Психиатрия. Как Вадима Осипова признали невменяемым

Вадим Осипов родился в 1998 году «от случайной беременности 14-летней матери, склонной к употреблению психоактивных веществ» и умершей в 2011 году от отравления димедролом. Сведений об отце нет. Воспитывала мальчика пьющая бабушка «в условиях некоторой безнадзорности».

Когда Вадим подрос, его отправили учиться в кадетское училище. «В большинстве случаев отступал перед силой, при принятии ответственных решений колебался, не справляясь со своими эмоциями».

Это — аргументы, которыми руководствовался судья Московского окружного военного суда Евгений Зубов, когда 11 января 2018 года выносил определение о направлении юноши на повторную стационарную психолого-психиатрическую судебную экспертизу. 

Осипова, учившегося в петербургской Военно-космической академии имени Можайского, подозревали сначала в склонении к терроризму (часть 1 статьи 205.1 УК), а затем — и в приготовлении к теракту с возможными человеческими жертвами (часть 1 статьи 30, пункт «б» части 3 статьи 205 УК). По версии следствия, он планировал захват казармы.

Большинство свидетелей в деле — сокурсники Осипова, которые на стадии предварительного следствия давали показания против Вадима, но в суде уверенно говорили, что всерьез намерения захватить казарму он никогда не выказывал.

Определение о назначении повторной экспертизы судья Зубов вынес на второй день рассмотрения дела по существу — после того, как в суде выступили те самые однокашники обвиняемого.

В предыдущей экспертизе, которая не выявила у Осипова психических отклонений, судья усмотрел «определенную неполноту и противоречивость в выводах». 

Вадима задержали в ночь на 9 апреля 2017 года; юноша дожидался суда в петербургском СИЗО-1, известном как «Кресты». Защита на всех этапах расследования и судебного процесса настаивала на вменяемости молодого человека. В рапорте об обнаружении признаков преступления, составленном оперативниками ФСБ, говорится, что, по заключению специалистов из Военно-медицинской академии имени Кирова, «убедительных признаков психологических расстройств не выявлено». Первое обследование, проведенное в СИЗО, обнаружило у Вадима только «акцентуации характера» — выраженные особенности личности, близкие к пределам признанной нормы.

Адвокат Виталий Черкасов из правозащитной группы «Агора» рассказывает, что после определения судьи Зубова Вадима отправили в Москву в 111 Главный государственный центр судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Минобороны, а оттуда — в Институт имени Сербского. Исследование завершить не удалось: как объяснял адвокат Дмитрий Динзе, специалисты не смогли дать заключение о состоянии курсанта, потому что молодой человек тогда находился в «болезненном состоянии психики», и его по решению суда перевели в психиатрическую больницу №5 в Чеховском районе Московской области. 

Находясь в этой клинике, Вадим рассказывал об условиях содержания своей подруге по переписке Елене Кондрахиной — участнице группы поддержки «Сказки и истории для политзаключенных».

«Хоть это вопрос все-таки спорный, но, тем не менее, наивно полагать, что тюремные психиатрические больницы лучше, чем тюрьмы. На первый взгляд, закон не изощрен в наказаниях для психически больных людей, да и больница — все же больница. Но отсутствие изощренности с лихвой компенсируется лечением, которое зависит, по большей части, от фантазии врачей», — вспоминал Осипов в письме, которое есть в распоряжении «Медиазоны».

Молодой человек упоминал о галоперидоле, «от которого у человека сводит конечности, и он застывает в неестественных позах», и «колпексоле» (вероятно, имеется в виду нейролептик клопиксол — МЗ), который добавляет к этим симптомам внезапную потерю сознания.

«Сковывало настолько, что при ходьбе у меня не было привычного движения руками, я передвигался в позе эмбриона. Двигались только ноги, — рассказывал юноша. — На пике лечения сковывание добралось до моей челюсти. У меня постоянно был открытый рот, я не мог его закрыть, только если силой стискивать зубы». 

Вадим вспоминал о непрерывном обильном слюноотделении; он не мог улыбаться; были приступы тревожности: юноша просил о помощи, «но, как оказалось, в этом случае мне могли помочь только тем, что привязали бы меня к кровати».

