«Все мы носили с собой лезвие». Рассказывает Касс — автор одного из самых популярных тюремных блогов на русском языке

AVG

В Питере есть такой район — Васильевский остров, я там родился и вырос. Куча творческих друзей: музыканты, дизайнеры, фотографы, диджеи, графитчики, просто тусовщики. Кто рэп читает, кто на скейте гоняет, кто еще что. Я во время своей учебы в университете подрабатывал охранником в одном историческом здании в центре Питера. Это реальный дворец, один из особняков императора Александра III — он его, по-моему, жене подарил. Мне отец помог устроиться туда, я подрабатывал, совмещая с учебой. У меня были ночные смены. Там только два человека оставалось — я и мой напарник. Изначально там работал мужик взрослый, а потом он уволился, и я взял туда своего одноклассника.

То есть мы вдвоем с приятелем проводили ночь в здании дворца в центре Питера. Ну и мы придумали такую тему, что можно туда друзей приводить под свою ответственность. Стали приводить их в наши смены, отмечать там дни рождения, потом стали приводить друзей друзей, кто-то стал кому-то об этом рассказывать, стали приносить иногда какое-то диджейское оборудование, иксбоксы. Такая андеграундная тусовка — все это подпольно, только для своих. Нам до того, как следующая смена придет, надо было прибраться, чтобы никто об этом не узнал; камер и сигнализации там не было. Люди стали друг другу рассказывать про это место. Так мы тусовались на протяжении двух-трех лет.

Там я познакомился с ребятами, с которыми после того, как эта движуха с дворцом уже прикрылась, стали проводить время в клубах и барах города. Среди них были люди, увлеченные музыкой, модой, фотографией. Я сам не писал музыку, не играл, но хорошо разбирался и с парнями тусил по всем клубам. В городе нас стали воспринимать как единое целое — команда, которая продвигала свой взгляд на стиль одежды, музыку, юмор... Мы стали освещать свои тусовки в социальных сетях — тогда как раз твиттер и инстаграм стали набирать популярность. Мы их активно использовали, фоткались, снимали видосы, выкладывали это все. Естественно, там проскальзывали какие-то наркотики — и травку покуривали, иногда понюхивали. Бездельничали и фигней страдали.

Со стороны могло показаться, что мы какие-то мажорики, но это не так. Во многие клубы нам закрыли вход из-за вызывающего поведения — с кем-то ссорились, дрались постоянно. Потом, какое-то время спустя, посмотрев на то, какое количество у нас друзей, связанных с клубами, тусовщиков, мы решили запустить свою серию вечеринок. Стали называться AVG («****** [Афигеем] вместе гэнг»). Решение было принято спонтанно — мы не планировали из этого какую-то коммерческую движуху создавать, зарабатывать на этом деньги. Но первое же мероприятие, которое мы сделали — оно прошло в баре «Буфет» — собрало много денег; мы побили рекорд бара по выручке, это была самая прибыльная ночь в его истории, хотя он находился в центре города и работал пару лет уже. Секрет был и в том, что во всех остальных тусовках на первом плане были артисты, а сами организаторы остаются в тени, а у нас же получилось наоборот — через инстаграм, какие-то фотосессии, видосы мы создали себе очень узнаваемый образ. Плюс мы всегда делали классные отчеты о вечеринках — монтировали крутые видео, которые потом несколько сотен тысяч просмотров набирали. Второе-третье мероприятие было еще успешнее, чем первое, и эта история постоянно расширялась. У нас есть журнал в Питере — «Собака.Ру». У них есть ежегодная премия, типа топ-50 знаменитых людей Петербурга, и в 2013 году, как только мы стали делать вечеринки, нас сразу номинировали в категории «лайфстайл/шоу-бизнес», и в рамках интернет-голосования мы обогнали Урганта, Дашу Малыгину. Нас обогнало только радио «Рекорд», которое делали стадионные тусы. А мы заняли второе место с незначительным отрывом. Все круто — мы привозили артистов из Америки и были единственной промо-группой, которая на выезде в Москву могла собрать людей больше, чем любой московский промоутер. Нас самих стали возить по всей России, как артистов.

