Первое заседание по делу об акции Павленского «Угроза», во время которой он поджег центральный вход в здание ФСБ на Лубянке, состоялось 18 мая в Мещанском суде Москвы. Процесс ведет судья Елена Гудошникова. 

На заседании прокурор зачитал обвинительное заключение в отношении художника, который обвиняется в повреждении объекта культурного наследия (часть 1 статьи 243 УК). По мнению следствия и приглашенных им экспертов, здание ФСБ на Лубянке имеет историческую и культурную ценность, поскольку в 1930-х годах «в здании содержались под арестом выдающиеся деятели культуры».

Причиненный Павленским ущерб двери оценили в 481 464 рубля.

На суде выступил представитель относящейся в ФСБ военной части 55002 Дмитрий Казаков, который рассказал суду, что в части есть собственные кранодеревщики, реставрировавшие поврежденную дверь. 

Допросил суд и семерых свидетелей, служащих военных частей 55002 и 93970 — Константина Худякова, Сергея Бардадынова, Александра Милевского, Дмитрия Жильцова, Евгения Хребтова, Анатолия Галумяна и Михаила Тарасова.

Все они рассказали практически одно и то же. В ночь на 9 ноября они, переодетые в форму полицейских, дежурили в районе здания ФСБ на Лубянке. Когда Павленский поджег дверь, увидели пламя и бросились задерживать акциониста и снимавших его журналистов. Жильцов рассказывал, как он задерживал молодых людей, которые «кричали и махали руками, и говорили, что они представители СМИ, телеканала «Дождь»». Корреспондента Владимира Роменского он повалил.

Павленского же повалил сотрудник Галумян, после того как тот из канистры капнул бензином ему на брюки. Сотрудник Бардадынов рассказывал, что канистру у художника отобрали и вместе с ним отвезли в ОВД «Мещанский».

— Он облил, поджег, понимаете? А кто забрал, я не акцентировал внимание. В приемную приехали все — и канистра, и Павленский.

— Так, в автомобиле вас было четверо, трое задержанных… — перечисляет адвокат.

— И канистра, — добавляет свидетель.

Сам Петр Павленский весь суд соблюдал объявленный им регламент молчания и не общался с представителями власти. 

Петра Павленского завели в зал. Он очень коротко прокомментировал получение премии Вацлава Гавела «За креативный протест», которую, по словам подруги художника Оксаны Шалыгиной, он планирует передать «приморским партизанам».

«Вацлав Гавел боролся за справедливость и «партизаны» боролись за справедливость, вот что я могу прокомментировать по поводу премии», – сказал Павленский.

Заседание началось. Оксану Шалыгину выгоняют из зала. По словам судьи Елены Гудошниковой, она является свидетелем по делу. При этом сама Шалыгина ранее отказалась свидетельствовать. Судья зачитала правила нахождения в суде: к председательствующему надо обращаться «уважаемый суд», а также сохранять тишину.

Суд приступил к допросу Александра Сухачева. Он работает сотрудником Центральных научно-реставрационных проектных мастерских. Ранее он не проводил никаких экспертиз по Павленскому, кроме этой. С художником не знаком, неприязни не испытвает. Сухачев изучил архивы и протоколы, благодаря которым сделал заключения по поводу охранного статуса объекта и его значении как культурного объекта.

— Мною было установлено, что, в соответствии с протоколом, ансамбль зданий на Лубянке был признан выявленным объектом культуры. Здание КГБ и НКВД, входящее в состав ансамбля зданий, было выявленным объектом культуры.

Эксперт показывает схемы, что подъезд №1, расположенный по адресу улица Мясницкая, 1, относится к охраняемым объектом. Согласно распоряжению комитета Культуры Москвы, данный объект был зарегистрирован в реестре зданий культурного наследия.

Эксперт говорит, что установленные в 2008 году двери полностью повторяют те, что были предусмотрены проектом архитектора Щусева, построившего ансамбль зданий. Таким образом, новые двери в приемной ФСБ являются объектом культурного наследия.

Адвокат Павленского Динзе спрашивает, участвовал ли эксперт в культурологический экспертизе. Он ответил утвердительно и отметил, что лично он изучал документы, на основании которых он и сделал выводы о культурологическом значении здания.

– Какие документы вы использовали? – уточнил адвокат.

Сухачев перечисляет протоколы заседаний экспертной комиссии при комитете культуры Москвы. Судья уточняет, какие справки изучал эксперт.

– Те, которые предоставил мне наш сотрудник. Я с ними ознакомился и принял во внимание, включив их экспертизу.

