«Накраситься в колонии — это пускай маленький, но вызов». Антропология женской зоны
Евгения Офицерова
Статья
8 марта 2018, 11:24

«Накраситься в колонии — это пускай маленький, но вызов». Антропология женской зоны

Фото: Максим Богодвид / РИА «Новости»

Доктор социологических наук Елена Омельченко рассказывает, что она узнала о российской женской тюрьме за годы полевых исследований.

За что и почему сидят женщины

Криминальное поведение — это социальный конструкт, который складывается в определенной историко-культурной среде. Общество в большей степени нормализует мужскую преступность, чем женскую. Женщин-заключенных примерно раз в пять меньше, чем мужчин. Конечно, и то, и другое выглядит как нечто нарушающее социальный порядок. Я делаю руками кавычки, потому что для мужчины это все равно выглядит как продолжение маскулинного, отчасти жестокого и агрессивного начала. А женщине в патриархатных режимах приписываются слабость, мягкость, податливость. Понятно, что это все стереотипы, но они реально влияют на общество.

У женщин-заключенных не обязательно неблагополучные родители, но могут быть особые ситуации, связанные с алкоголем, наркотиками, разводом, новым сожительством матери или отца. Так или иначе прослеживается акцент на отношения с матерью — они могут быть очень сложными.

Cейчас в основном женщины сидят за наркотики. Нам рассказывали истории про так называемые контрольные закупки. Это распространенный способ выйти из сложной ситуации, используя силовые органы. Много преступлений связаны с домашним насилием. Очень часто это ответ на насилие со стороны мужчины: отца, отчима, сожителя, партнера, мужа. Нам часто рассказывали о событиях в школе, которые становились резким поворотом в жизни женщин. Как правило, это связано с насилием, иногда изнасилованием, какой-то несправедливостью. В итоге обстоятельства складывались таким образом, что человек не мог им противостоять и совершал преступление. Ситуаций с намеренной агрессией, желанием навести кому-нибудь увечья мы не встречали.

В последнее время участились случаи экономических преступлений. После протестных событий — выступлений, митингов, задержаний — палитра преступлений и наказаний расширилась, мы знаем о случаях задержания и сроках за участие в протестных акциях. Я ни в коем случае не берусь судить или интерпретировать вопросы, связанные с законностью или незаконностью подобных задержаний и сроков. Просто отмечаю, что это новый феномен для России. История с Pussy Riot дала толчок к особому вниманию к случаям протестного активизма, особенно — женского. Ну и конечно — к условиям содержания женщин в колониях и особым режимам и повседневной жизни женщины на грани физического выживания и психологического прессинга. Правда, на мой взгляд, кардинальных изменений в колониях после этого не произошло. Разве что год-полтора назад было масштабное судебное разбирательство с верхушкой ФСИН по поводу коррупции и злоупотреблений. Если в системе и происходят какие-то изменения, то они носят политический характер.

Фото: Илья Питалев / РИА «Новости»

Тело осужденной. Медицина, акушерство, гигиена

В кодексах и в практике, регулирующих содержание в СИЗО и колониях, отсутствует понимание различий женского и мужского. С одной стороны, женщина, попавшая в заключение, в общественном мнении подвергается большей стигматизации — как преступившая не только закон, но нарушившая «естественный» порядок женского предназначения. С другой стороны, в рамках системы наказания ей отказано в реализации ее «женскости», когда ее тело, физиология, особые практики оказываются совершенно незначимыми, скорее наоборот, служат своего рода дополнительным механизмом унижения и наказания за «двойное» преступление. Содержание женщины ничем не отличается от содержания мужчины. По крайней мере нигде не прописаны правила, учитывающие особенности женской физиологии. Пол преступника не важен.

Медицина в колониях крайне низкого уровня. Самая большая проблема — это зубы. Нам женщины рассказывали, что они узнавали друг друга на улице, не имея совместного тюремного опыта, потому что таких плохих зубов у обычных людей просто не бывает. Если зубы болят, их очень редко начинают лечить. Обычно их рвут.

Гинекология воспринимается как дополнительное наказание женщин, как напоминание о том, насколько она недостойная женщина. Помощь очень плохая. Женщин доводят до крайнего состояния, когда уже нужна госпитализация. Врачи работают в лучших традициях советской гинекологии, когда определенные манипуляции с женским телом могут использоваться и восприниматься как особое наказание за «удовольствие». Это репрессивная медицина.