Наркотики

Я в первый раз столкнулся с наркотиками в школе — классе в девятом-десятом попробовал травку. Мы стали покуривать. Тогда я не осознавал, что Питер в плане наркотиков — специфический город. У меня была куча друзей, которые продавали наркотики, но никогда не приходила мысль о том, что по сравнению с другими регионами это ненормально. Вполне нормальным было увидеть в школе плитку гашиша, прямо на уроке. Это такая стандартная питерская движуха, я ничего странного в этом не видел. Любой человек, кто знаком с наркотиками и был в Питере, знает, что если в Москве что-то стоит тысячу рублей, то в Питере будет стоить 300. Цены на порядок ниже.

Фото: Лиза Жакова / Медиазона

Конечно, наркотики были и когда мы стали тусоваться. Это обязательный атрибут клубной жизни. Очень редко бывает, что человек тусуется, но не употребляет — на своем опыте я могу сказать, что это практически нереально. Наркотики, тусовки, друзья — все это незаметно тебя обволакивает, и ты не осознаешь какую-то опасность, плывешь по течению — все весело, все круто, вместе проводим время. Вроде бы ничего плохого не происходит, но у тебя все равно меняется ход мыслей, меняются приоритеты, отношение к семье, ты думаешь об этих тусовках днем, ты меньше времени уделяешь работе, тебя это все постепенно втягивает. Иногда случались очень опасные ситуации, но ты не делаешь из них выводов, начинает казаться, что тебе всю жизнь будет везти. У меня, например, был такой случай — я поехал к дилеру, взял у него травки, а на обратном пути он предложил меня подбросить до метро, не задумываясь о том, есть ли у него что-то еще или нет. Я сел в машину, он начал выезжать со двора, подлетели полицейские и начали досмотр на ровном месте, а я был уверен, что в машине ничего нету. Оказалось, у него в багажнике лежала сумка с серьезным количеством. Когда дошли до багажника и сотрудники открыли сумку — ну, я когда увидел, я подумал, что мы оба на пожизненное уедем с таким количеством. Но сотрудники предложили просто отдать им все, что лежало там, а нас отпустили. Денег я им не давал, но дилер очень серьезно встрял на деньги.

Потом, где-то за полгода до ареста, меня подставили. Парня с девчонкой взяли с наркотой, и сотрудники полиции предложили отмазать его девчонку, если он подставит кого-то другого вместо нее. Классическая ситуация. Они дозвонились до меня и подставили, я получил четыре с половиной года условки.

Я часто слышу вопрос, занимался ли я распространением наркотиков на наших мероприятиях. Но надо понимать, что мы привозили артистов, готовились по четыре-пять месяцев, вкладывали кучу денег, брали кредиты и не могли себе позволить такой риск. У нас были конкуренты, недоброжелатели, поэтому если бы мы на своих мероприятиях пытались торговать — нас бы с радостью сдали копам. У нас были артисты с гонораром по 30-40 тысяч долларов, поэтому рисковать — это просто безумие. ФСКН могла приехать в клуб и в два счета мероприятие отменить, поэтому мы, наоборот, по мере возможностей распространение пресекали. Да, сами употребляли, но не распространяли, потому что это ставило бы под угрозу все наши труды. В Питер приезжают знакомые из других городов и просят найти дилера, у которого дешевле, свести с кем-нибудь. Если считать это распространением, то я распространял. Но в моем понимании барыга — это человек, который зарабатывает себе этим на жизнь.

