коротко остриженными волосами и тонкими чертами лица сидела на кухне крохотной квартиры, взятой несколько лет назад в ипотеку, и разглядывала черные обои.
Ее 10-летний сын Ростик еще спал. Спал и муж, такой же худой и высокий 41-летний Дмитрий Драченко. Сегодня за ним должны были прийти полицейские. Светлана знала об этом, поэтому даже обрадовалась, когда, проснувшись, Дмитрий сказал, что плохо себя чувствует (накануне он чем-то отравился) и пойдет в поликлинику: «Было страшно — хотелось его где-то спрятать, выгнать из дома. Я понимала, что все равно за ним придут, что это неизбежно, но такое рефлективное желание было, поэтому я обрадовалась, когда он хотя бы в поликлинику ушел. Такая защитная реакция была, что ли».
Вскоре проснулся Ростик — к нему в гости должен был зайти одноклассник. Собравшись, Дмитрий отправился в поликлинику и в подъезде столкнулся с двумя мужчинами в штатском, которые прошли мимо него. Через несколько минут они уже стояли на кухне с черными обоями.
— Драченко Дмитрий Владимирович здесь проживает? — спросил у Светланы старший из них, начальник местного отделения полиции.
— Проживает.
— Разрешите в помещения заглянуть? — вмешался младший сотрудник.
Не дождавшись ответа, они вошли в комнату, где играли дети. Пока полицейские открывали шкафы, изучая мужскую одежду, Светлана пыталась дозвониться супругу. Увидев пропущенный вызов, Дмитрий перезвонил.
— Тут, Дим, по твою душу пришли.
— Я знаю. Сейчас я приду.
Вернувшись домой, он взял с собой папку с документами и коротко попрощался с женой и ребенком. Полицейские повели задержанного в отделение пешком, не воспользовавшись даже наручниками. Драченко надеялся, что после разбирательства его отпустят, но ночью задержанного увезли в ИВС Вышнего Волочка, на следующее утро — в суд, а оттуда в СИЗО-1 Твери, где он с тех пор находится уже более полугода.
Узбекистан: Коран и язык
Драченко родился во втором по численности населения городе Узбекской ССР Самарканде в 1975 году. Здесь же жили его дед и бабушка, а позже — родители. Закончив Самаркандское высшее военное автомобильное командное инженерное училище в 21 год в звании лейтенанта, он заключил с Минобороны Узбекистана контракт на пять лет, поступил на службу в воинскую часть неподалеку от небольшого узбекского городка Чирчика и женился на своей знакомой Елене. На следующий год у них родилась дочь. Драченко был в армии на хорошем счету, дослужился до старшего лейтенанта и уже ждал капитанского звания, но примерно в 1999 году все изменилось.
«[Эти изменения] выразились в том, что межнациональные волнения, начавшиеся в Узбекистане, вылились в обвинения в отношении русских, которые проходили службу по контракту в армии. […] Служба безопасности Узбекистана настаивала на искоренении в армии в том числе бывших советских кадров и повсеместного внедрения кадрового состава офицеров из числа узбеков, то есть по национальному признаку и мусульманскому вероисповеданию. Конкретно в моей воинской части меня обязывали принудительно изучать узбекский язык, учить молитвы из Корана, чтобы я знал, что солдат просит у Аллаха. Мне говорили, что в дальнейшем я должен принять ислам, так как русский и христианин не может верно служить республике Узбекистан», — рассказывал он позднее.
Как утверждает Драченко, из-за конфликта с новым начальством, этническими узбеками, офицера перевели на воинское довольствие и объявили ему казарменное положение — то есть лишили денежных выплат и обязали не покидать территорию части. Елена вместе с дочерью остались жить в квартире в Чирчике. По словам Драченко, чтобы заставить его подчиняться новым порядкам, давление оказывали не только на него самого, но и на супругу — вплоть до угроз физической расправы от неизвестных людей в гражданском, поджидавших женщину у подъезда. Отчасти из-за этого, отчасти из-за бедности, вспоминает офицер, жена прекратила с ним общаться.
Служба же, по его словам, превратилась «в бесконечное навязывание изучения узбекского языка и принятия ислама». «Я был обязан постоянно присутствовать вместе с солдатами-узбеками при чтении ими молитвы (пять раз в день) и читать ее вместе с ними. Все воинские документы приходили на узбекском языке — официальном, которого не знали даже многие из числа узбеков. Это создавало сложности в исполнении распоряжений», — говорит Драченко. По его словам, русскоязычных жителей преследовали и в самом Чирчике — «избивали, убивали и просто изгоняли из жилых помещений».