Наркозависимость лечат просто отказом. Для человека, который хочет от нее избавиться, там подходящие условия — полная изоляция. Это, конечно, жуткие ломки, но нам женщины говорили, что в избавлении от зависимости заключается единственный плюс заключения, как бы странно это ни звучало. Конечно, наркотики в колониях можно купить, но они доступны не для всех. Это вопрос денег, связей, отношений с администрацией и места в иерархии.

Никакой медицинской тайны там не соблюдается. Если у заключенной ВИЧ или туберкулез, об этом наверняка все знают. Например, ВИЧ-положительных должны перевозить отдельно. Небольшая ВИЧ-фобия там есть, потому что люди оторваны от актуальной медицинской информации. Определенные страхи существуют.

Нам рассказывали истории, когда женщины рожали в колонии. Для беременных предусмотрены специальные отсеки или бараки. После родов они недолго проводят время с детьми, а потом младенцы находятся отдельно. Я знаю, что это очень тяжелая и травматичная ситуация для женщин, потому что времени на то, чтобы побыть с ребенком выделяется не очень много. Дети могут быть желаемыми, но иногда наоборот — некоторые беременеют специально, чтобы получить послабления режима.

В магазине колонии продаются прокладки, и женщина сама должна их покупать. Это тоже ценный ресурс. Их меняют на что-то, иногда используют вместо них подручные средства. Самое сильное издевательство — когда из-за менструации пачкается постельное белье, а женщины обязаны его стирать сами. Часто это невыносимо сложно. Интересно, что в тюрьмах постельное белье обязательно должно быть белое, поэтому пятна сразу бросаются в глаза.

Помыться в колонии невероятно сложно. Есть душ, в который пускают раз в неделю. Есть еще помывочные, в которых можно заодно и постирать. Для этого установлены определенные графики. Самыми ущемленными оказываются «грибы», то есть бедные, у кого нет родственников, денег, и которые вынуждены помогать другим, более статусным женщинам — стирать, убирать, помогать им готовить. Конечно, «грибам» остается меньше всего времени на личную гигиену. Это оказывается фактически невозможным. Как правило, право на эксклюзивное пользование той же помывочной имеют бригадиры.

Фото: Евгений Епанчинцев / РИА «Новости»

«Грибы», «шерсть», «горохи». Иерархия женской зоны

«Грибы» — это самая низшая ступень в иерархии. Это, как правило, те, кто давно сидят, не греются, бомжевали в прошлом, много пили — или сельские женщины с низким уровнем образования.

В женских колониях есть «блатные», которыми могут быть дневальные и бригадиры. Это люди, которые каким-то образом связаны с начальством или имеют в его глазах определенный вес. Поэтому у них есть привилегии.

Весь ужас даже не в том, что ты попадаешь в ситуацию полной изоляции, потому что женщин практически никто не навещает. Главное, что ты никогда не можешь побыть в одиночестве, тишине, сама с собой. У тебя нет ни времени, ни возможности. Ни внутреннего, ни внешнего пространства. Например, спальное место. От места в иерархии зависит, где человек спит. Женщины умудрялись делать что-то вроде комнаток — ставили четыре двухэтажных кровати и занавешивали их простынями, изолируя их от других. Хотя нельзя занавешивать кровати простынями, они это делают на какое-то время. Самые престижные места — у стенки и в углу. Хотя бы с одной стороны ты оказываешься изолирована от кого-то другого и можешь просто отвернуться к стенке и никого не видеть.

«Шерсть» — это те, кто «греются». Те, кому делают передачки богатые родственники или какие-то друзья, подруги, «спонсоры». Часто бывает, что богатые родственники покупают оборудование для колонии. У «шерсти» есть ресурс.

«Активисты» — это те, кто зарабатывают на УДО. К ним может быть двоякое отношение. Если мужские колонии делятся на красные (где руководит администрация) и черные (где власть принадлежит блатным авторитетам), то в женских колониях такого мы не встретили, как и ярко выраженной системы понятий. В мужской черной колонии активистов очень не любят, потому что идти на УДО — не по «понятиям». Нельзя выполнять общественную работу и вообще работать. Это унизительно для них. Настоящий вор этого делать не может. У женщин все-таки более нейтральная позиция по отношению к этому.

«Горохи» — это самые младшие, молодняк.