К нам на тусовки приходил один дилер, у которого мы могли брать любое количество любого наркотика — то есть я реально мог взять у него 10 грамм кокаина, бесплатно, а взамен мы ему, когда он придет на тусовку, могли бы отдать лучший ВИП-столик, который 70 тысяч стоит. Такой бартер. Свой 26-й день рождения 14 января 2014 года, я собирался отметить в Москве — собрал сумку, купил билеты на «Сапсан» на семь утра, но ночью, за пять-шесть часов до поезда, ко мне подъехали парни, попросили спуститься вниз, стали меня вытягивать в клуб, хотя я вообще не планировал отмечать в Питере. Я подумал, ну ладно, пару часов с ними побуду, потом вернусь, посплю немного, заберу сумку и поеду на вокзал. Но в клубе я встретил этого пацана, барыгу, у которого мог взять любое количество. У меня тогда было с собой грамм шесть-семь кокаина, я набухался, стал просить у него и взял еще 15 или 20 грамм. Ему я не сказал, что я на следующий день в Москву уезжаю, потому что он мог бы мне не дать, а так я ему сказал, что рассчитаемся на следующий день. Он пошел мне навстречу в честь дня рождения. Получился у меня серьезный вес такой.

Я тусовался в этом клубе до утра, не успел заехать домой. То есть конкретно с этим весом кокаина я не планировал находиться в поезде, ехать — это просто спонтанно произошло. В итоге вышло, что в шесть утра я выхожу из клуба, у меня денег нет с собой практически — я потратил всю наличку, и уже думал: отменять поездку, либо поехать как есть. Ну и я решил поехать как есть. Потом много кто говорил, что меня сдали, но это неправда — люди, к которым я поехал в Москву, не знали, что я везу кокс, а люди, которые знали, что у меня есть кокс, не знали, что я поеду в Москву. Меня никто не подставлял, это просто стечение обстоятельств. Я был в таком состоянии, что любой адекватный сотрудник меня бы проверил. Я был после клуба, всю дорогу — три часа в «Сапсане» — чтобы не заснуть, нюхал этот кокаин, и когда вышел на Ленинградском вокзале в Москве, был в таком состоянии, что меня любой идиот остановил бы.

Задержание

11 лет строгого режима мне дали, потому что я, не зная этих тонкостей, сказал сотрудникам, что у меня день рождения, и я вез кокаин, чтобы с друзьями отметить. А у нас по закону, если ты куришь косяк сам — то это употребление, а если ты передал кому-то следующему затяжку, то это уже распространение. Тогда я реально этого не знал. Поэтому, когда меня спросили, зачем мне столько наркотиков, я сказал, что у меня сегодня день рождения, приехал угостить друзей. То есть они не были расфасованы, только вот из-за этих моих слов мне сделали покушение на сбыт.

Когда меня задержали на вокзале, я вел себя агрессивно, потому что был под коксом. Договориться я не пытался, потому что не осознавал всю серьезность своего положения. Я знал, что у меня условка, что какой-то срок мне светит, но пока меня не отпустило, я не пытался договориться и попытаться эту ситуацию решить. А когда отпустило, я уже много чего сотрудникам наговорил, и они сами уже договариваться не хотели. Я разговаривал так — типа, эй, мне подкинули, почему вы меня задержали, вызовите моего адвоката. Всякие глупости. На контакт не шел, был агрессивен. Сам виноват, в общем. А когда этот режим супермена улетучился, стало понятно, что я по уши в дерьме.

С этого поезда человек шесть-семь сняли, кто у них подозрение вызвал. Там был такой предбанник, где все стояли, а меня первым завели в маленькую комнату досмотра. Пакет лежал в трусах — мой вес и тот, что я в клубе взял, в общей сложности больше 25 грамм, несколько камней кокаина. Пока они смотрели, что в карманах, в предбаннике началась какая-то борьба — я так понял, что кто-то пытался съесть таблетки, которые у него с собой были. Охранники начали его скручивать, и сотрудник, который был со мной, выбежал туда, чтобы помочь, а я остался один секунд на 15-20. Я мог это просто выкинуть, там мусорка стояла, камер не было. Но у меня дилемма была в тот момент — я не знал, полезут они в трусы или не полезут. Короче, я очень сильно затупил. Потом у меня даже сами сотрудники спрашивали: «У тебя был такой вариант, такой шанс. Почему не скинул?». Когда нашли, сотрудник спросил, зачем мне столько. Я честно сказал, что у меня сегодня день рождения, приехал угостить друзей.

