Предыдущее заседание в Перовском суде началось около шести часов вечера и прошло без Любови Соболь. Ее адвокат Владимир Воронин тоже не планировал приезжать в суд, поскольку изучал материалы по другому уголовному делу. По его словам, гособвинитель Константин Головизнин несколько раз звонил ему и угрожал, что если Соболь не приедет, то ей могут изменить меру пресечения. В итоге Воронин вынужден был приехать на заседание. Судья Шилободина постановила, что Соболь покинула заседание, уклонившись от уведомления и не отвечала на звонки, поэтому ее необходимо подвергнуть принудительному приводу. Заседание она перенесла на 9 утра 14 апреля. Воронин пытался объяснить, что в этот день встреча со следователем по другому делу, но судья его замечание проигнорировала. Позже он рассказал журналистам о звонке следовательницы, которая все отменила по «звонку сверху», чтобы он мог защищать Соболь в суде.

Любовь Соболь принудительно доставили в суд приставы. «Красиво, на двух машинах с эскортом, доехала в суд по отравителю Навального Кудрявцеву. А вы говорите, государство о нас не заботится», — написала Соболь в твиттере.

Любовь Соболь рассказывает, что в суде появился новый адвокат по назначению. Представиться, как и говорить с Соболь, адвокат отказалась.

Рядом с Соболь сидит женщина с короткой стрижкой в маске, ей лет 50. Соболь говорит всем собравшимся, что это адвокат по назначению, которая «видимо будет работать на суд и следствие».

Адвокат по назначению угрожает Соболь статьей за клевету.

Соболь требует вручить ей повестку, держа на уровне груди телефон. Судья требует, чтобы она прекратила видеосъемку; Соболь отказывается опустить телефон. Ведется ли видеосъемка, неясно.

— Почему я сегодня должна собирать ребенка в школу и собираться при сотрудниках в форме?

Судья делает Соболь два замечания подряд. Что-то пытается вставить адвокат по назначению, но Соболь ее перебивает.

— Подождите, а вы вообще кто? Представьтесь?

Прокурор просит назначить Соболь штраф за нарушение порядка, пока та говорит, что судья нарушает все права, предоставленные ей как подсудимой. Потерпевшая Субботина вслух смеется, оглядывая зал.

Судья Шилободина говорит, что переходит к просмотру видеозаписей. Соболь продолжает говорить, что в суд «пригнали адвоката по назначению», имени которого она не знает. Она просит назначить перерыв, чтобы адвокат мог ознакомиться с материалами дела; Шилободина отвечает, что адвокат уже ознакомлен.

— Присядьте, пожалуйста, суд вам делает замечание, — повышает голос судья, не представляя адвоката по назначению. Адвокат Воронин молчит.

Соболь садится, но снова встает с требованием представить участников процесса.

— Не перебивайте пожалуйста судью, — замечает Шилободина.

Она говорит, что отводов в начале заседания Соболь не заявила. Та парирует, что не знает даже фамилии адвоката по назначению.

Адвокат Воронин встает и говорит, что позиция Соболь с адвокатом по назначению не согласована, поэтому просит объявить перерыв.

— Вы сейчас самую первую стадию пропустили и не представили участников. Я имею право знать фамилию, имя и отчество адвоката, который будет говорить от моего имени в суде, — настаивает Соболь.

— Адвокат по назначению со мной не общается, времени на ознакомление у нее явно не было. Я считаю, что адвокат будет работать пристрастно, поэтому заявляю ему отвод, — продолжает она.

Прокурор просит удалить Соболь за нарушение регламента, потому что она ведет видеозапись.

Соболь в ответ просит суд разрешить ей видеосъемку. Прокурор указывает, что суд ей уже неоднократно отказывал.

— Вы тоже хотите квартиру, как отравитель Навального? — коротко оборачивается на гособвинителя Соболь.

Суд обсуждает ходатайство Соболь об отводе защитницы по назначению. Воронин это ходатайство поддерживает, остальные — на усмотрение суда. Судья называет фамилию адвоката, но слышно плохо: то ли «роу», то ли «-рова». Прокурор просит отказать, оснований для отвода не имеется. Судья удаляется, чтобы вынести решение.

Судья освобождает от участия в деле адвоката по назначению. Она встает и выходит из зала.

Прокурор встает и говорит, что Соболь продолжает снимать происходящее в заседании и транслирует это в прямой эфир, поэтому просит наложить на нее штраф. «Регламент я не нарушаю, вы сами никак не можете определиться, хотите ли видеть меня в суде. То удаляете, то привозите эскортом в две машины. Я считаю, что у меня есть права», — говорит Соболь.

«У меня есть право на гласный и открытый процесс, и я хочу им воспользоваться, хочу, чтобы суд мне это разрешил. Никаким образом видеосъемка не препятствует проведению заседания: я снимаю со своего места, не хожу по залу, никогда не скрывалась, когда меня вызывали повесткой, я являлась, — продолжает Соболь. Прокурор так переживает, что его лицо появится в интернете, его родственники и друзья узнают, что он представлял обвинение по сфабрикованному делу в отношении меня — ну извините, надо нести ответственность за свои действия. Я свое лицо не скрываю, мне не стыдно».

Суд делает замечание Соболь и просит давать пояснения только с разрешения судьи. После этого Шилободина переходит к исследованию доказательств. Соболь опускает телефон, хотя судья ей про это не говорит.

Прокурор и помощница судьи смотрят в экран компьютера, между Соболь и столом обвинителя стоят трое приставов. Запускается «видео с проникновением», но прокурор говорит, что его уже смотрели. Достают следующий диск. На нем аудиозапись звонка по номеру 112.

— Что же все скрипит?! — ворчит Галина Субботина, поскрипывая стулом.

Аудиозапись не удается запустить.

— В таком случае я оглашу карточку происшествия, — находится прокурор и ищет нужную запись в материалах дела.

Судья вскрывает следующий конверт, прокурор и помощница смотрят в экран.

— Это видео мы смотрели уже, трансляция из машины.

— Мы его не смотрим, — уточняет Воронин.

— Да.

— Ваша честь, я вообще не вижу, что здесь происходит, — жалуется Соболь. Экран от нее закрывают сам прокурор и приставы.

