При допросе свидетелей во время первого заседания по делу гособвинитель Артем Лытаев настойчиво повторял вопрос о том, был ли в ходе акции Павленского «осквернен» Малый Конюшенный мост — статья 214 УК определяет вандализм как «осквернение зданий или иных сооружений, порчу имущества на общественном транспорте или в иных общественных местах». «Для меня мост — живой объект, и я считаю, что он оскорбился», — сообщила суду специалист по охране памятников Юлия Харчилава, обследовавшая Малый Конюшенный после поджога покрышек. «А что, можно гадить на памятник архитектуры?» — задавался риторическим вопросом свидетель обвинения Владимир Копшев, в ходе допроса на стадии следствия предлагавший «найти и расстрелять» участников акции на мосту.
На заседание явились двое представителей Филина, у которых есть доверенность от него. На вопрос судьи, испытывают ли они неприязнь к Павленскому, представители потерпевшего отвечают отрицательно. Поскольку никто не возражает, суд постановляет продолжить заседание в присутствии представителей потерпевшего.
В зал входить свидетель Сергей Ильченко — мужчина плотного телосложения в синей футболке, черных джинсах и кроссовках. На его шее — толстая золотая цепь. Он работает генеральным директором в частной компании, занимающейся прокатом автотранспорта.
Прокурор спрашивает, знаком ли ему гражданин Мишаков, водитель автомобиля, на котором, по версии следствия, были привезены покрышки на Малый Конюшенный мост. Ильченко отвечает, что знаком, поскольку тот брал в 2013 году — хотя акция состоялась в 2014 году — в аренду на одни сутки автомобиль «Газель». Машину вернул вовремя, с какой целью ее брал — не пояснял.
Затем вопросы задает адвокат Павленского Дмитрий Динзе.
— Какие документы составляются на аренду?
— Договор аренды.
— Вы интересуетесь целью?
— Нет.
— Вы знали, что перевозил Мишаков на машине?
— Нет, только когда пришел следователь — он рассказал, что машина перевозила покрышки
— Вам известно о поджоге шин на мосту?
— Узнал, когда пришел следователь.
— Следователь, когда приходил, документы какие-то составлял?
— Не помню, вроде бы какой-то протокол.
— А где вы выдавали документы, которые запрашивал следователь? Это было вовремя допроса?
— Да, это было на Лиговском, я отдал документы следователю.
— Вы знаете Павленского?
— Нет.
Прокурор просит огласить показания, данные свидетелем на стадии предварительного следствия в связи с противоречиями: он не помнит конкретных дат, потому что речь идет о 2014 годе, а сейчас свидетель почему-то сказал о 2013. Суд удовлетворяет ходатайство, после чего прокурор зачитывает о том, как 22 февраля 2014 года Мишаков арендовал автомобиль, а 23 февраля 2014 года вернул его в первоначальном состоянии. Затем прокурор зачитывает условия договора. Судья спрашивает, подтверждает ли Ильченко свои показания. Тот отвечает утвердительно и отмечает, что просто перепутал 2013 и 2014 годы, поскольку прошло уже много времени.
Динзе обращает внимание на то, что ни на одном документе нет подписи Мишакова. Ильченко смотрит на них и говорит, что знает об этом, и что он говорил об этом следователю. По словам Ильченко, подписи нет, потому что он выкинул оригинал, а копию распечатал с компьютера.
— Зачем вы сами подписали сам договор и отдали следователю, зная, что это лишь распечатка с компьютера? — недоумевает Динзе.
— Ну, не знаю, так всегда делаю, не подумал.
— Я правильно понимаю, что все договора у вас в электронном виде на компьютере? — спрашивает второй адвокат Павленского Светлана Ратникова.
— Да, а бумажные мы выкидываем.
— А как вы узнали, что именно на этой «Газели» перевозили груз?
— Мне следователь показал.
— А вы часто выкидываете документы? — вдруг спрашивает представитель потерпевшего.
— Да, мы не храним бумажные версии.
По словам свидетеля, следователь объяснил, что он ищет этот автомобиль, поскольку на нем «отвезли резину и на каком-то мосту ее сожгли».
— А как вы можете подтвердить, что этот договор был составлен именно тогда в феврале, а не тогда, когда следователь его запросил? — спрашивает Ратникова.