Фото: Лиза Жакова / Медиазона

Один из сотрудников говорил, что мы могли бы договориться, но «ты не с этого города, поэтому у тебя вряд ли получится»: «Если у тебя есть сейчас кому позвонить и ты в течение получаса привезешь нужную сумму, то мы можем отпустить, но ты не с этого города, поэтому у тебя не получится, а ждать, что кто-то из Питера приедет, мы не будем». Потом сотрудник этого линейного отдела, который на вокзале, рассказал мне такую историю, что приблизительно с такой же проблемой столкнулся тоже пацан из Питера, который вез 200 или 250 грамм кокса. Они его задержали, он сделал один звонок, приехали люди на двух «геленвагенах». Въехали прям во двор этого отделения, зашли, договорились и уехали вместе с этим пацаном уже на одном. Но у меня «геленвагена» не было, и я остался там.

Экспертиза подтвердила, что там вещество, содержащее кокаин; мне назначили первый допрос, привезли к девушке-следователю. Я ей стал рассказывать, как все было — у меня день рождения, хотел отметить с друзьями, поэтому повез. Видимо, этой девушке меня стало жалко, и она сказала, «ни в коем случае не говори то, что ты сейчас произнес, что ты с друзьями хотел разнюхать, это тебе сразу четвертую часть влепят (часть 4 статьи 228.1 УК — сбыт наркотиков, совершенный организованной группой — МЗ), ты себе смертный приговор подписываешь, учитывая, что у тебя еще четыре с половиной года условки». Она говорит, скажи, что ты приехал сам употреблять, что ты наркозависим и привез с собой, потому что в Москве все дороже. Поэтому в первых показаниях я нигде не говорил, что привез это разнюхивать с кем-то. Я это просто устно перед сотрудниками озвучил, и только поэтому они завели на меня дело по четвертой части. То есть не было ни расфасовки, не было факта сбыта, не было контрольной закупки или заявления, а были только слова одного полицейского. Через полгода этот полицейский пришел на суд и сказал, что я в устной беседе сообщил ему о планах сбыть наркотик. И только из-за этого мне дали 11 лет строгого за покушение на сбыт. Без единого доказательства, просто со слов сотрудника.

Потом апелляция признала, что эти аргументы несостоятельны, и поменяла мне попытку распространения просто на хранение. Возможно, я бы и хотел как-то повлиять на ход следствия, но Москва — не мой родной город, и запросы, которые делали нам некоторые люди за какие-то туманные обещания, были просто нереальными — надо было продать квартиру в Питере, всю семью выселить на улицу. Московские цены мы бы никак не потянули. Адвокаты мне говорили, что в 99% случаев Мосгорсуд не подставит районный суд, но вот у меня так получилось, что приговор отменили. В итоге поменяли статью и дали восемь лет общего режима. Если бы мне оставили четвертую часть, то мне пришлось бы отсидеть минимум семь лет, а мне поменяли статью, сильно не снизив срок, [зато] теперь я мог подавать на УДО по половине — то есть через четыре года. Так и получилось.

Атмосфера

Конечно, я был подавлен после задержания, был в напряжении. У меня никогда не было знакомых, которые сидели в тюрьме, испытывали тяготы этой жизни. Я был от нее очень далек — представление было только по фильмам, очень поверхностное. Но мне, можно сказать, повезло — в СИЗО я попал к ребятам, которые, как я впоследствии понял, оказались достаточно отзывчивыми, понимающими. В каких-то моментах они пытались помочь, объяснить тонкости, а не пытаться подловить кровожадно на каких-то нюансах. Объяснили, что все зависит от того, что ты будешь говорить, о чем будешь говорить с зеками. Тюрьма — специфическое место со своими правилами. Чтобы появились неприятности, много усилий прикладывать не надо. Человек может сам своей неосторожностью, своими высказываниями на ровном месте себе проблемы создать, помимо самого факта ареста. Усугубить все можно неаккуратными словами, неаккуратными действиями. Если тебе это объяснят, то ты можешь этого избежать. А бывает, попадаются кровожадные люди, которые новичка ставят в такое положение, которое в дальнейшем определяет тюремную судьбу.