Прокурор говорит, что она может подойти, но судья говорит, что пока рано.

— Вы вообще осуществляли незаконную видеосъемку, — обиженно добавляет прокурор.

— А чего вы комментируете постоянно? — возмущается Соболь в ответ и просит судью сделать замечание обвинителю.

— У нас кто процесс ведет, прокурор или судья? — добавляет Соболь, но этот вопрос остается без ответа.

Судья вскрывает еще один конверт с аудиозаписью из 112, но ее прослушать тоже не удается.

Прокурор зачитывает рапорт о сборе информации по уголовному делу, о проведении обысков и прочую техническую информацию. Далее он зачитывает документы о приобщении копий поэтажных планов дома из БТИ. После этого он объявляет, что сторона обвинения закончила представлять доказательства, но судья говорит, что принесли ноутбук, и он может попробовать показать видео с дисков. Прокурор соглашается, в суде запускают ноутбук на операционной системе Windows XP.

Аудиозапись звонка в 112 запускается в программе Windows Media Player с визуализацией в виде переливающегося в темноте туннеля.

— А сейчас что, тоже кто-то пытается ворваться? — скептически уточняет сотрудница полиции.

Перешли к следующей аудиозаписи, на ней голос потерпевшей Субботиной: «Звонили в полицию, никак не реагируют»

В ходе беседы с сотрудницей Субботина упоминает людей в белой спецодежде, появившихся утром.

— Да, мы болели ковидом… У нас карантин, да. Но обычно когда приходят, они всегда звонят.

«Женщина молодая, до 30 лет. Хотела ворваться… И ворвалась в итоге! Она все-таки влетела!», — описывает Субботина происходящее.

Еще три диска не удалось воспроизвести. На этом обвинение закончило представлять доказательства.

Слово берет адвокат Воронин, он просит огласить свои замечания на протокол опознания. Там говорится, что следователь задал наводящий вопрос потерпевшей: «Что находится на части лица, не закрытой маской?», на что Субботина сказала, что узнает Соболь по глазам. 

Также он хочет зачитать протокол проверки показаний Субботиной — проверка проводилась у нее дома, в квартире 38.

Любовь Соболь тем временем ведет стрим из зала суда.

Адвокат Воронин просит также посмотреть видео проверки показаний на месте. Прокурор спрашивает, для чего ему нужно видео. Запись велась на видеокассету.

Вместо Воронина встает Соболь.

— Письменно это не было зафиксировано, а на видео видно, что Субботина говорит, как разрешала проходить в квартиру, говорила «Делай что хочешь, но только отвяжись». Я считаю, что эта фраза доказывает, что она разрешала проходить в квартиру.

— Ваша честь, технических средств для воспроизведения данной кассеты нету, — говорит прокурор.

— Все что просил прокурор, оглашалось. В прошлом заседании вы вообще по ролям зачитывали диалоги. Я говорила следователю, что эту видеокамеру будто из «Поля чудес» достали, давайте записывать на мобильный телефон, — возражает Соболь. — Но следователи зачем-то вытащили эту видеокамеру, которой никто не пользуется лет 30, на такую меня отец снимал в детском саду, как я кашу ем.

Судья озадаченно смотрит в материалы и мотает головой.

Соболь встает с телефоном на треноге в руке и, снимая видео, говорит, что адвокат говорил суду в прошлом заседании, что нужно будет ознакомиться с этой видеокассетой. Адвокат поставил суд в известность, и у суда был целый день, чтобы найти возможность воспроизвести видеокассету.

— Вы понимаете, что нужен видеомагнитофон? — спрашивает судья Шилободина.

— Я понимаю, но зачем изначально нужно было снимать на кассету, а не на телефон — чтобы потом не показывать в суде? — спрашивает в ответ Соболь. — Чем вы вчера здесь занимались, отвечали на звонки из аппарата президента?

Адвокат Воронин просит объявить перерыв, чтобы обеспечить возможность воспроизвести видео.

Судья просит заявить все ходатайства перед тем, как она уйдет решать, что делать с видеокассетой. Соболь просит огласить некоторые листы из материалов дела и читает их сама. В первом томе: карточка происшествия, где указано, что скорая помощь потерпевшей не требовалась, объяснения Субботиной, которая говорила, что материальный и физический вред ей не был причинен, карточка учета МФЦ по району Новокосино, где указано, что собственником квартиры 37 является Константин Кудрявцев, в списке жильцов указан только он.

Соболь подходит к судье за вторым томом и замечает у нее у руках телефон.

— Вы снова переписываетесь? У вас есть аппарат помощников? Вы прямо сейчас вместо того, чтобы слушать, с кем-то переписываетесь. Осуществляется телефонное право, что ли? Давайте уж не с такой наглостью, — обращается Соболь к судье.

Соболь продолжает вести запись с мобильного телефона, установленного на столе на треноге.

— Загородите потерпевших, пожалуйста, — обращается прокурор к приставам, немного отошедшим в сторону.

Во втором томе Соболь интересуют следующие документы: рапорт подполковника ГУ МВД Дзассеева, осуществлявшего оперативное сопровождение по делу следовательницы Башаевой.

— Это пустой рапорт, что «мероприятия проведены» о том, что пытались найти Кудрявцева, но за месяц не нашли, хотя даже место жительства есть в официальных документах МФЦ. Просто пустая бумажка, — говорит Соболь.

Дальше заключение молекулярно-генетической экспертизы — исследовали две пары «межквартирных» дверных ручек, кофту потерпевшей Субботиной, упаковку образцов буккального эпителия Субботиной и Кудрявцевой. Следы рук на ручках для идентификации личности непригодны, на кофте обнаружены ДНК лица женского пола — Субботиной.

Соболь подчеркивает, что ее ДНК на ручках и кофте обнаружены не были, и переходит к третьему тому.

В третьем томе протокол ознакомления Соболь и защитника с постановлением о проведении судмедэкспертизы по заявлению Субботиной. «Просим поставить дополнительный вопрос, могла ли Субботина самостоятельно причинить себе эти повреждения», — зачитывает Соболь. «Отказать и не ставить дополнительный вопрос», — решила следовательница.

