Наполовину лишний, а наполовину плохой. Одиозный закон о просвещении прошел второе чтение

В ноябре прошлого года группа из 14 депутатов Госдумы и членов Совета Федерации внесла на рассмотрение нижней палаты поправки в федеральный закон «Об образовании». В пояснительной записке авторы законопроекта сетовали, что действующее законодательство никак не регулирует просветительскую деятельность вне стен школ и вузов.

«Отсутствие соответствующего правового регулирования создает предпосылки для бесконтрольной реализации антироссийскими силами в школьной и студенческой среде под видом просветительской деятельности широкого круга пропагандистских мероприятий, в том числе, поддерживаемых из-за рубежа и направленных на дискредитацию проводимой в Российской Федерации государственной политики, пересмотр истории, подрыв конституционного строя», — говорилось в документе.

Законопроект вводит определение «просветительской деятельности» — это, по мнению авторов документа, «осуществляемая вне рамок образовательных программ деятельность, направленная на распространение знаний, умений, навыков, ценностных установок, опыта и компетенции в целях интеллектуального, духовно-нравственного, творческого, физического и (или) профессионального развития человека, удовлетворения его образовательных потребностей и интересов».

Поправки наделяют правительство полномочиями контролировать просветительскую деятельность, определять порядок и условия ее осуществления. Однако ко второму чтению подзаконных актов, конкретизирующих эту часть законопроекта, не появилось; правительству лишь предстоит их разработать.

Инициатива запрещает использовать просветительскую деятельность для разжигания социальной, расовой, национальной или религиозной розни, в том числе через распространение недостоверных сведений об «исторических, о национальных, религиозных и культурных традициях народов», а также побуждать к действиям, противоречащим Конституции.

Четвертый пункт законопроекта был разработан ко второму чтению. В нем говорится, что научно-методическое и методическое обеспечение образовательной деятельности в государственных образовательных учреждениях могут осуществлять только сертифицированные организации.

Пятый пункт закона касается уже не просветительской, а образовательной деятельности. Авторы инициативы предлагают в целях «недопустимости негативного иностранного вмешательства в образовательный процесс» допускать международное сотрудничество в образовании только при наличии «заключения федерального органа исполнительной власти». Эта мера коснется международного академического обмена, научных конференций и образовательных программ с участием иностранцев.

В декабре закон прошел первое чтение. Одновременно на Change.org появилась петиция с требованием отказаться от поправок, которую запустил астрофизик и популяризатор науки Сергей Попов. На момент публикации этого текста она набрала больше 230 тысяч подписей. Несмотря на протесты президиума Российской академии наук и научного сообщества в целом, до второго чтения законопроект дошел с незначительными поправками, не меняющими сути инициативы.

Один из его авторов, сенатор Андрей Климов, комментируя недовольство ученых, заявил, что 11 ноября «в Вашингтоне состоялся ряд решений торпедировать максимально эти предложения». По его мнению, некие силы за рубежом «взбаламутили людей, которые не очень вчитались в то, что мы предлагаем».

«Медиазона» поговорила с людьми, которых новый законопроект затронет непосредственно — издателями просветительских медиа, лекторами и популяризаторами науки.

Андрей Аксенов, автор исторического подкаста «Закат Империи»

Я считаю, что этот законопроект абсолютно не нужен. Во-первых, закон подается вот в каком плане: мы никак не контролируем распространение каких-то идей, а мало ли, вдруг кто-то станет врать про нашу страну — надо бы это как-то контролировать! Основной месседж был такой.

Но проблема в том, что законодательными мерами это проконтролировать и исправить никак нельзя, мне кажется, в истории вообще нет такого опыта. Это должно происходить по-другому. Должно быть большое количество разнообразнейших знаний: и популярных, и академических. Должна быть живая среда и дискуссия внутри этой среды, чтобы люди могли видеть спектр мнений и выбирать. На мой взгляд, не нужно бояться, что будут какие-то непроверенные сведения. Ничего страшного в этом нет. Если закон примут в том виде, в каком он есть, это приведет к обратному — культурное, образовательное, просветительское пространство неминуемо сузится, причем в несколько раз. Я думаю, очень многие просто закроют проекты.