Когда я заехал на СИЗО, меня обвиняли в попытке распространения, что я приехал в Москву продавать. В тюремном мире есть статьи, наличие которых может само по себе сулить неприятности. На барыг часто оказывается давление, вымогают деньги, применяют физическое или психологическое давление, помимо того, что они и так себя не в своей тарелке чувствуют. Существует очень много приемов человека подавить в таком состоянии. У меня спорная была ситуация, потому что формально статья моя говорила о том, что я распространял, но по документам было понятно, что я праздновал днюху. А так много людей становятся объектом для вымогательства, особенно в московских СИЗО, потому что тут большие деньги крутятся. Когда заезжает какой-то бизнесмен, у которого большие деньги в деле проходят — об этом представитель криминальных кругов узнает от сотрудников СИЗО — они начинают вымогать деньги с родственников, оказывать на них психологическое и физическое воздействие. В итоге человек серьезную часть своего имущества теряет, попадая в расставленные сети. Часто бывает, что представитель криминалитета становится богаче любого бизнесмена, переводят на себя его имущество. Человек заезжает бедным, выходит богатым — и наоборот, особенно в Москве.

Меня тоже пытались взять на понт, но ребята в камере меня заранее предупредили, что со мной будут разговаривать смотрящие, они меня предупредили о том, что никаких обещаний давать нельзя — что если ты дал, то они будут требовать его исполнения. Пытались напрячь как-то, но не получилось. Потом статью переквалифицировали, и вопросы просто отпали. Вообще, конечно, любая тюрьма — это территория насилия. У меня разные ситуации по ходу срока были, но я никогда не принимал участие в каких-то избиениях. У меня бывали стычки, конфликты, но их словесно удавалось решать. Все мы носили с собой лезвие, чтобы в случае злоупотребления со стороны сотрудников порезать себя, потому что других способов защитить себя нет — но, к счастью, не пришлось.

В тюрьме существуют свои понятия, и, чтобы жить по ним, нужно совершать определенные действия — ну, например, на общак перечислять, жить по определенным правилам, решать конфликтные ситуации определенными методами. Если ты сидишь на Кавказе и говоришь, что ты мусульманин и хочешь жить по исламу, а не вникать в блатную тему, то тебе такое право предоставляется за счет того, что на воле положение мусульман очень сильно, они имеют реальный вес и могут за своих братьев заступиться. Однако очень много людей этой верой прикрываются, чтобы им комфортно было прожить свой срок — ты находишься под защитой мусульман, нужно просто читать коран и пять раз в день молиться, ну и сигареты не курить. Многие люди этим прикрываются, на самом же деле никаких глубоких серьезных убеждений при этом не имея. Этнически я тоже мусульманин, но я не религиозный человек и лицемерно прятаться за маской никогда бы не стал. Кавказские лагеря разделены на две части — черная масса — блатные и мужики, живущие по тюремным понятиям, — и джамаат. Причисление к одной из двух «каст» происходит автоматически. Я жил в черной массе, хоть мне все эти понятия и не близки.

Фото: Лиза Жакова / Медиазона

УДО

Мне дали 11 лет строгого режима, свой срок я отсидел за четыре года, и меня освободили под штраф. Штраф оплачен, то есть я даже нигде отмечаться не должен, поэтому могу рассказывать так, как было на самом деле, но из-за того, что ребята там остаются сидеть, я буду говорить общими фразами и обозначу место, где сидел, как Северный Кавказ. Я не хочу подставлять тех, кто остался сидеть там.