— Никак.
— В него же можно внести правки?
— Ну, вроде да.
На этом допрос свидетеля окончен.
Следующий свидетель — Александр Кашлаков, мужчина в серой куртке, серых ботинках и джинсах. Он работает в отделе вневедомственной охраны Центрального района Петербурга полицейским водителем. Павленский ему знаком, поскольку Кашлаков был в составе группы, задерживавшей его 23 февраля прошлого года на мосту. «Мы получили заявку от дежурной части, что кто-то жжет покрышки у Спаса на крови, мы поехали в ту сторону и увидели большое пламя», — говорит он.
Помимо пламени, свидетель увидел пожарную машину, флаг Украины и черное знамя, 15 незнакомых ему человек и Павленского, который «бил палкой по железу». При этом, поскольку звук был громкий, свидетелю неизвестно, выкрикивал ли художник что-либо. По мнению свидетеля, покрышек было около двух десятков, а пламя — настолько сильным, что пожарные попросили увести людей с моста.
При задержании, вспоминает полицейский, Павленский сослался на 51 статью Конституции и ничего не говорил. Помимо него были задержаны еще два человека. Как объясняет свидетель, задержали именно их, потому что у остальных были камеры.
— За что их задержали? — спрашивает Динзе.
— Нарушали общественный порядок.
— В чем выразилось нарушение общественного порядка?
— Я решение о задержании не принимаю. Распоряжение мне дал старший, я не помню когда именно
— Что вы сказали по поводу того, что происходит на мосту? Кто вам дал команду?
Свидетель не понимает вопроса.
— Кто вам дал команду?
— Я не понимаю вопроса.
— Кто дал распоряжение о задержании? — приходит на помощь судья.
— Мне дал распоряжение старший.
— Откуда вам дали распоряжение? — не унимается Динзе.
— Старший.
— Что Павленский делал противоправного?
— Ну, мы написали рапорта о несанкционированном митинге.
— Или пикетировании?
— Или пикетировании…
— Вы составляли по какой статье КоАП рапорт?
— Я писал протокол по 20.5 вроде.
— Вы говорите, что Павленский бил палками по железному щиту, вы когда подошли, сколько раз он при вас стучал? — спрашивает Динзе.
— При вас, точнее при нас, он еще немного стучал.
— А юноши и девушки что делали?
— Флагами махали.
— У них у каждого был флаг?
— Вроде да.
— А лозунги выкрикивались?
— Не помню, вроде нет.
— А из прохожих кто-нибудь делал замечания?
— Вроде нет, ну, там старший заявки принимает.
Ратникова интересуется, принимал ли раньше полицейский участие в задержаниях. Тот отвечает отрицательно.
— А вы Павленского тогда первый раз видели? В чем он был одет? — спрашивает судья.
— В черной куртке, в шапочке такой забавной, в перчатках.
— В каких перчатках?
— В строительных вроде.
Прокурор снова увидел противоречия в показаниях, поэтому зачитывает их. В них свидетель рассказывает, что знает Павленского, потому что видел его по телевизору, а также описывает его шапку — «Это что-то похожее на шапку Мономаха, точнее шапку монаха». Прокурор еле сдерживает смех, затем читает дальше, как происходило задержание — полицейские подошли к Павленскому и остальным, представились, но те их проигнорировали и продолжили «выкрикивать лозунги». Их задержали, от Павленского сильно пахло бензином. В отделении полиции Павленский вел себя вызывающе и пользовался телефоном, хотя ему было разъяснено, что пользоваться телефоном нельзя. Потом Павленский достал перчатки, от которых сильно пахло бензином. Опознать перчатки свидетель, согласно протоколу, сможет.
Судья спрашивает, почему свидетель говорит, что не знал Павленского. Тот отвечает, что думал, будто речь идет о личном знакомстве.
— А как вы узнали, что от Павленского пахло бензином, а не от других участников? — спрашивает Динзе.
— От перчаток пахло.
— Вы брали и нюхали?
— Нет, от них просто сильно пахло.
— Но как вы почувствовали, что именно от Павленского пахнет? Они сидели в одной машине?
— Да ехали в одной, но…
— Вы писали в протоколе квалификацию? — перебивает судья.
— Нет.