В 2001 году, говорит Драченко, срок его контракта истек. Хотя к этому моменту он дослужился до начальника химической службы части и вскоре должен был быть представлен к званию капитана, продлевать его он отказался. По словам офицера, поскольку кадровых военных, способных обучать новобранцев, в армии Узбекистана на тот момент явно не хватало, начальство долго уговаривало его остаться, а затем якобы перешло к угрозам: от обещаний физической расправы до препятствий в оформлении заграничного паспорта, без которого по окончании службы Драченко не смог бы выехать из страны.
Тем не менее, офицер подписал увольнительную, сдал обходной лист, снялся с миграционного учета, получил паспорт гражданина Узбекистана и в сентябре 2001 года вылетел в Санкт-Петербург. В России он нашел работу на кирпичном заводе в Карелии. Здесь Драченко получил СНИЛС, ИНН и трудовую книжку, а затем попытался устроиться водителем в одну из частных компаний в Тверской области. После ее закрытия бывший офицер устроился разнорабочим на пилораму в поселке Спирово, но в 2006 году начальник пилорамы умер, и предприятие закрылось. Но Драченко не уехал из поселка — к этому времени он познакомился с бригадой местных строителей и вместе с ними стал выполнять частные заказы.
Обедать отставной офицер часто ходил в поселковое кафе, где его будущая жена Светлана работала официанткой. Они стали жить вместе, а через год родился Ростик. Поскольку частное строительство приносило неплохой доход, Светлана уволилась из кафе и стала индивидуальным предпринимателем: раз в пару недель она ездила на московский рынок «Садовод» и оптовые базы Твери за одеждой, которую перепродавала в Спирово. Ребенка, объясняет она сейчас, Дмитрий решил усыновить: для обладателя узбекского паспорта такой вариант оказался проще, чем регистрация брака с россиянкой.
За более чем десять лет в Спирово улыбчивый строитель успел перезнакомиться почти со всеми местными жителями — даже с прокурором, которому он ремонтировал дом. Между тем, связь с Узбекистаном практически прервалась: последней новостью, которая поступила оттуда от его бывшего сослуживца, стало известие об избиении пожилого отца Драченко. В 2014 году его похоронили в России.
В начале весны 2016 года Светлана узнала о своей второй беременности. Процедура усыновления собственного ребенка показалась Дмитрию унизительной, и на этот раз он твердо решил официально зарегистрировать брак. После подачи заявления сотрудницы местного ЗАГСА, давно знакомые с Кузьминой, рассказали ей, что с документами ее жениха происходит нечто странное — как оказалось, Драченко находился в федеральном розыске. Его отправили в паспортный стол Спирово, начальница которого подтвердила: бывшего офицера разыскивают по уголовному делу. Бежать он не стал. Полицейские пришли в их квартиру уже следующим утром.
Спирово: продления и прошения
На заседании по избранию меры пресечения в Спировском районном суде Драченко узнал, что его обвиняют по части 3 статьи 287 УК Узбекистана (самовольное оставление места службы на срок свыше одного месяца), предусматривающей до пяти лет лишения свободы. Как следовало из документов, помощник военного прокурора города Чирчик Бердиев возбудил уголовное дело 16 июля 2001 года — через месяц после того, как Дмитрий улетел в Санкт-Петербург. В этот же день в отношении него было вынесено постановление об объявлении в розыск и заключении под стражу.
Из материалов прокурора, вышедшего в суд с ходатайством об аресте, следовало, что за день до заседания по избранию меры пресечения от инициатора розыска в Тверь поступило «сообщение о подтверждении намерения требовать выдачи обвиняемого». Сначала Драченко арестовали лишь на месяц, до 30 апреля. За это время из Генпрокуратуры Узбекистана в главное надзорное ведомство России поступил запрос о его выдаче. Срок содержания вновь продлили — теперь на три месяца.
10-летний Ростик тяжело переживал расставание с отцом. «Когда полиция пришла, он ничего не сказал. Но потом все лето плохо себя чувствовал, а как-то раз упал в школе в обморок. Его реально все лето рвало. Я сделала ему МРТ, а потом мне уже посоветовали обратиться к психологу — оказалось, что это был стресс. Он очень хорошо с Димой общался, доверительно, и очень из-за этого переживает. Как-то я писала ему письмо. Он [сын] спросил: что делаешь? И я дала ему написать. В том письме он вспомнил, как просил Диму зимой отвезти его на рыбалку, а тот отказался, сказал, что он простудится, пообещал отвезти летом. А летом он оказался в тюрьме», — вспоминает Светлана.
