Места пыток и убийств, могилы и трупы, оставшиеся после ухода российских войск из Киевской области, май 2022 г. Фото: Antoine d'Agata / Magnum Photos
В издательстве «Медузы» выходит перевод «Неудобного места» франко-американского писателя Джонатана Литтелла и фотографа агентства Magnum Антуана д'Агата. Они начали работу над книгой о Бабьем Яре незадолго до полномасштабного вторжения России в Украину, а заканчивали уже в разгар войны. В результате историческое и социологическое исследование Холокоста перемежается с документацией современных военных преступлений.
С разрешения издателей «Медиазона» публикует отрывок из «Неудобного места», в котором описываются события в Мотыжине, под Киевом. Российские военные пытали и убили старосту села Ольгу Сухенко, ее мужа и сына, но в этом фрагменте речь пойдет не о них, а о протестантском пасторе Олеге Бондаренко, который работал здесь в реабилитационном центре. Россияне заподозрили его в связях с украинским спецназом, который в первые дни полномасштабного вторжения устроил засаду на колонну с боеприпасами.
В оригинальном французском издании этой книги я придерживался норм украинского языка при передаче личных имен и топонимов. Например, «Kyiv», а не «Kiev», «Babyn Yar», а не «Babiy Yar», скорее «Volodymyr», чем «Vladimir», и т. д. Конечно, многие мои двуязычные собеседники, разговаривая со мной по-русски, представлялись мне русским вариантом своего имени; но большинство из них, если бы мы говорили по-украински, с тем же успехом использовали бы свои украинские имена. Я отдал предпочтение этим последним, зафиксированным в их документах.
Два исключения: я, естественно, прибегал к русскому написанию, когда речь шла о русском человеке или городе; я также сохранял оригинальную орфографию, зачастую русскую, в цитатах, будь то из украинских авторов, пишущих по-русски, русских или иностранных авторов.
Однако при работе над русским переводом этой книги мы поступили иначе. Для топонимов, как российских, так и украинских, мы повсюду использовали русские названия, поскольку они привычны русскоязычному читателю. Но я все же решил сохранить украинское звучание личных имен, записывая их не украинскими, а русскими буквами, как это делается в случае с любыми иностранными именами в русском языке: так, «Володимир» по-украински будет транскрибироваться «Володымыр», «Михайло» — «Мыхайло» и так далее. Мне кажется, это лучший способ соблюсти специфику — нерусскость — украинских имен, которую я хочу отметить, уважая при этом привычки русскоязычных читателей.
Дж. Л.
114. Вагнеровцы вернулись [в Мотыжин за пастором] на следующее утро. Это был четверг, 24 марта. Сначала они напали на ферму. «Они думали, дураки, что украинцы будут их там ждать!» Бондарэнко, спрятавшись в коридоре, прислушивался к шквалу огня, не понимая, кто и куда стреляет. Наконец он выглянул и увидел двух солдат, которые целились в его центр из чего-то похожего на отрезки труб. Он успел спрятаться в кабинете в задней части здания, когда по крыльцу открыли огонь из гранатометов и автоматов Калашникова. Пациенты, находившиеся в центре, повыпрыгивали из окон и побежали в сторону села. «Я же остался, у нас был безногий, я не мог убежать и бросить его там, поэтому ждал, сидя на ступеньках. Вошел пулеметчик и, как идиот, начал стрелять по стенам, по зеркалам, по туалетам. Я ему говорю: "Слушай, нас тут двое гражданских, у нас нет оружия". Он сказал, чтобы мы убирались. Я говорю: "Мы не можем уйти, у него нет ног". — "Тогда сам выходи". Я вышел, а потом явился их командир. И тут началось». Калуга велел привязать его к перилам крыльца, и его стали избивать. Затем Бондарэнко привязали к квадроциклу, который помчался в сторону фермы. Он, спотыкаясь, бежал следом, зная, что, если упадет, его протащат по дороге. На ферме солдаты уже разграбили тракторы, автомобили и запасы топлива, а остальное подожгли. Там Бондарэнко снова стали пытать. «Я лежал, а мне в позвоночник уперли калаш и давили со всей силы. "Представь, если я нажму на курок", — говорит мне парень. У меня сместились два диска, спина до сих пор болит». Они бы убили его там и тогда, но тут вмешался солдат и сказал, что их командиру Бондарэнко нужен живым. Они завернули ему голову в джемпер и футболку, связали за спиной руки и бросили в КамАЗ.