В выводах эксперта «вероятностный» характер: травмы Субботиной «могут быть расценены как результат приложения силы». Субботина смеется.

— «Вероятностный» вывод очень не понравился следователю Башаевой, и она решила провести медико-криминалистическую экспертизу, — продолжает Соболь.

Защита снова просила задать эксперту вопрос, могла ли Субботина самостоятельно причинить себе повреждения. Снова отказ — но выводы у второй экспертизы снова для следствия неутешительные: везде используются фразы «могли быть причинены» и «вывод носит вероятностный характер».

Далее Соболь обращает внимание на постановление о назначении судебной экспертизы по видео из анонимного телеграм-канала «Товарищ майор».

Защита написала ходатайство с требованием задать эксперту из экспертного центра МВД вопросы: каков формат записи, содержит ли она признаки монтажа, является запись копией или оригиналом, были ли стерты какие-либо части видеозаписи, на каком устройстве была произведена видеозапись, кем и когда она была осуществлена. Далее — вынесенное в тот же день постановление о полном отказе по этому ходатайству.

По тому же видео была лингвистическая экспертиза. Защита просила отправить видео на исследование известному эксперту Галяшиной и добавить вопрос, можно ли расценивать слова Субботиной «Ну поговорите!» как выраженное согласие на доступ в жилище. По этому ходатайству также отказ.

И наконец фонографическая экспертиза по этому видео с примерно тем же списком вопросов. В удовлетворении этого ходатайства тоже было отказано.

В четвертом томе Соболь интересует ходатайство адвоката о проведении психофизиологической экспертизы Субботиной с полиграфом — снова отказ.

На этом с письменными доказательствами все, теперь видео.

Встает прокурор.

— Ну, камеру везут к нам. Может быть Любовь Эдуардовна согласится дать показания?

— Нет, наша тактика не предусматривает, — отвечает Воронин.

Судья говорит, что давать показания можно на любой стадии, но Соболь против — сначала хочет закончить с доказательствами. Она стоит, направив телефон с видео на судью.

Соболь просит перерыв, чтобы проветрить помещение — тут действительно очень душно. Судья думает.

А можно потерпевшим задать уточняющий вопрос по видео, где Соболь проходит в квартиру? — поднимается прокурор.

Воронин против, Соболь против «чехарды и сумятицы», к тому же обвинение закончило с доказательствами.

— Вы тоже вправе давать показания на любой стадии, — отмечает судья.

— Давайте не будем устраивать переполох, идем постепенно и идем, — говорит Соболь.

Воронин встает и добавляет, что расценивает повторное предложение дать показания как давление на подсудимую. После этого все замолкают.

— Ваша честь, сколько нам примерно ждать? — интересуется Соболь.

— Едет. Вы же сами сказали, 21-й год, камеры...— отвечает судья

— Можно было заранее подготовиться.

Воронин просит, чтобы прокурор сказал, сколько будет ехать аппаратура.

— Больше 15 минут?

—Ну, наверно...

Соболь уходит в туалет, возвращается, но ничего не изменилось; на ее лодыжке над белым кроссовком красуется черный браслет, отслеживающий местоположение.

Заходит пресс-секретарь, заносит кейс с камерой Sony. Сейчас ее попытаются подключить к монитору.

— Это разные поколения, — с сожалением говорит прокурор, отчаявшись подключить камеру к монитору. — Сторона защиты, вы не против, если мы на самой камере посмотрим? 

Воронин не против. Прокурор Головизнин расчехляет видеокамеру с зарядным устройством. Небольшую портативную камеру с отворачивающимся экраном ставят на судейский стол.

— Давайте все как-то здесь встанем, — приглашает жестом прокурор участников процесса.

Судья сначала непонимающе мотает головой, а затем встает подходит к обвинителю с камерой в руках, так же поступают Воронин, Соболь и Субботина. Сгрудившись над камерой, они наблюдают, как Головизнин нажимает кнопки; Субботина вскоре машет рукой и уходит: «Да не хочу ничего там смотреть».

Прокурор объявляет, что нужны «колонки с джеком», и уходит из зала. Оказывается, в кейсе Sony была камера марки Sharp.

Прокурор продолжает совершать какие-то манипуляции, но из колонок доносится только статический шум.

—А другие есть колонки? — сдается он. — Очевидно, что колонки не работают!

Воронин поясняет, что при съемке в тот день использовалась другая камера. Она была больше, чем там, на которой видео пытались сейчас проиграть.

— Ее тоже сейчас привезут. Там же на Петровке пока вертикаль сойдет… — разводит руками прокурор. В ожидании развития событий он угрюмо смотрит в окно.

Вносят вторую пару колонок. Прокурор деловито берет их в руки и начинает подключать к камере. Никаких звуков из них не доносится. Тогда Головизнин пытается подключить их к камере другим проводом.

Соболь узнала, что с нее взыщут компенсацию за сегодняшнюю «адвокатскую помощь» адвоката по назначению.

— Давайте снимем деньги у судьи? Или судья объявит себе замечание за затягивание процесса, — говорит она.

Судья вяло парирует, что замечание делали Соболь, та в ответ требует перерыв на время, пока прокурор разбирается с «доисторической камерой».

Вносят сумку — видимо это та самая «большая» камера — и третью пару колонок. В руках у прокурора Головизнина появляется портативная видеокамера побольше. Он вставляет в нее кассету. запускает воспроизведение — но из колонок раздается только неприятный скрежет.

Наконец, у прокурора получается запустить видео со звуком из колонок. Раздается вздох облегчения, Воронин подходит к прокурору. Судья с места не встает, будет слушать аудио.

Корреспондент «Медиазоны» видит небольшой экран камеры, расположенной на углу судейского стола. На видео следователь произносит формальности и разъясняет всем участникам проверки показаний их права.

Внезапно в воспроизведении возникает заминка, аудио дергается. После этого начинается рассказ Субботиной о том, как с утра к ним в дверь звонили неизвестные, потом в домофон позвонили и представились Роспотребнадзором, но «они обычно предупреждают».

Судья все же подходит к камере.

Запись сделана во время проведения каких-то ремонтных работ: речь Субботиной время от времени прерывает рокот перфоратора.