Еще большим стрессом арест Дмитрия стал для нее самой. Оставшись одна, женщина была вынуждена занимать у знакомых для выплаты по ипотеке — кризис отбил у жителей Спирово желание покупать одежду, привезенную из Москвы. Для того, чтобы расплатиться со своими долгами, Светлана взяла деньги, взятые в кредит ее лучшей подругой. Арест мужа и финансовые затруднения привели к нервному срыву и расстройству сна. Врач прописал женщине сильный транквилизатор. «Видимо, из-за всего этого выносить ребенка, зачатие которого и послужило причиной для обращения в ЗАГС, я не смогла», — признается она.
В конце июля исполняющий обязанности прокурора Спировского района Тверской области вновь обратился в суд с ходатайством о продлении меры пресечения еще на два месяца, то есть до полугода — максимального срока содержания под стражей, который российский УПК предусматривает за преступления средней тяжести. Прокурор указал, что бывший офицер скрылся от органов предварительного следствия Узбекистана, не имеет постоянного места жительства, обладает документами, удостоверяющими его личность, «необходимым» уровнем образования, а также беспрепятственно выезжал за пределы России. За месяц до задержания Драченко действительно пересек российскую границу вместе с другом из Спирово, который попросил его съездить с ним в Казахстан и забрать там крупную сумму, необходимую для оплаты операции его матери, но тогда никаких проблем на границе у бывшего офицера узбекской армии не возникло.
В СИЗО Драченко оказался в камере с одним из клиентов адвоката Светланы Сидоркиной, сотрудничающей с международной правозащитной группой «Агора». Заключив с ним соглашение, первым делом адвокат подала от имени бывшего офицера прошение о признании его беженцем на территории Российской Федерации. Однако Россия ответила отказом.
«[…] Лицо, обжаловавшее решение [об отказе в признании беженцем] и получившее отказ на жалобу […], подлежит в установленном порядке административному выдворению или депортации совместно с членами семьи за пределы территории Российской Федерации. Административное выдворение и депортация — это принудительная высылка из Российской Федерации иностранного гражданина, которая осуществляется, как правило, за счет средств выдворяемого или депортируемого иностранного гражданина», — говорилось в уведомлении от УМВД по Тверской области.
В своем решении ведомство ссылалось на несоответствие заявителя критериям, заявленным в первом пункте федерального закона «О беженцах». Согласно им, беженцем признается прибывшее на территорию России лицо, не имеющее местного гражданства, которое было вынуждено покинуть место своего постоянного жительства на территории другого государства вследствие совершенного в отношении него «насилия или преследования в иных формах, либо реальной опасности подвергнуться насилию или иному преследованию по признаку расовой или национальной принадлежности, вероисповедания, языка, а также принадлежности к определенной социально группе или политических убеждений». Объяснения самого Драченко о причинах его отъезда из Узбекистана объективного подтверждения не получили, отметили в ведомстве.
Последнее заседание по продлению ареста состоялось в Спировском районном суде 29 сентября. Защита надеялась, что меру пресечения Драченко изменят в связи с наступлением максимального срока содержания под стражей. Так думала и супруга обвиняемого. Перед заседанием она жаловалась: кожа под обручальным кольцом почернела из-за того, что она слишком часто вертела его на пальце. Затем вспомнила, как свечка, поставленная ей утром в новой церкви у вокзала в Твери, пошла черным дымом.
Сам бывший офицер до начала заседания излучал оптимизм. «Книги вот читать стал — правда, кроме Пикуля там ничего и нет. Кормят хорошо: на обед протеиновая масса, разнообразные сыворотки, тренажерный зал, телевизор в каждой камере. Если бы у меня немного голова похудела, я бы уже смог пролезть сквозь эту решетку! Поближе к тебе наконец оказался бы, родная», — шутил он из клетки. На ироничный вопрос одного из друзей, не грустно ли ему сидеть в камере, Драченко ответил неожиданно серьезно: «Я не грущу. Я вынесу все это с честью и достоинством».
По просьбе адвоката Сидоркиной в суде выступили трое свидетелей, которые могли охарактеризовать личность обвиняемого. Пожилой акушер-гинеколог из местной больницы рассказал, что на протяжении шести лет Дмитрий часто бывал в его доме: «Всегда опрятен, трезв, приятен в беседе, не тунеядец, все время работал, он органично влился в наш дом, и, помимо строительства, которым он занимался по нашей просьбе, нас стали связывать дружеские отношения». Именно по его просьбе Драченко ездил в Казахстан; теперь прокурор ставит ему эту поездку в вину.
Супруга обвиняемого заверила суд в том, что ему было неизвестно о розыске. Друг-юрист назвал его человеком, который всегда «вел себя как добропорядочный гражданин» и консультировался с ним по любым спорным гражданско-правовым вопросам, чтобы случайно не преступить закон. Все свидетели попросили дать им возможность выступить поручителями Драченко, а последний даже пообещал оплатить его поездки в Узбекистан для участия в следственных действиях, если возникнет такая необходимость.