115. Бондарэнко не знает, куда привез его КамАЗ. Когда грузовик остановился, его высадили и оставили с одним из солдат, а остальные ушли, пообещав вернуться за ним. Он так и сидел там с солдатом, связанный, с завязанными глазами, когда украинцы начали обстреливать это место ракетами из «Градов». «Солдат кричит мне: "Жить хочешь?" "Хочу", — говорю я. "Бежим!" — "Куда?" — "Прямо!" Он взял меня за руки, толкнул, и мы побежали. Там была воронка от только что разорвавшегося "Града", он толкнул меня в нее и тоже прыгнул. Воронка была еще теплая». Чуть позже снова появились спецназовцы. Они погрузили Бондарэнко в прицеп, приделанный к квадроциклу, и отвезли к себе на базу. Там снова начался допрос. Бондарэнко привязали к столбу, избивали, стреляли рядом с ушами и между ног. Допрашивавший его человек, как он думал, «гэбэшник», то есть сотрудник ФСБ, которого называли Витебском, кричал и угрожал ему: «Кто такие "патриоты"?» — «Я не знаю никаких "патриотов". Я знаю Иисуса, а "патриотов" — нет». Ранее русские арестовали двух волонтеров, которые везли продукты для жителей села, — молодого человека и его тестя, и, изучив их телефоны, обнаружили среди удаленных сообщений упоминание о «Патриотах». Под пытками они признались, что передавали информацию украинским войскам. Витебск угрожал Бондарэнко, что отдавит ему ноги, его заставили лечь во дворе, бронетранспортер набрал скорость, но затормозил возле самых его ног. «Я тебе не верю, — кричал Витебск. — Ваш реабилитационный центр — это прикрытие, на самом деле там живет ваш отряд». Бондарэнко уже знал, что Сухэнко мертвы, и сказал себе: живым я отсюда не выйду. В какой-то момент украинцы снова начали обстрел, русские спрятались в укрытии, оставив его на улице. «Пусть тебя убьют свои же!» Минометный снаряд попал в соседний дом, прилетевший осколок неглубоко ранил его в живот. Когда все успокоилось, русские вышли: «Смотри-ка, а ты живой, просто поцарапало». Допрос возобновился, Бондарэнко продолжал все отрицать, но Витебск по-прежнему не верил ни одному его слову. Один из тех, кто там был, вмешался: «Слушай, а вдруг он действительно не виноват? Зачем его убивать, если он просто священник?» Витебск пришел в ярость: «Пойду в село, возьму первых трех по списку, прострелю им ноги, они про него все расскажут». Оставив Бондарэнко лежать, спецназовцы отправились ловить бойцов территориальной обороны.
116. На этой базе, или в этом пыточном центре, российской военной разведки находились три молодых срочника. Они жили в погребе, готовили, убирали, закапывали трупы. Вокруг снова стали падать мины, и между двумя обстрелами эти срочники вылезли из своего погреба и пришли за Бондарэнко. «Мы тебя спрячем, пастор. Но ты не должен ничего видеть. Если увидишь — не выйдешь отсюда, сто процентов. Если нет, то шанс есть. Если на тебя ничего не найдут, то, может быть, отпустят». Эти трое ребят и спасли Бондарэнко. Они накинули ему на плечи пуховик, обвязали вокруг скотчем и засунули его с замотанной головой и связанными за спиной руками в вертикально вкопанную в землю бетонную трубу — канализационный люк, который закрыли железной крышкой. Был полдень. В этой трубе Бондарэнко пришлось провести следующие сорок восемь часов в полусогнутом положении, не имея возможности ни сесть, ни встать, лишь опираясь головой на небольшую пластиковую трубку, торчащую из бетона, страдая от боли и холода.