В рэп-текстах часто используется такая метафора, dead presidents — в смысле, деньги, на долларах же президенты изображены. Система ФСИН невероятно коррумпирована: деньги платят на всех этапах следствия, деньги платят в судах, деньги платят за путевку в нужный лагерь, за телефоны и даже за УДО. Другой вопрос в том, что Россия очень большая, и есть регионы показательные, в которых людей специально ломают и сводят с ума — туда свозят неугодных ФСИНу зэков, и выйти оттуда не представляется возможным даже за очень большие деньги. Но коррупция очень изобретательна, и существуют способы, которые могут гарантировать попадание в нужный регион.

Ситуация следующая: человека задержали в Москве, повезли в СИЗО, и после апелляции должны были отправить в питерский лагерь, поскольку у него прописка питерская — обычно лагерь определяют по прописке, если там есть места, а если лагерь переполнен, то могут оставить по месту совершения преступления. Если и там занято, то уже любой другой лагерь. В зависимости от географии бывают места, где комфортно сидеть, бывают места, где некомфортно. Есть лагеря, где ты можешь заплатить, чтобы выйти по УДО, есть, где не можешь. Так получилось исторически, что кавказские республики, где коррупция и родственные связи особенно сильны, дают больше шансов на освобождение по УДО. Там намного проще заплатить взятку и выйти, чем в Красноярске или Омске. Поэтому этот человек стремится попасть туда, где у него есть связи и больше шансов на УДО. Но как это сделать, если к этому месту ты никакого отношения не имеешь, то есть не прописан и преступления там не совершал? Способ есть, он часто применяется.

Нужно обратиться к сотрудникам полиции в нужном тебе регионе; они берут висяк, нераскрытое преступление легкой тяжести, [статья] 158 часть 1 — кража. В нужном регионе произошла кража, человек написал заявление об этом, и у сотрудников это висит мертвым грузом. Платятся деньги сотруднику, и он придумывает способ повесить это дело на тебя. То есть находит новые показания свидетелей, или еще какой-то способ сделать так, чтобы оказался виноват ты. На самом деле, доказательств, конечно, никаких нет, но они посылают запрос в СИЗО о том, что ты проходишь обвиняемым по данному делу. Тебя вызывают: вот, пришел запрос, имеешь ли какое-то отношение к этому преступлению? Говоришь, что да, признаешь вину. В итоге тебя этапируют туда, куда нужно, едешь по этапу, опять СИЗО, и ты уже обвиняемый по новому делу. Это не мной придуманная схема — она действует давно и часто используется, если человеку надо попасть в конкретный лагерь.

Последние год и восемь [месяцев] я отбывал на колонии-поселении на Кавказе — после того, как я год отсидел на общем режиме, я написал прошение об облегчении режима. По закону есть такая норма — при соблюдении правил заведения, отсутствии взысканий, на усмотрение начальника тебя могут перевести на поселение. Ну а там уже тебя могут — опять же, по заявлению — отпускать на выходные, ты должен находиться по определенному адресу и не покидать регион. Я вот поехал в суши-бар, когда меня отпустили, на свадьбу к родственникам сходил. Потом по сроку подошло, что я имею право написать прошение об УДО. Я его написал и вышел. При желании можно подстраховаться и заплатить суду, чтобы гарантировать себе положительное решение. Коррупция! Если есть возможность гарантировать положительное решение, то почему бы и нет? Это стоит менее миллиона рублей, но сумма может существенно меняться в зависимости от региона. В любом регионе есть своя ставка, которую определяют местные сотрудники. Где-то, может быть, вообще невозможно заплатить денег. Очень сильно меняются правила игры в зависимости от региона.

Связь

До того, как я заехал в лагерь, учитывая этап, я побывал в десяти разных СИЗО. В Москве я был в «Матросской тишине» в больничном корпусе, на Красной Пресне и в Медведково. Остальные — по этапу, семь СИЗО до того, как попасть на лагерь. При этом я почти всегда был на связи. Во всех СИЗО есть связь — в зависимости от специфики региона и географического положения изолятора где-то больше, где-то меньше. Бывает по-разному — когда в каждой камере по телефону, когда по три, когда один на всех, и его передают. В этапных камерах ты долго не задерживаешься, поэтому там со связью сложнее. Бывают и показательные СИЗО, где серьезные структуры заправляют — в «Лефортово», изоляторе ФСБ, я уверен, связи нет. Мы на телефоны, как правило, скидывались, потому что это в интересах всех. При этом всегда много вариантов для кидалова — то есть телефон нужно доставать через проверенного человека. Стоимость Nokia с фонариком может доходить до 10–15, а иногда и до 35 тысяч. Важно понимать, что связь в тюрьме это незаконно, и это один из элементов тюремной коррупции.