«Грибов» и «горохов» используют по мере возможности. В разных ситуациях по-разному. Они занимаются какой-то вспомогательной работой, обслуживают, например, убирают, моют, чистят туалеты и так далее. За это они получают защиту, вещи вроде сигарет, кофе и чая, а еще их могут просто не бить.

Очень сильно осуждается убийство ребенка. Среди наших информанток встретилась одна такая история. Эта женщина была крайне замкнута. Она просто выбрала для себя такую позицию: ни с кем не общалась, не вступала в коалиции, вела себя максимально отчужденно. Там была ситуация достаточно сложная. Мы никогда не вставали в позицию оправдания или осуждения, не выясняли, насколько приговор справедливый. Тем не менее с этой женщиной создавалось ощущение, что она выгородила своего сожителя. Это было непреднамеренное убийство.

Фото: Виталий Аньков / РИА «Новости»

Любовь и секс в тюрьме

В женских колониях гомосексуальность в целом в меньшей степени стигматизирована, чем в мужской. В мужской к такому относятся как к серьезному преступлению, поскольку это нарушение главного принципа патриархата. Женщинам общественное мнение всегда позволяло гомосексуальность. Это стереотипно рассматривалось как что-то несерьезное и временное. Это представление нашло отражение в тюремной жизни. В мужской колонии гомосексуальность — это самая тяжелая стигма. Заключенные, вступающие в интимную связь, это люди даже не второго, а пятого сорта. Их игнорируют, с ними нельзя есть, пить, делить что-то. В женской колонии такого нет.

Еще одна отличительная черта женской колонии — это очень интенсивное общение, невероятное просто. Это почти единственная практика, доступная им, они больше ничего не делают. Мужчины еще не все работают, а женщины работают и разговаривают. К тому же все на виду. По формальным законам это запрещено, но о любовных историях знают практически все, включая администрацию. Часто сотрудники манипулируют этим.

Гомосексуальность бывает ситуативной, а может быть более серьезной, когда женщина еще до колонии идентицифирует себя как лесбиянка. Ситуативная появляется в силу одиночества и изолированности. Девочки, которые выглядят как мальчики, очень ценятся в колонии. Чтобы завоевать статус, избежать издевательств или иметь возможность греться, некоторые из них начинают вести себя нарочито маскулинно. Нам рассказывали о разбирательстве, когда такую женщину выводили на чистую воду, устанавливая ее биографию. С одной стороны, это немного смешно, но с другой — это значимый момент идентичности. Искренность — одно из самых ценных качеств там. Если человек врет о прошлом, ему и в мужском, и в женском пространстве будет тяжко.

Часто женщины создают псевдосемейные пары, в основном, по двое. При этом они необязательно будут состоять в романтических отношениях. Тут вопрос не в этом. Это ситуация вынужденного сожительства людей с разными характерами и биографиями. В любом случае, даже если нет секса и романтических чувств, людям нужна эмоциональная связь, иначе пары не получится. Колония — это очень агрессивная среда, поэтому иметь какую-то поддержку просто необходимо. Кроме того, «семейницы» делятся друг с другом передачами. Если одна из них раньше освободится, она будет делать передачки для подруги. Это форма защиты и устройства быта, ну и, может быть, определенная склонность женщины к совместному проживанию. Человеку нужно с кем-то поспорить, на кого-то поворчать, рассказать кому-то, как дела на работе, попросить оставить сигарету, выпить вместе кофе. Это внесение смысла в существование: когда ты живешь не только для себя, но и кому-то помогаешь.

Иногда женщины используют сексуальное насилие для демонстрации власти и унижения, но это не так распространено, как в мужской колонии. Чаще, для того, чтобы поставить человека на место, практикуется не сексуальное насилие, а физическое. Там тоже очень много разборок, драк, даже внутри семей и пар.

Романы заключенных с сотрудниками колонии воспринимаются как геройство, но здесь нужно понимать, что мы находимся в пространстве их нарративов и понимания того, что с ними произошло. Например, истории с мужчинами, работающими в колонии, могут оцениваться по-разному.

Отношение к такому роману как к геройству, даже если женщина испытывала унижение, может быть желанием нормализовать свою историю. Такая близость не может считаться полностью добровольной, потому что сотрудник колонии очевидно обладает большей властью, чем женщина-заключенная. Но истории с женщинами-охранницами — это больше про победу, восстановление справедливости. Особенно когда охранница начинает о заключенной заботиться, либо помогать. Но и тут есть свои нюансы, потому что это может быть история о предательстве и эксплуатации. Близость — это ресурс, увы.