Теща Кудрявцева рассказывает, как именно действовала в момент появления курьера доставки: «Ну так, серьезно вышла на лестницу и собою закрыла дверь». Далее — коробки пиццы и пакет с колой в руках, а Соболь требует «поговорить с Константином». Субботина хотела «войти задом» в квартиру, при входе в тамбур «она меня цапнула… схватила за руку». Соболь не меньше 10 раз повторяла, что хочет поговорить с Константином.

— Она надо мной нависала, как бы доминировала. Это было неприятно, скажу я вам. И постоянно: «Хочу поговорить с Константином». Достала. Ну и я в конце концов: «Ну поговори!» И стала заходить в квартиру. Она близко шла и я, честно говоря испугалась. «Ну поговори», сказала, чтобы она отвязалась. Она зашла в прихожую.

Соболь требует, чтобы запись остановили на этом месте, Субботина против; запись не выключают. Соболь возмущена порядком: если потерпевшие хотят осмотреть запись, пусть заявляют отдельно.

У нее вопрос к Субботиной.

— Какой рукой я хватала вас за левую руку? Если у вас указано, что в одной руке у меня был большой пакет, а в другой я держала телефон? У меня что, третья рука была?

Субботина отвечает, что пакет был небольшой, и вероятно висел на кисти, а «третьей руки не было точно».

Воронин уточняет последовательность действий: Субботина отвечает «ну поговорите» и пятится в квартиру. Она отвечает, что была испугана, и шла в 37-ю квартиру.

— Потому что в 38-й квартире находился Константин Кудрявцев, которого вы прятали! — выпаливает Соболь.

Соболь уточняет, какими словами Субботина выражала запрет на заход в квартиру.

— Когда вы стали давить на меня, я вас в сторону отодвинула. Вы сразу морально нависали надо мной, — объясняет потерпевшая.

— Вы фразу сказали, я не разрешаю заходить, я не хочу? Это ваши слова: «Ну поговори» на вопрос про Константина.

Судья просит ее не перебивать потерпевшую.

— Я настаиваю на своих показаниях, — вставляет Субботина.

— Отлично, вам прокурор эту фразу подсказал. Какими словами вы запретили мне заходить?

— Действиями.

— Какими действиями? Там видно, что вы отходите в 38-ю квартиру в угол и говорите Ну поговорите. Какими действиями вы выражали запрет?

— Вы были не в себе, там видно по движению камеры, что вы нависали, были агрессивны. Я, испугавшись, сказала: «Ну поговорите», предполагая: «Делайте что хотите, только отстаньте».

— Испуг не равно причинению морального вреда! У вас был миллиард вариаций, которыми можно выразить запрет. Соболь завершает свою тираду повторением тезиса о том, что Субботина не жаловалась полицейскому ни на какие травмы и не требовала медицинской помощи.

Далее она просит огласить отрывок из показаний Субботиной. Когда фразу находят в материалах, судья зачитывает: «Я сказала ей фразу "Ну поговорите", подразумевая, что она меня достала, пусть делает, что хочет, без моего участия».

На этом у Соболь по видео вопросов больше нет.

Воронин говорит, что у защиты ходатайство о вызове двух свидетелей: Елизарову, которую изначально вызывал прокурор, но отказался от ее участия, и Константина Кудрявцева, собственника квартиры.

— После допроса судом должен быть разрешен вопрос о признании или непризнании Кудрявцева потерпевшим, — заключает Воронин.

Соболь поддерживает вызов полицейской Елизаровой (речь вероятно о той сотруднице, что снимала показания на месте) и Кудрявцева. Она подчеркивает, что ее доставили приводом, хотя она не уклонялась, значит и участие Кудрявцева обеспечить можно.

— По выпискам эта квартира принадлежит единственному собственнику — Константину Кудрявцеву. А никто не пытается спросить согласие Кудрявцева — может он меня в гости приглашал? Спросить-то и следствие, и обвинитель, и я имеем право. Почему он нам нужен: потому что сейчас у нас здесь присутствует потерпевшая Субботина, которой якобы Кудрявцев предоставлял эту квартиру, но та говорит, что акт передачи помещения они не подписывали, значит квартира не является переданной внаем Субботиной, — говорит Соболь. — Договор не был заключен без такого акта. Единственный человек, которого нужно допрашивать — Константин Кудрявцев. Давал он согласие или не давал? Никто даже в квартиру не пришел к нему, дойдите! Хоть один сотрудник в бронежилете. Следствие, а теперь суд игнорирует вызов Кудрявцева — это лучшее доказательство того, что он является участником группы по отравлению Навального, он отмывал его трусы от отравляющего вещества.

Судья немедленно вмешивается и просит по существу.

— У нас пустой рапорт генерала с Петровки — серьезно? Они не могут найти его номер телефона? Почему Навальный смог найти номер Кудрявцева, а генерал с Петровки не может?

Вызов следователя Елизаровой и Константина Кудрявцева потерпевшие оставляют на усмотрение суда, а прокурор возражает: он отказался от Елизаровой как от свидетеля, а явка не обеспечена. 

— Что касается вызова в суд Кудрявцева, также прошу отказать, поскольку стороной обвинения он не заявлялся, стороной защиты его явка не обеспечена, прямым свидетелем событий он не был, по семейному кодексу право на проживание в квартире имеют не только собственник, но и его родственники, — объясняет прокурор.

— Уважаемый прокурор, сторона защиты не обеспечила явку Кудрявцева? Вы что, издеваетесь? У вас сколько сотрудников в форме? — обращается к гособвинителю Соболь.

В итоге судья отказывает защите в ходатайстве по вызову Елизаровой и Кудрявцева

Поднимается Воронин. 

— Так как по инициативе обвинения были исследованы некоторые материалы дела, в том числе договор безвозмездного пользования между Кудрявцевым и Субботиной, а также договор о купле-продаже квартиры, невооруженным взглядом видно, что подписи Константина Кудрявцева выполнены разными способами. Защита предполагает, что один из договоров был сфальсифицирован, поскольку подписи сильно отличаются. Прошу назначить почерковедческую экспертизу, — говорит адвокат.

