«Одна девочка плохо говорит, потому что, когда ее насиловали, били по лицу — и у нее нет зубов. На украинской мове это называется "гугнявить"», — делая длинные паузы, рассказывает Екатерина Галянт, клинический психолог из Киева.

Сейчас она в Таллинне, работает в двух местных роддомах с беженками из Украины — необязательно беременными, осмотр и консультации предлагают всем прибывающим украинкам. У Екатерины не только психологическое, но и медицинское образование, поэтому для беженок она «и как врач, и как психолог».

Три изнасилованные российскими солдатами девушки — им 16, 17 и 20 лет — сейчас не в Таллинне. Они связались с Екатериной в соцсетях, две из них по совету знакомых. Психолог рассказывает, что индивидуально работает с ними в зуме: у нее камера включена, у пострадавших — нет. Екатерина не знает их настоящих имен и пока не задает слишком много вопросов — иногда разговор длится всего по 5-10 минут, потом девушки начинают плакать и отключаются. Екатерине и самой непросто: говорит, что выгорит, если возьмет в работу хотя бы еще одну жертву насилия на войне.

«Две девочки из Бучи, одна из Ирпеня, — продолжает Екатерина Галянт. — Конечно, никто еще не писал в запросе: "Меня изнасиловали, помогите". Пишут в основном так: "Не вижу смысла в жизни", "Есть суицидальные мысли", "Не могу спать", "Не могу есть", "Не могу к себе прикасаться, ненавижу свое тело" и так далее. Одна из пациенток с суицидальными мыслями нашла меня через канал волонтерский. Мы с ней созвонились в зуме — я собирала анамнез. Думала, вдруг у нее клиническая депрессия, нужно подключать психиатра — и она мне потом уже сказала, что находилась в Буче и ее изнасиловали. Ну и с этого момента мы работаем».

Истории всех трех изнасилованных очень похожи, говорит психолог. Поначалу ее это даже смутило: «Я сначала думала, что это один какой-то моральный урод, извращенец — в мирное время же тоже есть такие люди. Но тут приходили группами и все делали одно и то же! Может, у них приказ такой был или план… [пострадавшие] рассказывают фактически одно и то же».

Воспоминания жертв как бы делились на три части, продолжает она: сначала девушки рассказывали, как российские военные в начале оккупации ходили по домам и записывали, кто там находится и есть ли среди них мужчины, забирали мобильные телефоны. Затем — как солдаты начали мародерствовать: по словам Екатерины, у одной из ее клиенток «даже утюг забрали». А где-то за полторы недели до отступления из-под Киева «начались зверства».

«[Российские солдаты] мужчин всех забирали, и что они там с ними сделали — не знает никто, — говорит Галянт. — И остались [в домах] фактически только женщины и дети. У одной из этих девочек папа погиб во время оккупации: он поехал куда-то в Буче за продуктами и его застрелили, как она рассказала. Тела она не видела, но кто-то из соседей якобы видел. Он не вернулся, ну а искать тело сейчас у нее нет ресурса. И мы пока эту тему не трогаем».

Все три девушки рассказывают, что военные ходили по жилым домам группами разного возраста, от трех до пяти человек: «Основные — это молодые солдаты, до тридцати лет, и кто-то был с ними всегда старший. Ну, 45 лет, 50. Как их отцы, грубо говоря, были», — говорит психолог. В дома они заходили по вечерам. Все военные, как вспоминают пострадавшие, были пьяны.

«Если дома была какая-то выпивка — они это все доставали, садились на кухню, заставляли девочек что-то им готовить-подносить, если что-то в доме было. Ну а потом начинались насилования… — говорит Екатерина. — Если говорить про девочек — все было единоразово, но это были групповые насилования. И чем больше девочки сопротивлялись, тем больше солдаты были… ну, вот этой девочке же выбили зубы, и она сказала, что так кричала и пыталась или лица им расцарапать, и что-то сделать. Но против пятерых мужчин девочка 16-летняя….».

17-летняя клиентка Екатерины во время изнасилования потеряла сознание: «И она даже этому и рада». Всем трем девушкам удалось сбежать из дома, когда насиловавшие их солдаты уснули. Одну из девушек — ту, которая потеряла отца — на улице заметила соседка.