Просветительская деятельность сейчас никак законодательно не регулируется. Есть официальное академическое образование, институты, а есть курсы, которые существуют вне правового поля. Просто все делают что хотят, и все. В принципе, идея, что должен быть какой-то законопроект, который урегулирует [просветительскую деятельность], она здравая. Но у нас ее начали вводить сразу с ограничений.

Отдельный вопрос состоит в том, что закон в такой форме, в которой он есть, просто неисполним. Может быть, те, кто хотят ввести этот законопроект, сами предполагают, что он работать не будет, возможно, его применят против кого-то, кто не нравится, один или два раза.

Судя по формулировкам [законопроекта], должны быть эксперты со стороны, видимо, министерства образования, которые смогут оценивать: вот, допустим, в этом просветительском проекте есть разжигание розни и какой-то экстремизм, или нет его там. Что это будут за люди? Насколько можно им доверять? Насколько у них важная экспертиза? Существуют даже образовательные исторические тик-токи — это огромнейшая область. Откуда возьмутся люди с необходимым опытом и знаниями, чтобы все это оценивать? Непонятно. Ну, то есть их нет, очевидно.

Вот мой подкаст. Если власти обратят внимание на подкасты, возможно, мне надо будет получать какую-то лицензию. Возможно, мне надо будет показывать сценарии заранее. Мне придется отправлять каждый сценарий выпуска еженедельного подкаста? Вот на это точно не должно им хватать никаких ресурсов! Но закон сформулирован так, что, мне кажется, и это возможно. Просто какой-то кошмар, бред, короче.

Я вообще не собираюсь подчиняться. Но надо будет смотреть на правоприменительную практику и пытаться понять, зачем и как это должно работать. Допустим, если в какой-то момент всех подкастеров позовут встать в очередь в министерство образования и без этого нельзя, надо будет смотреть, что будет происходить, и действовать по обстоятельствам.

Алиса Таежная, кинокритик, лекторка

В связи с карантином рынок образования очень сильно обогатился: в эту отрасль входят не только школы и онлайн-семинары, но еще подкасты и видеолекции. Это растущий интересный рынок, к которому наше правительство проявляет огромный интерес, потому что это вещи горизонтальные, низовые, неподконтрольные. Я сейчас говорю о хороших школах, а не о том, что в кавычках называется «инфоцыганством». Это образовательные программы, которые базируются на профессиональном опыте, на экспертизе людей с полей.

Я читаю лекции по истории кино, так как работаю кинокритиком. Я не киновед, не историк кино. Я читаю лекции по современному кино, в основном, XXI век. Это то, в чем я очень хорошо разбираюсь, потому что езжу на кинофестивали, отсматриваю огромное количество проката и все так или иначе значительные новые фильмы. Я уверена, что преподаватели киновузов не обладают той же экспертизой, что и я, а я не обладаю той экспертизой, что они. Мы прекрасно в этом друг друга дополняем.

Всегда есть подозрение, а потом есть практика. Практику этого закона пока никто из нас не прожил. Но у меня есть огромное подозрение, что большое количество людей, которые являются профессионалами, но не обладают научными степенями, будут выключены из процесса. У меня есть опасения на 98%, что огромное количество неугодных наук, направлений мысли или тем, которые кажутся министерству образования и науки слишком подозрительными, будут ограничиваться.

В первую очередь, я думаю, это вещи, касающиеся разнообразия в любом его виде: разнообразия религиозных воззрений, сексуальных ориентаций, гендера, исторических перспектив взгляда на развитие России. Все это легко попадает под запрет. Очень сложно будет преодолевать эти цензурные рамки, в частности, мне, потому что фильмы XXI века, о которых я рассказываю — это целиком сплошные болевые точки российской реальности: это вопросы социальной несправедливости, цензуры, полицейского контроля, давления на меньшинства. Поэтому я не то что не получу разрешения от министерства образования — скорее всего, и не пойду за ним. Хотя зарекаться не приходится.