На вопрос Динзе, кто именно дал справку и участвовал ли этот человек в экспертном совете, свидетель пояснил, что это была Марина Плигина и она в состав совета не вошла.

— А ей разъясняли, какую ответственность она несет за предоставление ложной экспертизы? Где я могу увидеть её подпись?

— В протоколе.

— Нет, протокол не является экспертизой.

— Ну я же вызван как свидетель?

— Нет, вы здесь как эксперт.

Судья уточняет, что он не входит в состав экспертов при составлении экспертизы. Динзе продолжает спрашивать, подписывал ли свидетель экспертизу.

— Я участвовал в экспертизе, но не входил в состав, – уточнил Александр Сухачев.

— Я правильно поняла, что вы один раз подписывались под разъяснением ваших прав и ответственности? На дознании? – спросила судья.

— Да, верно, это было один раз.

Адвокат Динзе спрашивает, кто назначал экспертов для экспертизы.

— Эксперты назначались на основании постановления

— А разъясняли ли вам вашу ответственность?

— Я же уже сказал, меня предупреждали.

— А где бумага?

Сухачев мнется и говорит, что предупреждали устно, но он что-то подписывал.

— А на какой вопрос в экспертизе отвечали именно вы? –  спросил Динзе.

— Является ли здание объектом культурного наследия и является ли дверь объектом культурного наследия.

— А дверь по какому адресу?

— Улица Мясницкая, дом 1.

Динзе зачитывает заключение, где указан другой адрес и спрашивает каким документом он руководствовался, когда проводил экспертизу двери. Эксперт нервно листает экспертизу и пытается найти копии протокола, где указан адрес. В итоге он нашёл схемы, где, как он считает, адрес очевиден, бумагу с адресом он не нашёл. Динзе подошёл посмотреть и не увидел, где на схеме указан подъезд №1, эксперт сказал, что это очевидно, но не может подтвердить.

Судья заинтересованно листает экспертизу и тоже не может найти адрес, по которому расположена дверь, на представленной в ней схеме. Эксперт говорит, что адрес есть дальше, в приложении. Сухачев начал было зачитывать название схемы, но Динзе его перебил – этот дом находится по двум адресам, заявил адвокат, и попросил эксперта не вводить суд в заблуждение.

— Так где подъезд №1? – не унимается адвокат.

— Ну вот на схеме. Ну адрес может меняться, фасад один.

Динзе спрашивает про справку из БТИ, которая не была приложена к экспертизе

— Это секретная информация.

— А откуда вы знаете?

— Ну это же очевидно.

— А вы запрашивали её?

— Нет.

— А кто вам сказал, что это секретная информация?

— Ну я просто знаю, по опыту.

— А по какому опыту вы знаете? – спрашивает судья.

— Нет, ну это просто...

Смех в зале. Судья попросила встать хихикающую Марию Алехину и попросила ее быть серьезнее.

— Я не запрашивал схемы БТИ, потому что мне было достаточно тех схем, которые у меня были, – признается Сухачев.

— Понятно. А что такое «выявленные объекты культуры»? – спрашивает его Динзе.

— Это объект, обладающий признаками объекта культурной охраны.

— А кто еще из экспертов отвечал на вопросы о выявленных объектах культуры здания и двери?

— Я и ещё несколько моих коллег.

— Кто?

— На первый вопрос – о самом здании –  я, на второй – о двери – я и Куликов.

— А какие документы можно посмотреть, подтверждающие ваш статус эксперта?

— Ну диплом есть о высшем образовании.

— Он у вас с собой? А следователю вы его показывали?

— Нет, только паспорт.

Сухачев поясняет, что в университете он получал образование по специальности «искусствоведение». Университет он окончил в 2004 году.

— У вас есть аттестация, чтобы работать с архивами?

— Для этого не нужно иной аттестации.

— А курсы повышения квалификации были?

— Были, конечно.

Теперь вопросы задает адвокат Ольга Динзе.

— А кто осуществлял демонтаж двери?

— У меня нет такой информации.

— По каким признакам вы определили, что двери 2008 года повторяют проект Щусева?

— На основании фотографий, на которых видно, что композиция аналогичная.

— То есть по фотографиям вы сделали вывод

— Да.

— А как вы рассмотрели двери на фотографии? – спрашивает адвокат.

— Мне там видно структуру двери.

— На проекте Щусева сколько окон на двери?

— Вероятно, три проема в центре.

— На исследованной вами двери сколько проемов?

— Я опирался на фото, дверь я не видел. Вот три проема есть и филенка, – говорит эксперт.

— А как вы определили, что это филенка?

— Ну, по опыту.

— А что такое филенка?