«Забрали ее в какой-то дом, где в подвале люди были, — пересказывает психолог. — Она рассказывала, что, пока ждали эвакуацию, они в этом подвале забаррикадировались и не вылезали. Были и люди умершие уже — еды же не было, и их не вынести. Я спрашивала, где они брали воду: а это подвалы старых домов, там вот эти все трубы канализационные — вот они сделали там какие-то дырки в них и оттуда набирали тоже хоть какую-то воду».

Где сейчас находятся обратившиеся к ней девушки, Екатерина Галянт наверняка не знает — это тоже часть их договоренностей. Пытаясь собрать медицинский анамнез и оказать помощь, психолог узнала и о физических травмах.

«У одной девочки ссадины, по симптоматике — не перелом руки, но сильный ушиб, — говорит она. — Мы пытались хотя бы прорисовать то, что она не может сказать, и у нее правая рука не работает. Меня больше всего беспокоит, что никто из этих девочек еще не обратился к гинекологу. Все они говорят, что когда первый раз сходили в душ, то хотелось вымыться и вообще, снять кожу с себя. И они это и начинают делать: заливают спиртовые растворы себе в вагину… Это такой вопрос, который у меня тоже очень болит. Я понимаю, что если, грубо говоря, уже прошли две недели и у них есть инфекции или беременности — то надо этот вопрос как-то уже решать».

«Она сидела в меховой шубе на голое тело. Ее убили выстрелом в голову»

«У нас коллективная заявка — изнасилованные женщины возрастом от 14 лет, часть из них беременны, — пишет у себя в инстаграме психотерапевтка из Киева Василиса Левченко. — От насильников, блядь. Уточню: от оккупантов, русских солдат, которые крали из их домов технику и золото, искали блендер и кухонный комбайн — чтобы жене трофей принести, а потом насиловали мирных украинских женщин <…> Мы в чате команды делим заявки. Троих — Кате, двоих — Нине, Элле — самых трудных, которые онемели и не говорят ни слова».

Левченко сказала «Медиазоне», что лично к ней обратились пятеро пострадавших от сексуализированного насилия. Но собрать статистику даже внутри проекта «Психологическая помощь», с которым она сотрудничает, пока невозможно: «В проект ежедневно сотни заявок, посчитать, сколько из них о насилии, не представляю себе возможным».

Жителям села Загальцы в Киевской области до начала апреля пришлось прятать от российских солдат двух молодых женщин, рассказал «Медиазоне» Роман Вагрант. Начало войны он встретил в Бородянке, из которой потом сбежал вместе с семьей в Тернополь. В Загальцах у него живут родственники — село с первых чисел марта заняли российские военнослужащие.

«Алкоголь, сигареты и женщины — вот все, что их интересовало, — говорит Роман. — В Загальцах оставались две девушки — их прятали люди, потому что кто-то сказал солдатам, что есть женщины в селе, а они хотели молодых женщин».

«Я услышала одиночный выстрел, звук открывания ворот, а затем шаги в доме, — рассказывала The Times Наталья из села в Броварском районе. — Это был [военнослужащий по имени Михаил]Романов, вернувшийся с другим примерно 20-летним мужчиной в черной униформе. Я закричала: где мой муж? Потом посмотрели во двор и увидели его на земле у ворот. Младший парень приставил пистолет к моей голове и сказал: "Я застрелил твоего мужа, потому что он нацист"».

По словам Натальи, маленький сын прятался в котельной дома, пока военные ее насиловали. Она вспоминает, что насильники держали пистолет у ее головы и отпускали язвительные замечания в ее адрес — они изнасиловали ее трижды. «Когда они вернулись в третий раз, были настолько пьяны, что едва стояли на ногах, — вспоминала украинка. — В конце концов они оба заснули в креслах. Я проползла в котельную и сказала сыну, что нам нужно бежать очень быстро или нас застрелят».

Елена из захваченного Херсона плачет, рассказывая корреспондентке AFP, как ее насиловали российские солдаты. Женщину выследили, когда она возвращалась из магазина: «Я даже не успела дойти домой. Они сзади в двери зашли. Я не успела взять телефон. Я не успела ничего. Они просто молча повалили меня на кровать, молча раздели. В четыре часа утра они просто ушли. Они между собой не разговаривали. Просто обзывали хохлушкой, бандеровкой. И потом сказали: "Ладно, все, нам на пост заступать. Мы пошли"».