Я бы сравнила ситуацию с введением прокатных удостоверений, из-за которых в Россию невозможно привезти, не поседев, практически никакие международные премьеры, интересные спецпоказы, ретроспективы, пленочные копии старых фильмов. На каждый публичный показ любого фильма — бесплатный, платный — необходимо прокатное удостоверение.

Мы понимаем, что и эта история с образованием, и закон о прокатных удостоверениях, и статус иностранного агента нужны для того, чтобы количество входящей информации, распространение знания регулировалось. Я не очень понимаю, как это будет работать — возможно, как запрет телеграма, а, возможно, как закон об иностранных агентах, с частными репрессиями. Никаких хороших ощущений от этого закона у меня, естественно, нет. Все затаились и ждем, как это будет реализовано. Я лично придумываю, кем мне интереснее и приятнее быть в будущем: баристой или маникюрщицей. И я абсолютно не шучу. Я думаю, что перед этим выбором встанет очень большое количество людей.

Евгений Логинов, кандидат философских наук, редактор научно-популярного журнала «Финиковый компот»

Не думаю я об этом законопроекте ничего хорошего, потому что он крайне рамочный. В этом документе непонятно просто ничего, основная его проблема в том, что он ничего не поясняет. То есть очевидно, что в таком виде он просто не может работать.

Этот закон также совершенно лишний. В нем есть странное определение просветительской деятельности, о котором никто не просил. В нем есть какие-то заявления о том, что нельзя рознь пропагандировать. Но это и так запрещено. Зачем это еще раз запрещать? То есть он наполовину лишний, а наполовину плохой.

Насколько я понимаю, ключевая фраза в законопроекте — то, что нужно наделить некие федеральные органы полномочиями по координации участия образовательных организаций в международном сотрудничестве путем выдачи заключений. Это загадочная формулировка. Если ее буквально понимать, то если я захочу написать письмо коллеге из Англии или Австралии, я должен получить какое-то заключение. Если я хочу кого-то привезти сюда или сам поехать куда-то, то мне тоже нужны какие-то справки. Справки — это плохо.

Это физически не может работать, потому что ученые систематически занимаются тем, что, как тут написано, требует заключений — международным сотрудничеством. Нет таких ученых, которые не занимаются международным сотрудничеством. Моя работа процентов на тридцать состоит из общения с англоязычными коллегами, и я бы не хотел терять эти тридцать процентов. Это хорошие тридцать процентов, пусть они будут.

При этом я не думаю, что они будут что-то запрещать. В некоторых случаях, разумеется, да, но как массовая практика — вряд ли. Скорее, это будет похоже на бесконечные разрешения. Бесконечные разрешения — это очень плохо. Я без них справлюсь, мне кажется. Я еще никогда не сталкивался с попытками вмешиваться в научную работу. Я ни разу не просил разрешения, чтобы кого-то куда-то привезти или кому-то что-то написать.

Полагаю, объявленное просто не может быть настоящей мотивацией тех, кто продвигает закон. Я не знаю, из каких именно межведомственных расколов он вышел, но целью не может быть защита людей от опасной или непроверенной информации. Особенно милы рассуждения авторов проекта про лженауку. Ученые с ней сами разобраться могут, главное не мешать. Что касается иностранных ученых, то контакты с ними просто часть обычной академической жизни, современная наука может быть национальной только в очень слабом смысле.

Приведу пример. У меня с коллегами есть небольшой проект, философский научно-популярный журнал «Финиковый компот». Наш журнал явно занимается просветительской деятельностью — если следовать определению законопроекта. В той же записке в качестве обоснования таких мер указываются недопущение некоего «иностранного вмешательства в образовательный процесс». Мы не вполне понимаем, как это отразится, например, на публикации в нашем журнале работ коллег, учащихся или работающих в зарубежных университетах, на публикации интервью с крупнейшими философами, в основном зарубежными, или переводов наиболее значимых статей по философии, также авторства наших иностранных коллег. Отсутствие какой-либо конкретики в тексте законопроекта в сочетании с подобными объяснениями в пояснительной записке заставляют нас опасаться худшего.

Есть ощущение, что сейчас это такой юридический мешок, в который потом могут запихнуть что угодно. В итоге это может вылиться в какую-нибудь очередную процедуру лицензирования, которая будет использоваться произвольным образом для достижения произвольных целей.