117. В селе российских солдат снова ждала засада украинских спецназовцев, и им пришлось вернуться без тех, кого они искали, — добровольцев ТО из списка, найденного в доме Ольги Сухэнко. Ночью пошел дождь, и вода стала затекать под железную крышку люка. Один из срочников выбрался из погреба и накинул на крышку брезент, придавив его камнями, чтобы Бондарэнко не залило водой. Он молился и распевал религиозные песнопения. Так он провел первую ночь. На следующий день, в пятницу, 25-го числа, россияне попробовали возобновить зачистку в селе. Непонятно, что именно произошло, их снова обстреляли, но, видимо, на этот раз свои, по крайней мере так они думали, когда вернулись на базу, где Бондарэнко из своей трубы услышал их разговор. Один из них был ранен — ему задело артерию, и вскоре он умер от потери крови. Это только удесятерило ярость остальных. Они прикончили еще одного человека, которого перед этим уже пытали и держали в разрушенном доме рядом с трубой, возможно одного из двух волонтеров. Его убивали около сорока минут — относительно быстрый конец по сравнению с тем, что случилось потом. В перерывах между пытками вагнеровцы шутили между собой: «Все равно здесь приятней, чем в Сирии». — «Не надо было убивать девчонок, с ними было бы веселее». Они говорили о двух женщинах, которых сначала изнасиловали, а потом убили; тела этих жертв до сих пор не найдены. Витебск разбушевался: «Я на Украине всех убью, детей, женщин, мужчин. На Украине этой мне жалко только собак и кошек, всех, кого они бросили». Время от времени, когда спецназовцы уезжали, срочники приходили проверить, жив ли еще Бондарэнко. Он просил у них воды, но они отвечали: «Потерпи, пастор. Тебе тут не так долго осталось. Потерпи».
118. 26-го, в субботу, вагнеровцы привезли на базу еще двух человек из близлежащего села Севериновка — старика и мужчину помоложе, его соседа, который помогал ему кормить животных. При обыске русские нашли в телефоне соседа фотографию проходящей колонны, этого оказалось достаточно, чтобы они подожгли дом старика. На базе снова разгорелся спор: «Зачем вы привели сюда старика? Он же не виноват, тот к нему просто зашел. Куда мы его теперь денем?» Потом они начали пытать мужчину с телефоном. Они убивали его медленно, методично, в течение полутора часов выпуская пулю за пулей в руки и ноги. Бондарэнко слышал его крики, и это мучило его сильнее собственной боли. Наконец они всадили ему в живот последнюю пулю и отшвырнули в сторону, оставив умирать. Потом сели есть и пить: «А, салат сегодня с майонезом, вкусно», — услышал Бондарэнко. Когда они доели и ушли, мужчина все еще хрипел. Вернулись срочники, открыли трубу, вытащили Бондарэнко, а на его место бросили умирающего. Через несколько дней после того, как все закончилось, Бондарэнко приехал на это место в сопровождении следователей СБУ. Человек по-прежнему находился на дне трубы, как бы сидя по-турецки, по пояс голый, весь в крови, уронив лысую голову на плечо. Сотрудники СБУ не хотели трогать тело, опасаясь, что оно заминировано, и, пока ждали саперов, Бондарэнко сфотографировал его. Он показал мне снимок, у меня осталась его копия. Звериные крики умирающего до сих пор звучат у него в ушах. «Сейчас нормально, чувствую себя спокойно, восстанавливаюсь. Но без таблеток спать не могу. Самое страшное — это крики, как вспомню крики этого человека, адреналин подскакивает, меня трясет. Я до сих пор слышу его крики».