В тюрьме, колонии, в несвободе все существующие в свободном обществе системы отношений и механизмы власти доводятся как бы до крайности, выглядят ярче и выпуклее. Наши повседневные желания понимания, разделенности, смысла, близости, справедливости работают и в рамках закрытого института. И там, и там мы можем наблюдать искренность, меркантильность, борьбу за власть и ресурсы и так далее.

Фото: Евгений Епанчинцев / РИА «Новости»

Администрация, труд и протест. Почему женщины возвращаются в колонию

В женских колониях реже конфликтуют с администрацией, чем в мужских и малолетках. Не потому, что женщина более лояльна и спокойна, а потому что в жизни их приучили к терпению, выносливости, и, как это ни грустно, к подчинению. Несмотря на то, что было много историй активистских, женщины, попавшие в ситуацию такого подавления, стигмы и изоляции, сложно адаптируются — не все способны сопротивляться. Хотя были какие-то попытки через авторитетов и блатных работать с администрацией. Конфликты решались не через забастовки, а через разговоры.

В том числе из-за этого женщины работают по 12 часов. Кроме того, если женщине говорят, что от качества ее работы зависит возможность уйти по УДО или получить дополнительное свидание с родственниками, она будет работать. На это влияет еще и отсутствие воровского закона, в котором работа считается унижением. Женщинам, наоборот, работа помогает отвлечься, помогает справиться с медленно текущим временем. Но она действительно невероятно сложная. Заключенные шьют ватники, одежду, шинели для воинских частей, хозчастей, для тех же колоний. Производство вредное, поэтому работа плохо сказывается на легких и сильно портит здоровье. Если выработку не делаешь, тебя штрафуют. Кому-то удается, кому-то нет.

Еще один способ социализации — это косметика. Накраситься в колонии — это пускай маленький, но вызов. В любой закрытой системе всегда ищут ходы для символического протеста: можно фуражку на затылок сдвинуть, одну пуговичку не застегнуть. При приближении дембеля человек тихонечко начинает позволять себе вольности. При этом одежда, внешний вид в тюрьме — это как раз один из самых главных методов дисциплинации тела. Оно должно быть закрыто и выглядеть так, как надо в рамках этого заведения. Все должны быть похожи друг для друга. Хорошо выглядеть нужно, чтобы напомнить себе о свободной жизни. Чтобы забыть хотя бы на секунду, что они сидят.

Есть разные техники нейтрализации, которые могут помочь совладать с прошлым. Это отказ от ответственности, например, когда говорят: общество во всем виновато; отрицание наличия ущерба, отрицание наличия жертвы; осуждение тех, кто судит; обращение к более высоким авторитетам. Эти техники нужны для того, чтобы оправдать себя и объяснить, почему с человеком это случилось. Осужденные стремятся нормализовать свою ситуацию и таким образом выйти — хотя бы иллюзорно — из стигмы, позиции исключения. Если система защиты не выстраивается, то человек просто превращается в овощ, ни на что не реагирует, перестает заботиться о себе, молчит. В конечном счете это может закончиться серьезной психической проблемой или даже суицидом.

Отсутствие нормальной системы адаптации и ресоциализации приводит к тому, что человеку сложно трудоустроиться, финансово обеспечить себя, получить жилье. Часто женщины выходят и оказываются на улице, потому что семья их выписала, мужья развелись, детей отдали в детский дом и так далее. У них нет материальной базы, чтобы продержаться и выжить. Кроме того, на них давит отношение общества: на работу берут неохотно, есть запрет на целый ряд профессий. Конечно же, на адаптацию влияет семья. Женщины чаще дожидаются своих мужчин из заключения, а мужья, как правило, находят новые семьи. В итоге человек попадает в обстоятельства, в которых ему негде жить, нечего есть, но в то же время у него есть определенные способности и опыт, который как бы подсказывает «слушай, ну вообще не проблема, сейчас за час у тебя будет десять тысяч, давай мы это решим, и ты остановишься». Вся система ориентирована на то, чтобы люди возвращались в колонию.

Елена Омельченко — доктор социологических наук, преподаватель НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге, автор нескольких исследований, посвященных российским колониям, научный редактор коллективной монографии «До и после тюрьмы. Женские истории». Одну из этих историй можно прочитать на «Медиазоне».