— А что вы писали в протоколе? — спрашивает Динзе.
— Я не помню.
— А очень большое пламя, это как? — интересуется Ратникова.
— Ну метра два-три.
Вопросов больше нет. Суд отпускает свидетеля.
Следующий свидетель обвинения — школьный учитель Елена Липка, женщина в сером свитере, черных брюках и с сине-белым платком. Павленский ей не знаком, видит первый раз, неприязни не испытывает.
Липка живет на набережной реки Мойки и видела поджог из окна, поскольку они выходят прямо на мост. «Это было рано, еще было темно, около половины восьмого услышала ритмичные удары, подошла к окну, увидела покрышки, на мосту видела несколько человек, человек шесть-восемь. А один человек какой-то палкой бил по металлическом листу», — рассказывает учительница. На вопрос, громким ли был звук, она протяжно отвечает, что он был очень громким. «А потом я увидела родной флаг, знакомый мне с детства флаг Украины, потом почувствовала запах , подожгли покрышки», — продолжает она. Длилось это, по ощущениям свидетельницы, порядка 40 минут, пока не приехали пожарники, которые пытались тушить пламя, а находившиеся на мосту люди отталкивали шланги. «Меня это поразило, там же машины могут вспыхнуть», — сетует женщина. «А потом как приехала милиция, люди рассеялись. В квартире стало пахнуть горелым», — продолжает она.
По ее словам, покрышек было много — по три в высоту и на всю ширину моста. Кто именно жег их, женщине неизвестно, но, по ее словам, «присутствие украинских флагов говорит о том, что кто-то, кто хотел привлечь политическое внимание».
— А был ли нарушен общественный порядок? — спрашивает прокурор.
— Безусловно, тут не может быть другого мнения. Вообще не понимаю, как можно производить пожар в праздничный день.
— Была угроза здоровью?
— Дым от покрышек не способствует укреплению здоровья.
— А вы потом интересовались, что было на мосту? — спрашивает Динзе.
— Нет, а зачем?
— Ну вот вы говорите — «опоганили мост». Что вы имеете ввиду?
— Я скажу, если вы не поняли! Если вам известно — Петербург является культурной столицей, — говорит она, переходя в пространный экскурс об истории города и его красоте, — сжечь покрышки — это разрушение, тут глагол «опаганить» и приходит в голову.
— А если это был политический перформанс?
— Я не могу давать оценку, надо подавать заявку, вот, на Марсовом поле постоянно проходят митинги сексуальных меньшинств…
— Вам известно понятие «акционизм»?
— Нет, неизвестно.
— А если это была политическая акция?
— Никакая акция не должна нарушать покой людей.
Судья просит описать, как выглядели участники акции: «В темной одежде сидел парень, я видела его в профиль, но черты лица не видела, капюшон заслонял».
— По вашему мнению то, что вы увидели ранним утром в окно, вы можете это воспринять как искусство? — спрашивает судья.
— А что там было, кроме хулиганства?
— Замысел автора?
— Нет, я увидела бескультурье и оскорбление. Кто-то старается, очищает мост, а это — опоганивание.
— А вам не пришли мысли какие-то, увидя украинский флаг и покрышки? — спрашивает Динзе.
— Пришли, как рожденной на Украине, мне стало стыдно. Проявите немного фантазии, а не так...
— На ваш взгляд, является ли поджог покрышек осквернением? — уточняет прокурор.
— Безусловно!
Адвокат Ратникова просит свидетеля объяснить, когда еще она употребляет слово «опоганивание». Прокурор возражает против такой формулировки, однако адвокат поясняет, что свидетель не обладает экспертными знаниями, но дает оценку. В конце концов свидетель объясняет: «Потому что дым шел в сторону моего дома, воздух был чистый, а стал грязный». Ратникова пытается узнать, не является ли «опоганиванием» десятидневное празднование Нового года, дня ВДВ, когда весь город гуляет, слышен мат, все употребляют алкогольные напитки, однако судья вопрос снимает.
— Кроме загрязнение воздуха, вы получили еще страдание? — задает вопрос Динзе.
— Кроме нарушения покоя, но если для вас это не ценность…
— Вы живете рядом с мостом. Как сказалось «опоганивание» на мосту? Был испорчен мост? — интересуется Ратникова.