«Налаживая отношения с врачом, нужно знать, что это еще не все. Во вторую очередь необходимо сдружиться с медперсоналом. Хочу сказать, что даже одного недоброжелателя среди "приближенных" достаточно, чтобы повысить свои шансы на попадание в неприятность с последующим назначением доплечения, — делился он своим больничным опытом. — Третье. Не стоит забывать о том, что там, на лечении, находятся психически больные люди. Они очень тяжелые собеседники. Некоторые само собой разумеющиеся выводы и понятия для них — нечто запредельное».

Предполагалось, что в больнице Осипов останется до тех пор, пока его состояние не улучшится настолько, чтобы стало возможно провести повторную экспертизу. На это обследование Московский окружной военный суд направил его в январе 2019 года; теперь специалисты заключили, что молодой человек страдает шизотипическим расстройством личности (F 21.8 по МКБ-10).

На основании этого диагноза прокуратура попросила суд применить к Вадиму принудительные меры медицинского характера в учреждении специализированного типа. Суд с этим согласился и 31 мая вынес соответствующее решение. 

Адвокат Виталий Черкасов обещает обжаловать это решение, до его вступления в силу Вадим будет находиться в СИЗО. Не исключено, что если к нему все-таки применят принудительные меры медицинского характера, Осипов отправится в ту самую больницу в Чеховском районе, о которой он рассказал в переписке с Кондархиной.

По данным «Медиазоны», в 2018 году защитникам Осипова намекали на некое «гуманное решение» по делу, однако сколько-нибудь подробными комментариями адвокатов на этот счет редакция не располагает.

Опрос. Почему первые разговоры сотрудников ФСБ с курсантом Осиповым вошли в протокол лишь отчасти

В постановлении о возбуждении уголовного дела против Вадима Осипова следователь Алексей Суровцев ссылается на сообщение о преступлении, поступившее к нему из ФСБ.

«В результате оперативно-розыскного мероприятия "Опрос" установлено, что Осипов оправдывает совершенный 3 апреля 2017 года террористический акт в Санкт-Петербурге. Планировал совершить противоправные действия на территории Академии. Для реализации своего замысла подыскивал единомышленников среди сослуживцев. С целью самостоятельного изготовления самодельного взрывного устройства изучил книгу под названием "Русская кухня. Азбука домашнего терроризма", при этом осознавая, что данная литература запрещена к распространению», — говорится в рапорте спецслужбы. 

Упомянутые опросы Осипова, которые легли в основу уголовного дела, проводились 5 и 8 апреля 2017 года. Почти сразу после второй беседы молодого человека задержали. 

Первая встреча с майором ФСБ Сергеем Крутем зафиксирована только в протоколе опроса, составленном так, что восстановить ход разговора невозможно: документ представляет собой монолог Вадима, который внезапно признается в намерении завладеть оружием и захватить казарму.

Со вторым опросом защите Осипова повезло больше: оперативники тайком снимали беседу на камеру, и впоследствии в материалах дела наряду с протоколом опроса оказались видеозаписи и стенограммы. Кое-где из-за низкого качества звука реплики собеседников пропущены, вместо них в документе значится ремарка «разобрать и установить словесное содержание разговора не представилось возможным».

Тем не менее, адвокат Виталий Черкасов настаивает: сравнивая два этих документа, легко убедиться, что протокол опроса, на основании которого на курсанта завели дело, сфальсифицирован — в протоколе молодому человеку приписываются фразы, которых он не говорит на записи. «Особых претензий» к стенограмме, говорит Черкасов, у него нет.

Расхождения между относительно точной расшифровкой и протоколом, считает Черкасов, наглядно демонстрируют, как оперативник Круть искажал показания Осипова, чтобы основания для возбуждения дела выглядели более весомыми. 

Сначала разговор на записи идет о ранних годах Вадима, об алкоголизме его бабушки, об увлечениях — юноша с детства интересовался военной техникой. Примерно на 13-й минуте к беседе присоединяется подполковник ФСБ Антон Трефилов, и Вадиму предлагают выпить из стакана какую-то жидкость. 