Воронин продолжает: — Хотел бы пояснить, что на эти документы постоянно ссылаются представители обвинения и потерпевшие, достаточно большая часть дела крутится вокруг договора безвозмездного пользования Субботиной этой квартиры. Это принципиально важно выяснить, поскольку  суд отказал в вызове Кудрявцева.

Соболь поддерживает своего адвоката и говорит, что «квартиру Кудрявцев видимо купил на деньги, полученные за чистку трусов Навального». Она сомневается в реалистичности ситуации подписания договора между тещей и зятем: «Давайте сделаем потерпевшей у нас тещу, а не отравителя из отряда убийц Навального».

Судья делает замечание Соболь.

— Договор, я уверена, они заключили задним числом, чтобы Кудрявцева от нас спрятать, — настаивает Соболь. — Скачали первый попавшийся документ из интернета, а акт-то они не подписали.

Субботина со смешком угукает.

Судья обращается к потерпевшей.

— Вы подписывали договор безвозмездного пользования. С кем вы его заключали? 

— С зятем, Кудрявцевым Константином Борисовичем. — говорит Субботина. 

— Его лично Кудрявцев подписывал? 

— Да. 

Прокурор просит отказать в ходатайстве стороны защиты, потому что назначение экспертизы повлечет затягивание рассмотрения дела. По этому вопросу суд в итоге встает на сторону обвинения.

Воронин встает, хладнокровно поправляет галстук и заявляет ходатайство о вызове экспертов, заключения которых есть в деле.

— И в прошлом судебном заседании по ходатайству прокурора были оглашены письменные материалы, и сегодня Любовь Эдуардовна оглашала. По каждой из экспертиз защитой ставился ряд вопросов, но эти вопросы были отведены следователем. Вопросы эти у защиты остались: экспертизы носят вероятностный характер, и хотелось бы задать вопросы экспертам.

Он также указывает на формулировку про «популяризацию личности» Соболь как мотив — об этом также нужно спросить экспертов, настаивает Воронин.

Соболь поддерживает и говорит, что все экспертизы проводились в экспертном центре ГУ МВД, «то есть по сути полицейскими». Доверия к таким экспертам у подсудимой нет, центров много и все дают подписку об уголовной ответствености.

— Было бы смешнее, только если бы сами фсбшники, которые за Навальным летали по всей стране, проводили экспертизы.

Оснований не доверять экспертам нет, говорит прокурор, и судья с ним соглашается: допрашивать экспертов не будут.

Воронин просит короткий перерыв, чтобы скорректировать позицию по делу. Судья говорит, что Соболь отвечала ей, что готова давать показания после представления доказательств.

— Я на любые вопросы отвечу после Константина Кудрявцева. Он собственник квартиры, давайте вы его пригласите сюда. Вы делаете вид, что его не существует вообще. Где он работает? Что он делал в августе 2020 года? Я отвечу на все вопросы, когда он сюда хотя бы явится. Я имею право отказаться от дачи показаний, и я в настоящий момент отказываюсь. Давайте допросим Кудрявцева, вот кто является настоящим преступником из отряда убийц Навального. — говорит Соболь.

— Мы рассматриваем другое дело, давайте по существу. Продолжаем без перерыва рассмотрение дела, — отвечает судья.

Соболь просит перерыв, чтобы сходить в туалет, но судья продолжает.

— Судебное следствие возможно закончить? — спрашивает судья.

Прокурор за, адвокат Воронин против: он не понимает, с чем связана такая спешка. Он заявляет следующее ходатайство.

— Мы просим приобщить заключение эксперта Елены Новожиловой с высшим филологическим образованием и экспертной работы с 2015 года. Мной был направлен адвокатский запрос по ее экспертной специальности с видеофайлом из материалов дела.

Адвокат рассказывает, что Новожилову спрашивали, есть ли признаки «личной рекламы соболь», упоминаются ли «какие-то объединения и интернет-ресурсы», есть ли согласие Субботиной на проход в квартиру или запрет, есть ли признаки вербального насилия или угроз. Эксперт провела работу и 22 марта представила заключение: лингвистических признаков «личной рекламы» Соболь и организаций нет, признаки вербального согласия на проход в квартиру «скорее всего имеются», вербального запрета не имеется, лингвистические признаки насилия имеются по отношению к Соболь.

Также Новожилова указала на «ложь коммуниканта» и «логические противоречия», упущенные экспертом МВД. Прокурор просит отказать, поскольку неизвестно, предупреждался ли специалист о заведомо ложном представлении информации, учреждение неизвестно и подлежит проверке, а имеющиеся экспертизы проведены в госучреждениях и сомнений не вызывают.

Но судья неожиданно удовлетворяет ходатайство защиты и приобщает экспертизу к делу.

Далее Воронин просит вызвать Новожилову в суд для допроса в качестве свидетеля. Прокурор просит выяснить, обеспечена ли явка в здание суда. Новожиловой в здании нет, поэтому прокурор просит отказать. И Судья отказывает.

В ответ на это Соболь встает и заявляет судье Шилободиной отвод.

— У меня есть право защищать себя в суде. Все ходатайства, которые мы подаем, вы отказываете нам в них. Мы хотим допросить своего эксперта, который независим и обладает опытом и квалификацией, предупрежден о заведомо ложном заключении — вы отказываете. Прокурор что-то говорит невпопад, вклинивается — ни одного замечания за все дни. Хотя он ведет себя отвратительно. А я начинаю говорить про Кудрявцева, мне замечание, — сетует Соболь. — Вот вас закрывают там приставы, но я же вижу, что вы переписываетесь постоянно с кем-то. Сторона защиты говорит про доказательства — вам ничего не интересно, вы сидите в телефоне. Ну камон. ну е-мое. Вас защитник попросил о коротком перерыве, хотелось бы посовещаться с защитником, вы отказываете. Вам там по телефону дают указания: гнать без перерывов, приговорить моментально. Я сомневаюсь в вашей независимости и в вашей беспристрастности. Не знаю, что вам там пообещали кроме должности федеральной судьи, мужу подряды новые или что. 

Судья делает Соболь замечание. Она садится. Воронин полностью поддерживает.