«Он отвел меня в соседний дом, — рассказывала "Би-би-си" 50-летняя Анна, жительница одного из сел в Киевской области. — Он приказал мне: "Раздевайся, или я тебя пристрелю". Он постоянно угрожал убить меня, если я не сделаю так, как он сказал. Потом он начал меня насиловать. Пока он меня насиловал, вошли еще четверо солдат. Я думала, что мне конец. Но его забрали. Больше я его не видела».

Насильника Анна описывает как «молодого худощавого чеченского боевика». Перед изнасилованием он «под дулом пистолета» отвел женщину в соседний дом, а когда она вернулась в свой, то увидела раненного в живот мужа. В больницу было не попасть — шли бои — и супруги укрылись в соседнем доме, где муж скончался через двое суток. Анна похоронила его на заднем дворе.

По словам Анны, уже после смерти мужа она узнала, что в их селе изнасиловали и убили еще одну женщину — когда после отхода россиян полиция приехала ее эксгумировать, тело было без одежды и с глубоким порезом на шее.

После того как российские войска ушли из Бучи под Киевом, племянник одного из жителей города в подвале под его сараем обнаружил тело убитой женщины.

«Она сидела в сгорбленном положении с раздвинутыми ногами в меховой шубе на голое тело, — описывался этот случай в репортаже New York Times. — Ее убили выстрелом в голову, рядом обнаружились две гильзы. Когда украинские полицейские достали тело и провели обыск, в подвале нашли вскрытые упаковки от презервативов, а в доме — использованный презерватив».

«Он сказал, что я напоминаю девочку, с которой он ходил в школу»

Сообщения об изнасилованиях стали появляться одно за другим сразу после вывода российских войск из Киевской области в конце марта. Некоторые публикации их авторы потом удаляли — например, украинская журналистка Алина Дубовская, написавшая пост про изнасилованную и изуродованную 11 солдатами девятилетнюю девочку в Ирпене.

«Из-за резонанса этой истории пришлось скрыть пост о семье погибшей и изнасилованной девочки на своей странице, — объяснила она удаление публикации. — Отчасти из-за волны ненависти в мою сторону, отчасти потому, что я решила открыть его снова только тогда, когда родственники разрешат публиковать доказательства, и я смогу обновить сам пост, чтобы ни у кого не возникло вопросов».

Насилие происходило не только в Киевской области. 3 апреля Human Rights Watch опубликовала доклад, в котором упоминается история 31-летней женщины из села Малая Рогань под Харьковом. Попросившая не называть ее имени украинка рассказала, как в ночь на 14 марта российский солдат ворвался в подвал местной школы, где укрывалась группа женщин и детей. По словам пострадавшей, солдат отвел ее в класс на втором этаже и под дулом пистолета заставил раздеться и заняться с ним оральным сексом. Он изрезал ей лицо и шею ножом: «Он сказал, что я напоминаю ему девочку, с которой он ходил в школу».

Об изнасилованиях не раз сообщали официальные лица. Еще 22 марта генпрокурор Украины Ирина Венедиктова писала, что ей «поступают сведения о сексуальных преступлениях российских военных на оккупированных территориях».

Тогда же она сообщила, что установлена личность одного из двух российских военных, изнасиловавших жительницу села Богдановка в Броварском районе — Наталью, рассказывавшую, как сын в это время прятался в котельной. Этот случай упоминался и в докладе Amnesty International.

Начальник полиции Киевской области Андрей Небитов так говорил об этом преступлении и ходе расследования: «Муж попытался заступиться за свою семью. Он был 1985 года рождения. Молодой человек фактически. Из пистолета он был застрелен в своем же дворе. <…> Женщина зашла с ребенком домой, пыталась укрыться от этого насилия. Но вечером двое (один из них — [Михаил] Романов, нами установленный) после употребления алкоголя вернулись в дом и под угрозой, что они нанесут телесные повреждения ее трехлетнему сыну, застрелят его точно так же, как и мужа, совершили акт насилия. Кроме Романова там было еще одно не установленное следствием лицо. Они были солдатами Российской Федерации. Они ушли, а потом возвращались так еще три раза. Совершая акты насилия над ней. Потом ей удалось вырваться и сбежать».