Для того, чтобы рассмотреть ходатайство прокурора, судья отменила все остальные дела, назначенные на этот день. Из совещательной комнаты она вышла спустя час и зачитала постановление, согласно которому арест Драченко был продлен еще на четыре месяца — до 30 января 2017 года. Жена, сам бывший офицер и его друзья были ошарашены. «Правды искал. И что, нашел разве? Да, конечно, бежать надо было сразу», — растерянно произнес Драченко.
Перспективы: депортация и срок
Причиной, по которой судья и на этот раз смогла продлить Драченко срок ареста, стала переквалификация дела, о которой защита обвиняемого узнала только в день самого заседания. Как следует из постановления, еще в октябре 2015 года следователь военной прокуратуры Чирчика вынес постановление об изменении обвинения и привлечении бывшего офицера к уголовной ответственности по части 2 статьи 241 (заранее не обещанное укрывательство тяжкого преступления; наказание предусматривает до пяти лет лишения свободы) и части 2 статьи 288 (дезертирство, то есть самовольное оставление части или места службы с целью вовсе уклониться от военной службы, а равно неявка с той же целью на службу, совершенное лицом офицерского состава; предусматривает от пяти до десяти лет лишения свободы) УК Узбекистана.
Как говорится в документе, в ночь на 25 декабря 2000 года Драченко, «заведомо зная о применении насилия с превышением властных полномочий младшим сержантом срочной службы войсковой части Сиддиковым в отношении подчиненного рядового срочной службы той же части Султанова, сопряженного с причинением последнему телесных повреждений средней тяжести», «имея возможность сообщить о совершенном преступлении командованию и правоохранительным органам, в целях сокрытия следов преступления не доложил об этом командиру части». Вместо этого, утверждает следователь, Драченко «отвез рядового Султанова на квартиру своего знакомого, и там, тайно от командования, оказал ему медицинскую помощь, а также принял меры по отправке младшего сержанта Сиддикова для продолжения службы в другую часть, тем самым укрыв тяжкое преступлением, совершенное [им]». Спустя пять месяцев, следует из постановления, Драченко «с целью вовсе уклониться от военной службы, без каких-либо уважительных причин, самовольно оставив расположение части, скрылся в неизвестном направлении».
Адвокат Сидоркина полагает, что районная прокуратура не озвучивала информацию о переквалификации обвинения раньше, поскольку ожидала, что за полгода Генпрокуратура России даст окончательный ответ на запрос Узбекистана о выдаче бывшего офицера. Сам Драченко утверждает, что ему не известны ни фамилия Сиддикова, ни обстоятельства, при которых, по утверждению узбекского следователя, он якобы укрыл преступление младшего сержанта. После службы по контракту в армии Узбекистана для некоторых должностей предусмотрен запрет на выезд из страны в течение пяти лет, но Драченко говорит, что на него такого запрета не налагали. По его словам, из Узбекистана он вылетел абсолютно легально — по своему загранпаспорту, а на территории России никогда не скрывался от правоохранительных органов и даже время от времени обращался за документами к узбекистанским властям: в частности, в материалах дела есть справка ОВД Темирюльского района Самарканда от 2003 года об отсутствии у Драченко судимости и справка Информационного центра МВД Узбекистана о непривлечении его к уголовной ответственности на территории республики от 2007 года.
«Конечно, мы задумывались о приобретении гражданства России и официальном оформлении здесь всех документов, он даже заказывал необходимые справки, но собрать полный пакет документов было сложно. Он с утра до ночи работал на стройках, просто приходил и падал — в семь утра уезжал, в десять вечера приезжал. Поэтому тратить время на какие-то документы он не хотел, да и ни к чему это было вообще. Зачем ему было делать документы эти, как будто в деревне без них жить нельзя? Я понимала прекрасно, что они должны быть, но он говорил: «Да зачем, да не надо, да отстань — столько из-за них геморроя, эту бумажку возьми, другую возьми»», — говорит Светлана.
«Но я его не послушала, зачем-то пошел он в это ФМС, делать эти гребаные документы. А сейчас он арестован, и сын без отца растет. Мы жили, работали, никого не трогали, ничего не нарушали — и вот так», — сетует она.
Дистанционно ознакомиться с материалами уголовного дела, возбужденного в отношении своего клиента в Узбекистане, адвокат Сидоркина не может. Сейчас она обжалует каждое решение судьи в отношении Драченко, чтобы затем обратиться в ЕСПЧ c вопросом о признании содержания своего клиента под стражей незаконным.