— Нет. Категорически — говорит потерпевшая Субботина. Судья удаляется, чтобы разрешить вопрос об отводе.

Судья вернулась в зал. Шилободина читает, но из-за шума от проезжающих машин за окном почти ничего не слышно. Судья говорит, что объективные обстоятельства для отвода Соболь не предъявила, и ходатайство не подлежит удовлетворению.

Адвокат Воронин просит заседание отложить, прокурор против, потому что «дело рассматривается уже не первый месяц». Судья говорит, что защитник участвует в процессе с самого начала, поэтому времени для согласования позиции было достаточно.

Судья просит у Воронина замечания, а не ходатайства; тот говорит, что вправе заявлять ходатайства в любой момент. Он просит у суда перерыв «не менее часа». Прокурор против, судья отказывает: «Времени было достаточно, чтобы подготовить позицию по делу и согласовать ее с подзащитной».

Суд объявляет судебное следствие оконченным и переходит к прениям.

Слово берет прокурор и начинает читать цитаты про «повышение интереса» к персоне Соболь из обвинительного заключения. «Подобрали в качестве исполнителя преступления» Соболь, которая дала свое согласие. Абдулкеримова и Никифорова Соболь якобы обманула, а затем против воли Субботиной и двух Кудрявцевых (матери и сына) применила насилие, сдавив левой рукой руку потерпевшей и протолкнула ее вглубь межквартирного пространства. После этого, «воспользовавшись беспомощностью потерпевшей», Соболь проникла в квартиру 37 и «несмотря на неоднократно высказанные требования покинуть помещение», обошла квартиру, снимая на видео. Таким образом, Соболь причинила Субботиной физический вред, не причинивший вреда здоровью, и нарушила право всех троих на неприкосновенность жилища, «причинив моральный вред».

— Вина Субботиной… Соболь Любовь Эдуардовны подтверждается… — запинается на секунду прокурор и перечисляет доказательства, начиная с показаний потерпевших.

Прокурор перечисляет показания потерпевших и полицейских. Также, говорит он, вина Соболь подтверждается письмом из ЦПЭ, рапортами о том, что подсудимая действовала в целях популяризации своей личности, видеозаписью и прочими следственными документами. Есть смягчающие обстоятельства: малолетний ребенок. Отягчающие обстоятельства прокурор тоже усмотрел — по его словам, преступление Соболь совершила «в составе группы лиц по предварительному сговору».

Прокурор запросил год исправительных работ с удержанием 20 процентов зарплаты. Кудрявцева выступать не будет. Судом по просьбе адвоката Воронина объявляется перерыв на полчаса для подготовки к прениям.

Едва судья возвращается в зал, как Соболь начинает с обвинения в адрес суда, что Кудрявцев не стал потерпевшим по делу и его показаний нет в деле. Они препираются несколько минут, пока Соболь повторяет свои обвинения.

В итоге Соболь садится, и слово берет Воронин. Он начинает с «популяризации» личности и повышении интереса к соцсетям Соболь, на которых напирает следствие как на мотив.

— Ни один из свидетелей, ни один из потерпевших не произнесли ни разу ничего, касающегося этой популяризации личности. Никто не высказался, ни одним доказательством не обоснован этот мотив. Это голословное заявление государственного обвинения, — говорит Воронин.

Воронин продолжает выступать в прениях. Адвокат говорит, что обвинение Соболь неконкретизировано, и выносить приговор по этому делу нельзя.

Защитник отмечает, обвинение изначально искусственно расширило фабулу, а потом «коряво» пыталось доказать, что «доказать в приципе невозможно»: в ходе процесса никто не сказал, что Соболь пыталась проникнуть в квартиру 38 без согласия проживающих там лиц. Почему обвинение настаивает, что Соболь пыталась проникнуть в 38-ю, неясно, настаивает Воронин.

Адвокат Воронин переходит к разграничению «самовольно захваченного» тамбура между двумя квартирами и самих помещений. «Это не единое пространство, хотя прокуратура пытается рассказать, что это в действительности одна квартира, — напоминает он. — Нас искусственно пытаются ввести в ситуацию квазиобщей квартиры — обвинение пытается ввести суд в блуд, понимая прекрасно, что потерпевшие не имеют никакого отношения к квартире 37, они пытаются на бумаге объединить три помещения, хотя они ни физически, ни юридически объединены быть не могут».

Воронин возвращается к показаниям Субботиной и видео: он отмечает, что после слов «Ну поговорите» потерпевшая отходит к своей квартире, открывая проход в сторону двери. Таким образом, Субботина не препятствовала доступу, тем более что дверь была открыта, как сами потерпевшие и говорят, подчеркивает адвокат.

— Каким образом Соболь должна была понять, что Субботина является проживающим там лицом? Ведь постоянно Соболь говорила «Дайте мне поговорить с Константином», потерпевшая говорит, что было произнесено не менее 10 раз. Умысел Любови Эдуардовны мог быть направлен только на одно: поговорить с Константином Борисовичем Кудрявцевым. Умысел должен быть по диспозиции статьи направлен на незаконное проникновение, но Соболь не говорила «Дайте мне зайти в квартиру», она говорила только про Константина. Как же тут можно говорить об умысле на проникновение, если она хотела поговорить с единственным собственником квартиры? — задается вопросом Воронин

Соболь просит открыть окно, потому что она плохо себя чувствует. Окно открывают.

Воронин переходит к комментариям по следственным действиям.

— Например, есть осмотр места происшествия — машины каршеринга. При чем здесь автомобиль? Каким образом автомобиль может относиться к проникновению в жилое помещение? Я понимаю сотрудников, не хочется ждать возбуждения дела и обыска, проще подменить обыск осмотром места происшествия. Но какое отношение автомобиль имеет к проникновению в жилище?

Воронин считает, что изъятие дверного глазка, сбор доказательств на месте — все это должно быть признано недопустимыми доказательствами, потому что это должны были делать сотрудники Следственного комитета.

Также Воронин говорит, что следственные действия проводились с Соболь до того, как ее формально признали подозреваемой, но сотрудники задавали ей вопросы как подозреваемой.