— Нет, наверно, он не повредился... Что такое испорченный мост? Не могу понять. Вроде он цел. Приехали службы, намыли мост, убрали покрышки...
— Вы интересовались политическим искусством? — вновь спрашивает Динзе.
— Нет.
— Вы можете сказать, что такое «акционизм»? Какой вид искусства вас интересует?
— Балет.
Судья снимает вопрос, говоря, «да все равно, хоть грибы пусть собирает». Динзе спрашивает про уличное искусство — все в зале смеются, дает себе волю и прокурор, с трудом сдерживавшийся в ходе заседания. Свидетель отвечает, что не разбирается в уличном искусстве.
Ратникова просит огласить показания в связи с противоречиями — на следствии Липка говорила именно о вандализме, однако сейчас не произнесла такого слова. Судья зачитывает: «Поджог покрышек — это не только вандализм, это опоганивание всего того, что веками создавали, и я, как гражданин, осуждаю эти действия».
— Вы знаете, что такое вандализм в Уголовном кодексе? — спрашивает Ратникова.
— Не знаю, я даю оценку в общепринятом смысле. Это синонимы, вандализм и опоганивание. Может в уголовном кодексе другие оттенки этого слова, не знаю. Это умышленная порча.
На этом свидетеля отпускают.
Следующий свидетель — также живущая на набережной Мойки Вайханская Елена.
Павленского знает из газет. «Это было 23 февраля. Я проснулась от громкого шума. Подошла к окну, был черный дым, пламя, посередине моста лежали металлические предметы, по ним двое людей били палками. Бегали хаотично еще люди, у одного был черный флаг, у другого сине-желтый украинский. Бегали вокруг, суетились. Пыталась звонить пожарным — пока звонила, они приехали. Потом приехала полиция. После того, как огонь потушили, милиция пыталась задержать присутствующих. Что еще я видела? Врать не буду, не помню, что еще видела... Потом я спустилась посмотреть, что с моей машиной, ко мне подошли сотрудники, спросили, можно ли из нашей парадной попасть на крышу, потому что там кто-то снимал. Потом приехал трактор и все убрал», — рассказывает она.
— Были ли следы горения на мосту? — спрашивает прокурор.
— Я не видела, но скорее всего были, я не помню, я впала в истерику. Я увидела пожар, дым, не знала, что делать.
— А был сильный пожар?
— Мне показалось, что да.
— А зачем вы выходили смотреть на свою машину?
— А мне показалось, что тот металлический предмет — это моя раздавленная машина.
У Динзе и Ратниковой вопросов нет.
Представители потерпевшего спрашивают, какой трактор она видела и какую вообще технику. «Не знаю, я вроде видела один. Я не разбираюсь в технике, был такой с ковшом. С маленьким ковшом, «Кет», или как они там называются», — объясняет она.
Свидетеля отпускают. Остальные заявленные свидетели в суд не явились.
У Динзе ходатайство о привлечении исследования, сделанного специалистом Дубровским об акции «Свобода». По словам адвоката, привлечь исследование и допросить Дубровского именно сейчас необходимо, поскольку эксперт уезжает преподавать в США. Прокурор против оглашения исследования на сегодняшнем заседании, поскольку сторона обвинения не знакома с ним. Однако он не против приобщить исследование и опросить эксперта позже.
Судья полагает, что потерпевшим необходимо время для изучения исследования, так как ранее оно не заявлялось. Динзе возражает — в таком случае сам эксперт не сможет присутствовать на заседании — и просит хотя бы приобщить документ к материалам дела. И прокурор, и представитель потерпевшего выступают против.
В итоге суд отказывает в привлечении исследования до следующего заседания, а после некоторых раздумий также решает, что допросить эксперта до ознакомления всех сторон с исследованием невозможно.
«Сейчас допрашивали учительницу, которая давала оценку вандализму, не имеющую компетентности в этом вопросе. Мы просим допросить эксперта сейчас, чтобы понять, имеет ли он компетенцию в этом вопросе», — объясняет Ратникова.
Однако судья непреклонна и откладывает заседание по графику — на второе октября.
За все заседание судья ни разу не обратилась к Павленскому, поскольку знала, что он все равно не ответит.
Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!
Мы работаем благодаря вашей поддержке