На прошлом заседании состоялись прения сторон, также в ходе процесса выступили потерпевшие по делу — все они предъявили гражданские иски к подсудимым Треповой и Касинцеву.

Прокурор выступала больше часа, детально зачитывая показания потерпевших и свидетелей, выписки о денежных передвижениях на картах Треповой и других фигурантов дела, данные оперативно-розыскных мероприятий и прочего. Назвав взрыв в кафе общественно опасным преступлением, Тихонова сказала, что оно «сравнимо с преступлением против мира и человечности», запросив для Треповой по совокупности преступлений 28 лет колонии и 800 тысяч штрафа, а для Касинцева — год и 10 месяцев колонии общего режима.

Адвокаты обратили внимание суда на несостоятельность доводов обвинения в части доказательства умысла Треповой и Касинцева. Даниил Берман настаивал, что знавшая о взрывчатке Трепова не села бы на расстоянии пары метров от Татарского — потому что непременно пострадала бы сама, сложись обстоятельства иначе. Он также обратил внимание на незаконно оформленную справку, которую психолог Заковряшина выписала по заданию следствия, не уведомив саму Трепову о целях разговора с ней. Берман потребовал исключить это доказательство из дела, а также вернуть дело Треповой на пересмотр, изменив его квалификацию.

Елена Конева, адвокат Касинцева, также призвала суд заменить переквалифицировать дело и сменить статью за укрывательство особо тяжкого преступления на несообщение о преступлении.

Выступила на прениях и Дарья Трепова. Она принесла извинения потерпевшим, а также попыталась оправдаться, почему не пыталась помочь раненым при взрыве. По словам девушки, она струсила и пыталась и действовала хаотично в попытках спасти себя, а хладнокровность и спокойствие, на которую указывали многие выступавшие в суде, оправдала шоковым состоянием. Трепова также признала, что подставила Дмитрия Касинцева, так как ничего не сообщила ему о своей причастности к убийству Татарского. Она также попросила суд вернуть ее дело на пересмотр.

На заседание, на котором Трепова и второй обвиняемый Касинцев должны произнести последние слова, пришло большое количество журналистов.

Журналист одного из государственных СМИ спрашивает Трепову: «Дарья, у вас настроение с каждым заседанием все лучше и лучше? Вы все время улыбаетесь!». Обвиняемая молчит.

Заседание начинается. Трепова выступает с последним словом. Она говорит, что сожалеет о произошедшем, и обращается к пятерым потерпевшим, явившимся на заседание. По словам Треповой, ей жаль, что потерпевшим пришлось «пережить боль и ужас» из-за нее. «Я снова прошу вашего прощения», — говорит она. 

В прениях потерпевшая Татьяна Любина сказала ей «бог простит», вспоминает Трепова. По ее словам, она восприняла эти слова как насмешку, поскольку очень серьезно относится к вере. «Но перед богом я чиста», — говорит обвиняемая.

«Я помню, насколько был болезненный вопрос оказания медицинской помощи, особенно учитывая, что у меня есть медицинское образование, что я собиралась ехать в Украину кому-то помогать там. И только во время суда я поняла, что мои слова о том, что я хотела ехать туда и помогать там звучат так, будто я собиралась вытаскивать раненых бойцов с фронта. На самом деле, я себе это представляла совершенно по-другому: ну, может, разносить лекарства, помогать лежачим больным. Потому что такая у меня специальность и такая зона ответственности, по крайней мере этим я раньше занималась», — говорит Трепова.

Она отметила, что не знает, кто позвонил в скорую помощь, но благодарит этого человека.

«Я не хочу, чтобы это прозвучало как-то цинично с моей стороны, но мне хочется вас всех поддержать в том, что вы сейчас проходите. Мне один друг писал, что Господь порой посылает очень жестокие испытания, но он все же нас любит и поддерживает нас, он сам идет рядом с нами», — добавила подсудимая.