— Еще 22 числа сотрудники знали, что Соболь является подозреваемой, но фактически наделяют ее этим статусом 25 числа.

Он указывает, что на более раннем документе следствия используется слово «подозреваемая», что нехарактерно, ведь обычно используется слово «подозреваемый», поскольку мужчины чаще по статистике совершают преступления. Это показывает, что сотрудники заранее знали, что Соболь будет подозреваемой, но соответствующим статусом ее не наделяли.

— Всем понятно, что есть квартира 38, где живут Субботина, Кудрявцевы и остальные. А есть квартира 37, где находится Кудрявцев. Что должен сделать следователь, когда в квартиру 37 якобы кто-то зашел. Он должен выяснить, кто зарегистрирован. Никто не зарегистрирован, собственник — Кудрявцев, — рассуждает адвокат Воронин. — И следователь должен выяснить, против ли он был того, чтобы Соболь заходила. Может быть он ее приглашал. Что делает следователь Башаева: «Ну, поручаю найти мне Кудрявцева» и получает ответ: «Ну, мы чет там попытались, но не нашли». И дальше никаких попыток не предпринимается, чтобы найти Константина Борисовича и выяснить у него. Как можно дело в таком половинчатом формате отправлять в прокуратуру. Владелец не допрошен, его никто не пытался искать!

Воронин напоминает суду, что пленум ВС давал судьям право выяснять обстоятельства дела, то есть суд вполне мог устранить недочет следствия и пригласить Кудрявцева. Вместо этого никто не стал с ним говорить.

Воронин продолжает.

— Кто-то, я подозреваю, что сами потерпевшие, фальсифицировали договор найма. Не надо быть экспертом, чтобы сличить две подписи, подпись на договоре купли продажи похожа на подпись человека с фамилией Кудрявцев — заглавная буква К и дальше буквы. Договор найма жилого помещения между тестем и тещей выглядит уже максимально странно, а в графе подпись стоит только буква К, которая только отдаленно похожа на договор купли-продажи. Второй договор нигде не регистрировался: можно было принести следствию что угодно и выдать его за чистую монету. Так автоматически у нас Субботина оказалась в потерпевших.

Даже если предположить, что договор действительно подписан Константином Кудрявцевым, он недействителен без акта приема-передачи квартиры, настаивает Воронин. Субботина в суде сказала, что такой документ не подписывался. 

Воронин называет договор подложным в том числе потому, что он появился у следствия только через месяц после возбуждения дела.

Защитник говорит, что ни 21, ни 22 декабря ни один из жильцов не сообщал про применение насилия или нанесение вреда. «Были объяснения обычного человека, не обладающего юридическими познаниями», — считает адвокат. Эти формулировки появляются позже, они написаны рукой следователя.

— Еще до того, когда произошло опознание, Субботиной уже показали Соболь, уже попросили спуститься [на улицу] и ее узнать — все поняли, что Субботина опознала Соболь. Как же можно признавать допустимой процедуру опознания Соболь? — рассуждает Воронин.

Дальше адвокат говорит про наводящие вопросы следователя при опознании Соболь и пересказывает диалог с Субботиной:

— Что у Соболь над маской.

— Глаза

— По чему вы опознаете ее?

— По глазам.

Он комментирует несколько документов, оформленных ненадлежащим образом: где-то не указано общее число страниц в рапорте, где-то используется диск, не упомянутый в рапорте. 

По ходу заседания Субботина изрисовала листок бумаги перед собой пустыми и заштрихованными клеточками.

Воронин продолжает выступать в прениях, он ссылается на позицию пленума Верховного суда о трактовке непроясненных моментов в пользу подсудимого: если мы не знаем о несогласии Кудрявцева, нужно подразумевать согласие Кудрявцева.

Адвокат критикует действия эксперта, который проводил лингвистическую экспертизу видеофайла, вычленив аудиодорожку — он зачем-то изучал только аудио в отрыве от видео, и доверять его выводам невозможно, даже если представить, что они сделаны верно.

В постановлении Верховного суда от 25 декабря 2018 года, говорится, что умысел должен быть направлен на нарушение прав граждан, проживающих в помещении, но также нужно учитывать характер взаимоотношений нарушителя с потерпевшими, отмечает Воронин. По его словам, при решении вопроса о наличии умысла взаимоотношения важны — но следствие и суд не вызвали Кудрявцева и не допросили. 

— Кудрявцев мог сказать, что он приглашал Соболь. Мы этого не знаем, для нас это загадка. Это ключевой свидетель, он же потенциальный потерпевший, — замечает защитник.

Далее защитник переходит к физическому вреду, который формулируется как «объективные изменения, не причинившие вреда здоровью». Суд не вызвал эксперта, чтобы разъяснить «вероятностный» характер причины появления изменений. 

— Физический вред — вред, причиненный здоровью, телесные повреждения. То есть вред здоровью не причинен, а телесные повреждения не доказаны. Обвинение неверно квалифицировано, что мешало следователю изменить квалификацию с части 2 на часть 1? — говорит адвокат.

Воронин переходит к процессуальным ошибкам судьи вокруг удаления Соболь и ее отказа от защитника.

— Как только суд слышит об отказе от защитника, встает вопрос о базовом нарушении права на защиту. Суд это игнорирует, и у нас идет допрос потерпевших Кудрявцевой и Субботиной, — говорит адвокат.

Воронин считает, что в тот момент заседание прекратилось, и все дальнейшее не имеет отношения к УПК, и теперь нельзя выносить никакой приговор по этому делу.

Он напоминает, что в этот момент суд не освободил его от обязанностей и не предпринял попыток к выяснению точного желания Соболь. Письменный отказ Соболь суд также не удовлетворил: «Мы не знаем, кем он написан».

— Ну так выяснить надо! Надо пригласить Соболь и спросить: вы писали или не вы?

Соболь пригласили внутрь только после допроса Тюлякова, но надо понимать, кто в каком процессуальном положении находится.

— Суд просто говорит: «Любовь Эдуардовна, вы готовы продолжать?». А какие основания для этого?

Воронин переходит к конструкции следствия с отягчающим обстоятельством — совершением преступления в составе организованной группы, которая якобы направляла Соболь. Дело в отношении которой никогда не будет расследовано, считает адвокат, а нужна эта группа только для утяжеления обвинения Соболь. 