Фото: Лиза Жакова / Медиазона

Связь дает тебе возможность повлиять на ход дела своего, урегулировать какие-то моменты на воле, поэтому это так дорого. Ерундой, как я, мало кто занимается — блоги никто не ведет. Мне пишут иногда ребята, которые попали в тюрьму, просят советы, спрашивают по поводу того, вести там блог или не вести. Надо понимать, что это может отразиться и на твоем положении, и на твоей камере, на всех зэках, если какая-то шумиха поднимется. В рамках своего блога я предпочитал сохранять анонимность — никаких названий, никакой географии. По этим же причинам не вел и инстаграм — за все время пять фотографий туда выложил, и то, когда уже на другое СИЗО переехал. У меня ни разу проблем из-за твиттера не было. Пару раз я забывал выйти [из своего аккаунта], и потом этот телефон «уходил». Теоретически могли бы сотрудники зайти в телефон и все увидеть. Но, слава богу, обошлось.

Когда не было связи, я вел твиттер офлайн — получилось несколько таких толстых довольно тетрадей. Возить с собой дневник, конечно, несколько опасно, но как-то аккуратненько у меня получилось. Потом, когда я приехал на лагерь, я его передал на волю. При этом на этапе тебя не так много людей окружает — не сотни человек, как в лагере — поэтому я кому-то даже давал там почитать, кто-то интересовался, добавлял какие-то истории от себя. Был какой-то отклик. В лагере я уже офлайн не вел — потому что понимал, что если я что-то буду записывать в тетрадке, это по-любому вызовет лишние вопросы.

Когда я освобождался, я хотел пойти в оперотдел, попросить за ребят, которые там остаются сидеть, сообщить, что на протяжении своего срока вел дневник, и если что-то случится, то я смогу предать огласке это, если будут злоупотребления. Но у меня не получилось с ними поговорить, к сожалению — начальник оперативного отдела ушел, я не смог его дождаться. А так, теоретически, если бы в мою сторону было бы серьезное злоупотребление, я бы воспользовался некоторой медийностью. А так меня максимум просто увидели с телефоном и забрали — но это так и положено, все в рамках закона. При этом за весь срок мне ни разу за определенное количество забранных телефонов не писали выговор и не отправляли в ШИЗО. Это говорит о том, что ко мне достаточно лояльно относились. В ШИЗО вообще за все время я провел сутки, но это было в самом начале, на Красной пресне — там вся камера устроила какой-то кипиш, и нас рассадили. У меня получалось находить общий язык и с зэками, и с сотрудниками, поэтому угрожать своими медиа не приходилось никогда.

Система

Я всегда был более-менее политически сознательным, со школы посещал какие-то митинги, у меня и родители такие. Я всегда интересовался, среди сверстников был более подкован, что-то читал по возможности. На колонии-поселении я стал наверстывать некоторые моменты, которые упустил, когда был на тюрьме, потому что там все же сильнее в вакууме информационном находился. Мне нравится быть в курсе событий, которые происходят в политической жизни страны, и конечно, многие вещи в ней неправильны. За решеткой это становится намного более очевидным и наглядным.

На поселении даже показывал своим сокамерникам фильм Навального про Медведева, но не все поняли, о чем вообще речь. Вовлеченность людей и на воле достаточно низка, а в таких местах еще ниже. Были ребята, которые отнеслись к этому с должным вниманием, но в основном скептически отнеслись, подумали, что я попал под какую-то промывку мозгов и так далее. Ну понятно, что просмотром одного фильма не перестроишь людей — это для меня больше такой прикол был. Ну, посмотрели фильм, пошли дальше своими делами заниматься. Но некоторые про Медведева сказали, что свой чувак, если столько ворует. На самом деле то, как действует компашка, находящаяся у власти, во многом схоже с понятиями, с идеями криминалитета — решения и пацанские принципы там прослеживаются, абсолютно такие же. Власть авторитетов, иерархия и так далее. Суть одна.