Теперь Трепова комментирует слова обвинения в прениях. Она говорит, что ее задели слова прокурора Тихоновой, когда та сказала, что Трепова могла бы взорвать кого-то из журналистов в зале, если бы ей не понравилось то, что о ней пишут. Обвиняемая обращает внимание, что в деле есть ее дневник, в котором она безопасно выражала свои эмоции, а также аудиозапись, где она объясняет себе, что такое мирный протест — именно таким протестом она хотела заниматься.

Татарский, говорит она, при личном общении не показался ей плохим человеком: «Я читала его книги и я знала, что он не был просто журналистом, но когда мы встречались с ним лично, он мне показался довольно добродушным мужчиной с чувствовом юмора, и у меня не было к нему никакой неприязни. И тем более я не желала ему смерти».

Дарья отмечает, что она доверилась журналисту Роману Попкову, и если бы в деле сохранилась переписка с организаторами, то ее судили бы сейчас «за что угодно, но не за умышленное совершение теракта»: «Я думаю, что ему тоже непросто признаваться, что он отправил молодую девочку с бомбой фактически на смерть. Но сейчас он в этом признался сам».

Трепова обращает внимание, что с самого начала сотрудничала со следствием и рассказала все, что знает. Вину она не признает и просит суд как минимум отправить дело на доследование, чтобы, в том числе, провести психолого-психиатрическую экспертизу, поскольку прошлая не учла ее диагноз. Также она просит снять обвинение по статьям о теракте и хранении оружия. Она также просит не лишать свободы второго обвиняемого, Дмитрия Касинцева.

Трепова извиняется перед водителями такси, собственниками жилья и другими людьми, невольно оказавшимися задействованными в этой истории.

Она благодарит всех, кто ее поддерживает, но отмечает, что поддерживать ее можно исключительно как человека, который попал в сложную ситуацию.

Вслед за ней с последним словом выступает обвиняемый Касинцев. Он говорит, что поддерживает свое государство: «Я всю жизнь считал, что нужно с уважением относиться к законам того государства, в котором я живу. Я всю жизнь прожил в России. Я люблю свою страну и люблю людей, которые в ней живут. У меня никогда не возникало мыслей как-то что-то противоположное совершать против государства, абсолютно нет».

Юристов и правоохранителей он называет людьми, которые «достаточно профессионально, адекватно, хорошо работают, которые стремятся делать свою работу и делают ее хорошо». Он отмечает, что они вызывают у него уважение.

Ужас и боль, которые произошли в тот вечер, «нельзя описать словами», говорит Касинцев. Он признается, что был впечатлен одним из видео, которое изучали в суде. «Я здесь сидел и я смотрел на это. До этого были, конечно, другие видео, связанные с этим, но именно вот это — оно выглядело настолько подробным, и ужас был в том, как в один момент, в который спокойная обстановка, открытая, доброжелательная, сменилась таким ужасом. Крики людей, вот этот ужас, который происходил, вот настолько этот контраст неожиданный, недейственный. Это нечто запредельное, нечто за гранью. И оправдания такому ужасу, такой боли, такого огромного количества людей, никогда не может быть», — говорит он.

Касинцев сравнивает ужас с «раковой опухолью», которая распространяется на всех — в том числе на его родителей: «Это очень больно, смотреть на это, в том числе потому, что до всех событий у меня была жизнь, у меня были планы, конец учебного года. Планы с друзьями проводить лето, планы на саморазвитие. А сейчас всего этого просто нет. Я не знаю, что меня ждет в дальнейшем».

Он признает, что виноват в своих «слабости и страхе». «Я испытал вот этот страх в тот момент и не смог его преодолеть. Я каждый день корю себя за это. За то, что в сложившейся ситуации я не смог поступить правильно», — объясняет он. Касинцев говорит, что готов понести ответственность за свои действия, но просит суд быть объективным и вынести взвешенное решение.

«Все, о чем я хотел попросить суд, это быть максимально объективным, справедливым, взвешенным. И я прошу суд назначить мне наказание, не связанное с лишением свободы. Не столько ради себя, скорее, для моей семьи. Моя боль — это моя боль. Но они не заслужили такой боли. Поэтому я прошу суд, о чем прошу — подумать о родителях», — обращается он к суду.

Судья удаляется в совещательную комнату. Приговор будет вынесен 25 января в 15:00.