— Фигурное обрамление на полотне.

— Именно по внешнему виду определяется филенка?

— Ну а как ещё, по внешнему виду.

— То есть вам для определения филенки не нужны справочники или литература и вы определяете ее по внешнему виду?

— По обрамлению, по внешнему виду.

— Как вы можете пояснить отсутствие в использованных материалах для экспертизы чертежей Щусева?

— Ну для меня есть материалы, предоставленными нашими архивистами

— То есть в библиографических материалах отсутствуют чертежи Щусева?

— Нет, есть репродукции Щусева.

— А чертежи есть?

— Есть только такие, – говорит эксперт и показывает Ольге Динзе фотографии. Других фотографий, по его словам, нет. По просьбе адвоката он поясняет, что статус выявленного объекта культурного наследия устанавливается Департаментом охраны памятников города Москвы.

— Скажите, а объект определен или утвержден?

Судья просит Динзе уточнить вопрос, но она говорит, что эксперт должен понимать, о чем она говорит. Судья, скрывая улыбку, ждет, когда эксперт найдет эту бумажку в своих документах.

— Так предмет определен или утвержден?

— Определен.

— А скажите, в чем разница?

— «Определен» – это когда в проколе отмечается, а «утвержден» – это когда департаментом культурного наследия Москвы утверждается, – путанно объяснил эксперт.

— Есть ли необходимость утверждать статус выявленного объекта культурного наследия, который определен? Или он так и может быть просто определенным?

— Да, статус необходимо утверждать, как в данном случае

— Так вы сейчас говорите, что статус утвержден, а до этого говорили, что определен

Эксперт пытается ссылаться на какие-то подзаконные акты, но, похоже, сам запутался. В итоге Сухачев говорит, что сделал вывод, что здание является выявленным объектом культурного наследия. Защитник просит объяснить на основе каких документов и как это запротоколировано, он неуверенно называет номер протокола комиссии.

— Может ли быть изменен фасад выявленного объекта культ наследия, если объект определен? – продолжает терзать свидетеля адвокат Ольга Динзе.

— Внешний вид не может быть изменен.

— А если утвержден?

— Также не может.

— А есть ли различия в чертежах Щусева и двери 2008 года?

Свидетель задумался. Адвокат предложила ему заглянуть в документы.

— В целом они повторяют друг друга, но там имеются отличия. Но в целом повторяют проектное решение Щусева, – заключил Сухачев. Такой вывод он сделал на основании фотографии.

Эксперт не может ответить, были ли на двери архитектора Щусева бронебойные стекла, но на дверях 2008 года они были, говорит он. Ольга Динзе просит его показать чертёж Щусева, где изображено три стекла. Эксперт не показывает и говорит, что там была комбинация проемов и створок. Адвокат Павленского продолжает спрашивать про различие дверей на чертеже и двери 2008 года, эксперт повторяет, что новая дверь в целом повторяет чертеж Щусева Динзе спрашивает, почему эксперт не изучил другие чертежи Щусева и говорит, что мнение эксперта субъективно.

— Мне было достаточно данных мне материалов, – сказал эксперт.

— А где вообще оригинальная дверь Щусева? – вдруг спросила адвокат.

— Я не знаю.

— Но вы говорите, что это похожая дверь.

— Она повторяет прежнюю, это копия.

— В моем понимании, копия – это когда объект делается из тех же материалов, в том же виде, с тем же наполнением. Вы усматриваете признаки фальсификации?

— Она повторяет дверь Щусева, я не могу утверждать, что это фальсификация.

Дмитрий Динзе нашел в экспертизе данные БТИ и говорит, откуда они там, если ранее эксперт говорил, что они засекречены.

— Они не учтены в проколе.

— А почему вы их используете?

— Мы их брали для уточнения адреса и пояснили это в начале экспертизы.

— Вы видели современные фотографии двери? Сколько там стекол?

— Три стекла.

— На каждой створке?

— Да, на каждой из створок.

— А давайте посмотрим на исторические фото? Сколько там стекол?

— Я вижу два стекла.

— А где стекла посередине?

— По этой фотографии судить сложно.

— А как внешне? Вы видите по одному стеклу на накидной створке?

— Я вижу отверстия, не могу говорить о заполнении.

— А вы запрос давали на 1964 год? Из чего там состояла дверь?

— Запросов я не давал, у меня были материалы, которых мне было достаточно.

— Давайте откроем схему номер 3, сколько там стекол?

— О заполнении проемов я не могу говорить, стекло это или нет.

— Композиция в какой части совпадает с композицией двери 2008 года?

— Ну я не могу разглядеть детали.