Уполномоченная Верховной Рады по правам человека Людмила Денисова в начале апреля писала о подвергшихся насилию детях из Бучи: по ее словам, 14-летнюю девочку насиловали пятеро российских солдат, после чего она забеременела, а над 11-летним мальчиком надругались «на глазах у матери». Денисова утверждает, что ей известно много примеров сексуализированного насилия и в других городах: например, что группу женщин и девочек удерживали в подвале дома 25 дней, и сейчас девять из них беременны.

Об изнасилованиях в Херсонской области говорил, к примеру, глава военной администрации Кривого Рога Александр Вилкул: «Мы все больше и больше сталкиваемся со страшными историями. Такими, например, как изнасилование 16-летней беременной девушки и 78-летней бабушки в одном из сел на Ингулецком направлении. Это то, чему никогда не будет прощения».

Президент Украины Владимир Зеленский в недавнем обращении к парламенту Литвы упоминал «о сотнях жертв изнасилования»: «В том числе несовершеннолетних девочек или совсем маленьких детей и даже младенцев. Страшно об этом говорить, но это правда, это было».

Власти России случаи изнасилований не признают. Министр иностранных дел Сергей Лавров еще 5 апреля назвал «лживой провокацией» информацию об убийствах и изнасилованиях в Буче.

«У психики есть точка переносимости, свыше которой она уже не может вынести»

Жертвы насилия могут молчать о том, что с ними произошло, особенно если у них нет повреждений, требующих немедленной медицинской помощи, объясняет психолог Екатерина Галянт. Она предполагает, что обращений со временем будет только больше.

Сейчас пострадавшие в Украине могут звонить в полицию, обращаться на горячие линии психологической поддержки и в офис генпрокуратуры. Какой-либо официальной статистики по изнасилованиям в Украине во время войны нет, а психологи ограничены этическими нормами и не делятся друг с другом или с государственными ведомствами информацией о своих клиентках, замечает Галянт.

«Сбор информации о таких случаях может занимать достаточно много времени, — говорит исследователь Human Rights Watch в Украине Юлия Горбунова, которая сейчас изучает случаи насилия в Буче и Броварах под Киевом. — В некоторых конфликтах проходили месяцы, а иногда и годы, прежде чем становилось известно об истинном масштабе таких преступлений».

«Из-за патриархального устройства общества не все, понятно, будут распространяться [о том, что их изнасиловали]», — замечает волонтер Леонид Романов, который помогает украинским беженкам, эвакуированным в Польшу. В Польше прерывание беременности возможно лишь в случае угрозы жизни или здоровью матери, поэтому в случае необходимости волонтеры могут переправить девушек в другие страны, где нет такой проблемы с абортами. Но к Романову пока никто не обращался.

А вот в польскую организацию «Аборты без границ» с 1 марта по 11 апреля обратились 99 беременных гражданок Украины, сказала «Медиазоне» волонтерка варшавской организации Abortion Dream Team Анна Прус.

«Мы не спрашиваем людей, почему они хотят сделать аборт, как они забеременели, откуда они, — подчеркивает Анна. — Мы не имеем права на такую информацию. Иногда люди хотят поговорить с нами о том, что произошло во время этой беременности, но это их желание поделиться подробностями».

Екатерина Галянт рассуждает, что изнасилование на фоне войны может нанести непоправимый урон: «Люди в ситуации войны нуждаются в психологической помощи. Посттравматический синдром развивается от трех до шести месяцев после травматического события. То есть мы все сейчас даже не в нем, мы сейчас в острой стадии стресса. И в том, что всем украинцам нужна будет такая помощь — это даже никто не сомневается. У психики есть точка переносимости, свыше которой она уже не может вынести — это приводит к развитию какого-то заболевания, депрессии и прочего. А если это война, да еще и накладывается изнасилование — это то, что уничтожает психику абсолютно, понимаете?».

Редактор: Егор Сковорода

Обновлено 27 июня в 20:28. Добавлена информация о том, что омбудсмен Людмила Денисова, чьи сообщения процитированы в одном из абзацев текста, была уволена, а ее утверждения позже не подтвердились.