Анастасия Пронина, руководительница образовательных программ в пространстве «Бенуа 1890»

«Бенуа 1890» — это общественное пространство в спальном районе Петербурга. Одним из наших проектов является сад современного искусства под открытым небом и общедоступный лекторий. Мы знакомим наших соседей с петербургским искусством, мировой историей искусства, показываем фильмы о стрит-арте. Посещение либо бесплатно, либо стоит символическую сумму. Наша деятельность носит исключительно просветительский характер. Мы — популяризаторы и верим в то, что искусство не должно жить только в центре города.

Ранее у нас никогда не было опыта вмешательства властей в нашу работу. У нас хорошие отношения с комитетами, которые согласовывают установку объектов (сад Бенуа — памятник культуры регионального значения), они стараются нам помогать.

Естественно, любая инициатива, явная цель которой контроль ради контроля — это плохо. Здесь я вижу еще и попытки защитить непонятно кого от непонятно какой иностранной угрозы. Поправки — это даже не документ, это лист А4 популистских заявлений: нет четких формулировок, алгоритма дальнейших действий для образовательных организаций. Есть желание просто запретить. После принятия этого закона, если оно состоится, наш бесплатный лекторий также окажется в сфере интересов чиновников. Что за странное искусство мы популяризируем? Почему художники иностранные? А, это у них псевдонимы! Почему не по-русски? Мы не хотим, чтобы к нам приходили ревизоры и проверяли соответствие наших лекций госповестке.

Если законопроект примут, нам придется ему подчиняться. А разве у нас будет выбор? Хотя формулировки настолько расплывчаты, что, мне кажется, пока мы найдем контролирующую инстанцию, пройдет полгода.

Андрей Коняев, основатель научно-популярного издания N+1

Я не очень люблю гадать, и вообще наука — она не про гадание. У меня был спор в фейсбуке как раз на тему, что мы потеряем, когда примут этот закон. Мы сразу ничего не потеряем, все будет нормально, ничего особенно не изменится. Потом станет сложнее, [когда] кому-то придет в голову воспользоваться этим законом. Опять же у меня в фейсбуке под обращением Сергея Попова пришли люди, которые стали рассказывать, что на деньги Сороса в России спонсируется пропаганда гомосексуализма и толерастии и прочая, и прочая. Этот человек — участник форума «Как убивают Россию», например.

То есть этот закон как бы говорит, что вот эти люди — окей. А люди, которые распространяют какие-то знания — они недостаточно хороши. Так тому и быть.

Закон дает замечательный, удобный репрессивный инструмент. Причем нужно понимать, что закон касается много кого еще, не только популяризаторов [науки] — меня эта часть волнует. Но если его почитать, там много какие вещи регламентируются — например, взаимодействие с иностранными учеными. Это как в фильме Майкла Бэя — когда происходит какая-то дичь на экране, ты даже не можешь за что-то конкретное ухватиться, потому что там Оптимус Прайм мелькает, из космоса хрень прилетела, а ты просто такой: «Я не знаю, что происходит, мне сложно рассказать это по деталям».

Важный элемент здесь то, с какой целью здесь создается этот законопроект. А он создается с очень понятной целью. Про это, во-первых, в «Коммерсанте» очень хорошее интервью автора законопроекта [Андрея Климова], который просто прямым текстом говорит, что буча против законопроекта инспирирована с Запада, что у него есть доказательства этого — это автоматически означает, что вся Российская академия наук, президиум которой в полном составе выступил против этого закона, тоже, значит, подконтрольна западным спецслужбам.

Я даже не знаю, мне сложно понимать, что в голове у этих людей. Мы живем в ситуации, когда люди, которые придумывают и принимают законы — у них такое полумистическое отношение к вещам. Не научное, не рациональное, а полумистическое. У [главы администрации президента Антона] Вайно, например, нооскоп. Это же безумная совершенно вещь, что-то вроде всевидящего ока Саурона! И это совершенно никого не смущает. Люди в этой парадигме живут и берутся регламентировать науку.