— А какой год этого снимка?

— 1946 год.

— А художественная ли это литература «Лубянка, 2»?

— Из этой книги мы брали фотоснимки двери.

Динзе просит ещё посмотреть на несколько фотографий дверей советского времени и сравнить с дверью 2008 года. Эксперт говорит, что не знает о заполнении двери и уходит от ответа. Ольга Динзе все спрашивает, может ли новая дверь со стеклами быть такой же, как старая, если она воспроизводит облик старой, но со стеклами.

В суде объявлен перерыв, эксперта Сухачева отпустили.

Заседание продолжилось, в зал пригласили эксперта-архитектора Юлию Семину. Она участвовала в осмотре двери приемной ФСБ. По ее словам, ею был сделан «визуальный осмотр здания, фотографирование и обмер пострадавшей двери».

— А дверь осматривалась?

— В декабре 2015 года в здании воинской части ФСБ, вроде там она лежала.

— А составлялся отчет о натурном исследовании?

— Да, схема повреждений. Дверь обгорела. Ну там и сколы были, не знаю, как они образовались. Но основное, это обгорание.

— Что из себя дверь представляет? Она монолитна?

— Мы её не разбирали. Как я вижу, массив, филен и обвязка покрыта дубом, но это я предполагаю.

— Подлежит ли разбору всей конструкции двери в случае замены частей?

По словам Семиной, дешевле сделать новую дверь, чем реставрировать обгоревшую.

— Установлено ли, что дверь является вновь выявленным объектом?

— Я видела акт.

— А что за акт? – спрашивает судья. Свидетель уточняет, что имела в виду протокол.

— Скажите, какой текст вы готовили по данной экспертизе? На каком листе она? – уточняет адвокат Динзе. Свидетель перечисляет страницы экспертизы. Адвокат уточняет, какие методы для исследования использовала свидетель.

— По породе дерева, по образцам древесины. Я пользовалась измерительными приборами – рулетка и лазерная рулетка, фотоаппарат, штангенциркуль, бумага, ручка, карандаш и ластик.

— Для проведения исследования какую литературу использовали?

— Литературу использовали искусствоведы.

— А вы?

— У нас есть образцы.

— Методика какая?

— Только визуально.

Эксперт волнуется и оглядывается на клетку, где сидит Петр Павленский.

—  А как вы нарисовали схему утрат?

— У нас есть определенная методика, недавно прошла курс, получила сертификат.

— А литературу какую использовали? Где она в заключении?

— Это считается как само по себе разумеющееся, мы не указывали это.

— А вы законы знаете, как экспертиза оформляется?

— Я не юрист, я не разбираюсь в статьях, – дрожащим голосом отвечает женщина.

— Как вам разъяснялись ваши права и ответственность?

— Говорили, что я должна быть объективна.

— А вы статью 57 читали?

— Я вообще не читала Уголовный кодекс, мне дознаватель разъяснял, каким должно быть заключение, я не знаю какие статьи он читал.

— Вы знаете, что вы давали расписку своему директору, а не дознавателю?

Судья спрашивает, когда дана была эта расписка.

— Ну после того как сделали экспертизу, мы подшивали её и добавляли ещё.

— То есть после составления экспертизы? – недоумевает Динзе.

— Ну там черновики были в основном.

Динзе просит эксперта посмотреть фотографии старой двери и двери, установленной в 2008 году. Он спрашивает, похожи ли они.

— Ну визуально похожи, – говорит эксперт. Она начала подробно объяснять, как сложно воссоздать дверь, если, например, нет проекта и как вообще это сложно воссоздать полную копию старой двери. Видно, что она взволнована.

— А что со старой дверью?

— Я не знаю, это же закрытая военная организация.

— А дверь выполнена в современном стиле? – спрашивает Ольга Динзе.

— Нет, она даже была покрыта старым лаком, то есть потом я увидела, что она новая.

— А кто её изготовил?

— Так, у меня было где-то в документах… Ее изготовили в военной части.

— А кто изготовил дверь?

— Ну не знаю, солдаты вряд ли, кто-то квалифицированный.

Судья просит ее не строить догадки. Свидетель говорит, что она не помнит, кто делал дверь.

Адвокат продолжает допрашивать свидетеля.

— А вы проводили химическую экспертизу?

— Лак определил эксперт на основании собственного опыта. По цвету, визуально.

— А по древесине? Стеклам?

— Стекла не были повреждены.

— Они были бронированные?

— Я не испытывала, я не знаю, как выглядят бронированные стекла, но толщиной они в сантиметр примерно были.

— А двери двустворчатые?

— Да.

— А сняты с коробкой?