119. Когда три срочника вытащили его из трубы, Бондарэнко уже не чувствовал ни рук, ни ног. Они развязали его и стали массировать. Но он все еще не мог идти, и один из них сказал: «Давайте утащим его отсюда, а то они сейчас его убьют». Они унесли его в сарай, где уже сидел другой старик, некий дед Коля, пришедший на базу за лекарствами. Его дочь погибла от пули снайпера, не знаю при каких обстоятельствах, и Коля умолял срочников не хоронить ее в братской могиле, а вырыть для нее отдельную могилу. В сарае была куча пшеницы, высыпавшейся из пластикового контейнера, пробитого осколком снаряда, и призывники набросили сверху два пуховика, чтобы положить на них Бондарэнко. Через полчаса они вернулись с пластиковой тарелкой горячего рыбного супа, буханкой хлеба и двумя бутылками воды, велев деду Коле накормить его. Вскоре в их застенок привели второго старика, того самого, который был арестован вместе с замученным до смерти человеком, а затем и четвертого, местного забулдыгу — напившись, он сбился с пути и пришел прямо на русские позиции. Ночью Бондарэнко стало получше, вернулась чувствительность конечностей. Но сдавленные нервы лишили подвижности сустав правой руки, и к моменту нашего разговора в мае, спустя чти два месяца, рука все еще не восстановилась в полной мере.
120. Солдаты-срочники, спрятавшие в сарае Бондарэнко и тех троих, знали, что их войска скоро выведут, и получили приказ ликвидировать пленных. Но не стали его выполнять. Они пришли за стариком Колей, чтобы показать ему место, где они похоронили его дочь, как он просил, а один из них сказал Бондарэнко: «Пастор, Бог услышал твои молитвы, мы уходим. Ты пока не уходи. Снайперы будут сидеть до последнего, и если они тебя увидят, то убьют. Останьтесь здесь хотя бы на два часа». Они ушли, оставив дверь открытой. Наступило воскресенье, 27-е. Но это был еще не конец: украинская армия снова начала обстреливать русские позиции в близлежащем лесу, валя деревья, уничтожая артиллерийские орудия и солдат. Несколько снарядов упали совсем рядом с сараем, засвистели осколки, и забулдыга наконец проснулся, не понимая, где он. Но никто из четверых не пострадал. В тот же день Рыте и ее матери, находившимся дома в Вишневом, пригороде Киева, позвонили с неизвестного номера и сообщили, что Олэг жив. «Каждый день я молюсь за тех ребят, которые нас спасли, которые показали старику, где похоронили его дочь. Это были нормальные ребята. Я надеюсь, они вернулись домой живыми».
Эпизод подкаста «Хуй войне», посвященный похоронам старосты села Мотыжин Ольги Сухенко, а также ее мужа и сына — их пытали и убили российские солдаты
121. В конце мая, через две недели после нашей встречи с Бондарэнко, украинские прокуроры опубликовали имена и фотографии восьми человек, подозреваемых в совершении преступлений в Мотыжине. Пятеро из них были солдатами российской армии, а трое — вагнеровскими наемниками, один россиянин и два беларуса. Через несколько дней я позвонил Бондарэнко. С ним все было в порядке, позвоночник восстановился, и он ждал операции на правой руке. На опубликованных фотографиях он узнал двоих: вагнеровского командира Калугу и одного из беларусов — Сергея Сазонова, который управлял квадроциклом. «Но я не думаю, что их когда-нибудь возьмут живыми».
Источник: Джонатан Литтел, Антуан д'Агата. «Неудобное место». Перевод с французского Михаила Цвиленева. «Медуза». Рига, 2024.
От редакции. В конце мая 2022 года Служба безопасности Украины опубликовала имена подозреваемых в преступлениях, совершенных в Мотыжине: старший лейтенант Олег Крикунов, старший лейтенант Виталий Дмитриев, сержант Александр Ванчиков, сержант Чингиз Гончиков, сержант Магомедмирза Сулейманов (все пятеро — из 37-й отдельной мотострелковой бригады, в/ч 69647, Кяхта), а также наемники «ЧВК Вагнера» Сергей Сазанов, Сергей Сазонов и Александр Ступницкий. На сегодняшний день обнаружить эти имена не удалось ни в общем списке российских потерь, который «Медиазона» ведет вместе с «Би-би-си» и командой волонтеров, ни в документах, фиксирующих потери в Украине «ЧВК Вагнера».
Редактор: Мика Голубовский
Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!
Мы работаем благодаря вашей поддержке