Если говорить о системе ФСИН, то она не направлена на исправление. Все тюрьмы заполнены людьми, которые покурили травку и так далее — которые навредили себе из-за своего идиотизма, как я. Хотел провести время таким образом, провел и за это был наказан, и в этом состояло мое преступление. Разве из-за этого я представляю общественную опасность? Но у нас не предусмотрено какое-то взыскание, предупреждение за это, поэтому мне пришлось полностью погружаться в тюремную среду, будучи никоим образом к ней не причастным. И таких — основная масса.

И это время, огромный срок, который мне был назначен, оно никак не направлено на исправление, как мне кажется — оно направлено просто на то, чтобы я потерял несколько лет своей жизни. И дай бог, что за это время человек не изменится в худшую сторону — чаще всего так это бывает. Вся эта система за счет коррумпированности, бесчеловечности — как со стороны заключенных и их понятий, так и со стороны сотрудников — за счет своего изначального идиотизма никакого смысла для исправления не имеет. Это просто карательная, бессмысленная процедура. Пройдя этот тюремный институт, человек должен в перспективе перестать совершать преступления, но этого просто не происходит. Я знаю кучу примеров, когда люди становились наркоманами уже в тюрьме, а вещества им доставляли сами сотрудники. На Кавказе трудно найти наркотики, но в тюрьме их полно, поэтому люди, которые не могли найти, просто приезжали к забору, перечисляли деньги на счет, и им из лагеря на волю уже перекидывали. Вот в этом идиотизм ситуации и заключается. А вообще давать огромные сроки за то, что ты имеешь вредные привычки, это неправильно. Смысла в этом нет.

Фото: Лиза Жакова / Медиазона

Книга

Сейчас мы с [писателем, автором книги о наркозависимых Transsiberian Back2Black] Андреем Дорониным работаем над книжкой. Она формально уже написана — это мой твиттер. Мы просто редактируем, убираем лишнее, выстраиваем хронологическую череду событий. Я начал вести твиттер с момента, когда мы еще не занимались вечеринками — 2011-2012 год. Потом это все по сюжету перетекает в то, что мы начали делать вечеринки, потом процесс зависания на этих вечеринках, и в определенный момент это все обрывается — попадаю в тюрьму, провожу там четыре года и выхожу. Сюжет сам собой появился — если ты это читаешь, ты его прочувствуешь.

Не знаю, будет ли этот текст нести художественную ценность, но мне кажется, что если есть какая-то аудитория, которая ко мне прислушивается, мне бы хотелось какие-то полезные вещи до нее донести. По количеству пожеланий, когда я вышел, мне стало очевидно, что людям небезразлична моя история — процентов девяносто из них были от незнакомых. Поэтому я хочу до них донести правильные вещи, пусть и в такой юмористической форме, как мой твиттер. В какой-то момент его стали читать мои родители, мама, отец, и у меня появился такой диссонанс — я понимаю, какое испытание, горе для семьи я создал на ровном месте. Мне было интересно, они понимают, что на самом деле все не настолько весело, как в твиттере описано? Там же полно всяких пошлых шуточек и так далее, не обидно ли им, если им кажется, что я так легкомысленно отношусь, преподношу произошедшее под таким развлекательным соусом. Но я думаю, что именно в таком формате посторонним людям будет легче воспринимать, иначе это просто не зашло бы. Одно дело, когда ты какие-то сухие, банальные вещи рассказываешь — о том, что наркотики это плохо, о том, что это может поломать тебе судьбу — это одно, а когда такой вывод делается из самой истории, это другое. У всего, что со мной произошло, есть четкие причины и последствия, и я хочу, чтобы люди это понимали.