Штука состоит в том, что в этой мистической парадигме Климов абсолютно прав. Да, нельзя, чтобы у тебя в обществе был процесс, который ты не контролируешь — потому что злые силы могут его использовать для того, чтобы подрывать в юных умах веру в непререкаемый статус наших с вами ценностей, сформулированных в виде утверждений. Потому что в представлении Климова люди все идиоты, их легко убедить в чем угодно.

Михаил Родин, экс-ведущий научно-популярных программ «Родина слонов» и Proshloе на радио «Говорит Москва»

В начале марта Михаил Родин рассказал о закрытии передач и увольнении с радиостанции из-за критики законопроекта о просвещении

Я всегда агрессивно избегал политики, но политика пришла за нами, что называется. Возник этот законопроект с поправками в закон «Об образовании». Я и все мои коллеги, и руководство Российской академии наук — ну, в общем, все люди, которые работают в этой сфере — посчитали поправки не очень верными, излишними и опасными. Очень хрупкое здание просвещения, которое выросло на личной инициативе большого количества людей без бюджетов, просто на желании что-то делать — оно может просто рухнуть, потому что выполнять бюрократические требования, которые теперь могут быть предъявлены, никто не будет. Проще этого не делать, чем убить много сил на бюрократизацию. Вы видели письмо, опубликованное в «Троицком варианте» с огромным числом подписей наших ученых, которые говорят: «Мы не будем выполнять этот закон». Я считаю, что это просто сумасшествие. То есть ученых заставляют проявлять правовой нигилизм, их на это провоцируют.

Мы начали бороться. Выяснилось, что с нами толком никто не хочет общаться, и авторы поправок не принимали участия в обсуждении этих поправок даже на нулевых чтениях в Госдуме. На критику разных сообществ огрызались. Понятно, что мы люди законопослушные и патриотично настроенные. Я не мог остаться в стороне. Мы использовали разные варианты, которые нам даны законом. Один из вариантов — написать письмо президенту, чтобы обозначить перед ним позицию как минимум части нашего сообщества.

Собственно, я это и сделал. Выяснилось, что с одной стороны, наш главный редактор [Роман Бабаян] не поддерживают мою точку зрения, а поддерживает точку зрения людей, которые создали этот закон. Ему еще не понравилось, что я не согласовав с ним, подписался под письмом как ведущий радиостанции «Говорит Москва». Мы, в общем, нормально пообщались — согласились, что недопонимание вызвано тем, что я давно работаю на этой радиостанции, и эта работа выстраивалась на определенных морально-этических нормах. Мне никогда не приходилось что-то там согласовывать. Я считал себя творческой личностью, которая имеет право на выражение своей точки зрения. Он — человек с другим опытом, с другим мировоззрением.

Мы решили, скажем так, узаконить эти новые отношения, расписать новые правила игры, но тот текст допсоглашения, который был составлен, меня абсолютно не устраивал. Потому что по нему я вообще не имею права рассказывать, где я работаю. Мы с моим юристом предложили сузить эти формулировки, сделать их более конкретными, чтобы не было такого: «Первое правило бойцовского клуба — не рассказывать о бойцовском клубе». Но юрист радиостанции не пошла навстречу, а Роман Бабаян просто отказался со мной встречаться. Собственно, передо мной поставили условие — либо я подписываю допсоглашение, либо ухожу; я его, естественно, не подписал. Я посчитал, что невозможно выполнить условие, которое здесь прописано: «Не использовать информацию о себе и своем опыте, связанном с созданием программ». Грубо говоря, наше с вами интервью было бы сейчас невозможно, потому что я вам много рассказываю о своей программе и о себе. По-моему, это абсурд.

Мы сейчас с командой будем анализировать предложения, которые уже начали поступать. Будем анализировать, нужно ли нам уходить на другую радиостанцию, или, может быть, остаться независимым проектом в YouTube. Я официально могу заявить, что я не прекращу заниматься той деятельностью, которой я занимаюсь, потому что это дело всей моей жизни. Меня не поймут коллеги-ученые, если я прекращу. Я считаю, что это очень важно для общества.

Редактор: Дмитрий Ткачев