— Это дело было выделено в тот же день, приостановлено, заброшено на дальнюю полку и забыто. Это достаточно грязный прием, но если представитель обвинения считает, что он может использовать такие приемы, не мне его осуждать. Но все же попросил бы суд критически отнестись.

Завершая речь, Воронин просит Соболь оправдать.

Соболь что-то нажимает на камере, видимо включает ее. Она просит выступать сидя.

— У нас потерпевших сколько сейчас? — начинает она. — Было три потерпевших, что-то поменялось а я об этом не знаю?

Судья обрывает, что вопросы в прениях не задают.

Прокурор просит судью считать эти вопросы свидетельством отказа от участия в прениях. Соболь просит сделать замечание прокурору.

— Евгений Кудрявцев, сын Константина Кудрявцева, не выступил в данных прениях, — говорит Соболь. — Я считаю, что в прениях должны участвовать все.

Выступать в судебных прениях Соболь не начинает, потому что «третий потерпевший потерялся по дороге». Судья вяло просит сказать, будет ли она участвовать в прениях.

— Вы будете участвовать в прениях?

— Я буду участвовать в прениях после того, как выступят все потерпевшие.

Соболь выступает с последним словом.

— Я хотела бы, конечно, выступить с последним словом. Мне непонятна суть предъявленого обвинения. В чью квартиру я якобы незаконно проникла? Тещи Кудрявцева Субботиной, его жены или вообще РФ? Сейчас в россреестре собственник РФ. Почему нет в списке потерпевших РФ? Почему здесь нет группы убийц Навального?

Судья вмешивается и просит говорить по рассматриваемому делу.

— Группа убийц-отравителей из ФСБ несколько раз пыталась убить Алексея Навального и Кара-Мурзу, но у следствия к ним вопросов нет. Человек учился заново ходить, читать и писать. Уголовное дело не возбуждено до сих пор, — продолжает Соболь.

Судья угрожает прервать ее выступление

— Почему нет дела об отравлении Навального? Вы меня даже в последнем слове ограничиваете и прерываете? У Бастрыкина что, лупа сломалась? Купите ему новую.

Соболь в итоге все же переходит к обстоятельствам дела: не понимает предъявленного обвинения, а о причинении вреда Субботина сначала не говорила, замечает обвиняемая.

Ирина Кудрявцева тем временем читает книгу.

Соболь продолжает указывать на то, что Субботина слишком поздно заявила о повреждениях, а задать вопросы эксперту защиты не дали.

— Нужно мне было натянуть часть 2, а не часть 1, чтобы посолиднее звучало. Следствие состряпано на коленке: следователи изымали ручки дверей, мои ботинки изымали, очки, маску — искали везде в помещениях хоть какие-то мои следы. Нашли их следователи? Не нашли. Везде остались только ДНК Субботиной и Кудрявцевой. Моих ДНК там не обнаружено».

Соболь возмущается, что дело небольшой тяжести ведут генерал-майор с Петровки и прочие высшие чины — и отвечает сама: потому что Соболь не должна задавать Кудрявцеву вопросы, почему он участвовал в операции по отравлению Навального.

— Где же собственник квартиры? Почему меня оформляют приводом в суд, меня доставляют, пугают моего ребенка, устраивают шумиху — зачем этот цирк, если можно просто спросить собственника, давал ли он согласие на вход в квартиру. Достаточно смешно, что в деле за подписями генерал-майоров и подполковников, есть пустой рапорт. Что они сделали, чтобы Кудрявцева найти? К Геремееву хотя бы в дверь постучали.

— Да мы тут близко находимся, вы сами, ваша честь, могли заехать и попросить его явиться в суд, — продолжает она.

— Зачем подростка сделали потерпевшим? чтобы по телевизору рассказать, что опасная Соболь пыталась напугать пожилую женщину и ребенка?

— Как часто в уголовных дела используются сливные видео из анонимных телеграм-каналов? Давайте репортаж РЕНТВ об инопланетянах и масонах еще приобщим.

Соболь сомневается в независимости экспертиз МВД и жалуется, что даже вопросы к этим экспертизам защите задать не дали. В суд экспертов также не пригласили.

— Грош цена таким экспертизам, которые проведены в экспертном центре МВД. Мы это видели в 19-м году на выборах в Мосгордуму, когда эксперты признавали фальсифицированными подписи реальных лиц.

Также Соболь напоминает, что потерпевшая Субботина «опознала» Соболь на водительском сиденье машины каршеринга. Она на самом деле была на пассажирском.

— Это дело нужно, чтобы всех нас запугать. Чтобы мы сидели тихо, никуда не высовывались, мирились со всем беспределом. Но в нашей стране много людей, которые видят, как невиновного человека пытаются убить с использованием хим оружия, потом отправляют в колонию и лишают медицинской помощи. Медицинскую помощь дают всем — и косым и рябым и святым — всем. Много людей не согласны с этим положением дел, и они задают вопросы. — продолжает говорить Соболь. Я верю, что Константин Кудрявцев рано или поздно ответит на все вопросы, зачем он участвовал в попытке убийства главного оппозиционного политика страны. И я сделаю все, чтобы этот день, когда они ответят, наступил как можно раньше.

— Знаете, вообще этот процесс напоминает мне правление Путина. Оно такое же бессмысленное, пустая трата времени. Чем мы занимаемся? Вы бы могли заниматься нормальными делами, обеспечивать законность — но вместо этого вы рассматриваете дело, которое выеденного яйца не стоит. Оснований для его возбуждения нет. Так и в путинском правлении — формально права есть, но фактически нет, — говорит Соболь. — Нет никаких сомнений, что приговор будет обвинительным. Я обращаюсь к вам, ваша честь, но есть у вас честь или нет, будет понятно, когда вы выйдете из совещательной комнаты. Я как зашла, так и выйду честным и свободным человеком. У меня есть честь и достоинство, а есть ли у вас — будет понятно, когда вы выйдете из совещательной комнаты.

На последних словах голос Соболь ломается, она говорит со слезами на глазах. Оглашение приговора назначено на завтра на 10 утра.