— Да.

— А коробка историческую ценность представляет?

— Были сняты и петли, и фурнитура.

— А она старая была? Вам дали её исследовать?

— Нет, я не видела её.

— Вы можете определить, что дверь 2008 года копия той, что на рисунке Щусева? – уточняет Ольга Динзе.

— Ну тут такой рисунок мелкий, похоже, да.

— То есть я правильно понимаю, что похожи, но точно определить нельзя?

— Ну надо наложить рисунки, взять циркуль и проверить. Это рисунок, здесь нет размеров, это не чертёж. По архитектуре это копия.

Адвокат спрашивает, может ли дверь, имеющая похожую конструкцию, быть предметом охраны.

— Если как элемент фасада, то может быть предметом охраны. Это может быть и лестница, и дымовая труба, и в том числе дверь.

— То есть если железо поставить, оно тоже будет предметом охраны?

— Нет, железо нельзя ставить, надо идентичную дверь устанавливать

— Мы можем часть конструкции переделать по своему усмотрению?

— Нет, по закону это нельзя.

— А если поставить сейчас пуленепробиваемое стекло, можно ли считать, что это исторический материал? – продолжает допытываться адвокат.

— Ну в 40-х сталинский режим был, тогда уже были пуленепробиваемые стекла, поэтому, думаю, что можно.

Ольга Динзе спрашивает, является ли дверь объектом выявленного культурного наследия

— Да, фасад здания является.

— А что входит в состав здания?

Эксперт начинает перечислять все, что находится на фасаде здания.

— А столярное заполнение входит в предмет охраны?

— Если они несут ценность, представляют ту эпоху, в которую были изготовлены, то входят в предмет охраны.

— А если статус объекта только определен, но не утвержден, может ли меняться фасад?

— Нет, он уже определен, внесен в реестр. Если утвержден, то государство должно выделять деньги на реставрацию. А если определен, то реставрировать может хозяин здания.

— А кем было поручено исследование? – спрашивает судья

— Мне поручил главный архитектор нашей организации Куликов Сергей Борисович.

— А кто вопросы ставил?

— Ну эти вопросы составлял Сергей Борисович, наш главный архитектор

— Так кто вам дал вопросы? Вы загляните в исследование. Вы помните, что делали?

— Мы готовили коллегиально, искусствоведческий отдел и наш прикладного искусства

— Вот на странице 4 и 5 указано заключение и вами подписано. Ну вот выводы, читайте

— Ну первое не я писала.

— Вы подписывали конкретные вопросы или подписали все в целом?

— Все в целом.

— И какие выводы? Озвучьте их, – требует судья

— С самого начала читать?

— Вы подтверждаете эти выводы?

— Ну, вот это сметчик считал, – показывает в лист экспертизы.

— Вы с ним не согласны?

— Он считал, я не считала.

— Вы согласны с выводами экспертизы?

— Ну да, да.

— Так что было предоставлено экспертам?

Эксперт читает постановления. Судья ее перебивает и спрашивает, помнит ли она, что подписывала. Эксперт теряется и начинает читать протоколы и распоряжения с постановлением.

Судья просит уточнить, откуда взялись вопросы экспертизы. Эксперт что-то путанно объясняет про черновики.

— Вам дали черновик экспертизы?

— Нет, нас отправили осмотреть дверь. И нанести утраты, а также написать схему утрат.

— Внимательно слушайте вопросы.

— Я просто немного устала.

— А кто дал копию этой бумажки?

— Главный архитектор.

— Так где звучали вопросы?

— Сначала мне дали задачу поехать посмотреть дверь, обмерить. Потом стали писать черновик, а Сергей Борисович задал те вопросы, на которые нам надо ответить.

— В каком документе были эти вопросы?

— Он нам дал рекомендацию как правильно сделать экспертизу.

Динзе уточняет, что подписка об ответственности была дана после того, как была готова экспертиза.

Эксперт говорит судье, что «после того, как экспертиза была готова на компьютере, а потом распечатана, в тот же день мы подписали об ответственности».

— Вы согласны со всей экспертизой? Вы же ее всю подписали.

— Я думала, что я подписываюсь только за свою часть.

— А у вас там все с высшим образованием?

— Ну Сергей Борисович Куликов не окончил институт, но Министерство культуры выдало ему высшую категорию. Он у нас работает, главный архитектор…

На этом эксперта отпустили. Динзе спрашивает у судьи, что делать с Шалыгиной, ведь она была на прошлом заседании и не может быть допрошена. Судья пообещала решить этот вопрос на следующей неделе. Суд продолжится 3 июня в 12:00.