Речь о терактах заходит на втором часу беседы. Офицеры ФСБ просят Осипова прокомментировать свои слова о том, что люди, устроившие теракты в петербургском метро в 2016 году, «сели в лужу» — так неосторожно курсант выразился во время предыдущего разговора с силовиками. Ответ молодого человека «Медиазона» приводит по стенограмме с незначительными сокращениями:

«Я понимаю, что это слишком жестко сказано, но все же это независимое мнение такое вот, то есть я бы сказал, ну, я так понимаю, что весь смысл этого террористического акта был в том, чтобы запугать гражданское население, чтобы они поняли, что имеют дело с серьезным противником. И мне кажется, что... Я не знаю, с кем они связаны были, но то, что [они] хотели проявить себя как можно жестче, то есть он заложил [бомбу] в метро — это людное место, он прям в поезде заложил... Во сколько примерно взорвалось, часов в 12 где-то, еще не час пик, но метро — одно из самых многолюдных мест, еще и студенты возвращаются с пар. Я думаю, они [террористы] рассчитывали на намного большее количество жертв, но в итоге, я так понимаю, у них что-то пошло не так, и они как бы облажались».

Силовики пытаются выяснить, как бы организовал теракт в метро сам Осипов, и молодой человек начинает откровенничать: атаку нужно планировать на час пик, использовать «вещество, которое проявляет себя в закрытом пространстве, то есть, если его положить и взорвать, то ничего не будет, а если затолкать в какую-нибудь щелку и взорвать, то разрушения будут довольно большие». За нескольких вопросов сотрудники ФСБ выясняют, что о таких веществах юноша узнал из внесенной в федеральный список экстремистских материалов книги «Азбука домашнего терроризма», которую скачал через Tor.

Много воображает

Фантазии и шутки в деле курсанта Осипова, который мечтал понравиться сотрудникам ФСБ, а стал обвиняемым в подготовке теракта

В протоколе опроса Вадиму приписывается фраза «при организации террористического акта моим замыслом является цель — запугать гражданское население», в стенограмме этих слов нет.

«Оперативник существенно исказил эти и другие пояснения доверчивого и бесхитростного паренька, чтобы представить его в образе безжалостного, расчетливого террориста, готового пройти по трупам ради желания прославиться», — считает адвокат из «Агоры».

Дальше юноша вспоминает название вещества, о котором говорил чуть раньше — аммонал. При этом заметно, что динамика беседы в двух документах отражена совершенно по-разному. Если в стенограмме оперативники постоянно задают Осипову уточняющие вопросы — какое бы он использовал вещество, в каком количестве, где бы искал поражающие элементы, какое бы выбрал место закладки и так далее, — то в протоколе опроса этот разговор выглядит как подробный монолог Вадима без наводящих вопросов. 

В разговоре с оперативниками Осипов демонстрирует определенные познания во взрывном деле, но подчеркивает, что «убийства — это ужасно и влияет очень на настроение масс».

«Если оставить о себе глубокий такой след, то, мне кажется, нужно памятники культуры взрывать. То есть, например, кто представляет себе Россию без собора Василия Блаженного? А тут — бац! И его нет», — рассуждает курсант. В протоколе опроса говорится просто: «Можно взрывать памятники культуры».

«Получив нужный ответ, оперативник задает провокационный вопрос: "Это круто?". И получает ответ Осипова: "Нет, это не круто на самом деле", — пишет адвокат Черкасов в фейсбуке. — Эти ответы в протокол опроса не внесены. Думаю, все понимают, из каких соображений». 

Рассказывая о воображаемом теракте, в какой-то момент Осипов говорит, что после его совершения он бы на месте террориста уехал в деревню, и тогда оперативник Круть спрашивает: «А как заходить на повторную фазу совершения теракта?». Тогда курсант начинает фантазировать о подготовке второго теракта. В протоколе опроса то, что эти рассуждения являются ответом на вопрос Крутя, никак не отражено; в документе просто начинается новый абзац: «При совершении второго теракта я бы выбрал тихий город…»

После этого курсант начинает объяснять, что он не делился с однокашниками своими идеями — эта часть беседы даже в стенограмме зафиксирована не слишком четко, звук на видео очень тихий; в документе то и дело повторяется фраза «разобрать и установить словесное содержание не представилось возможным». В расшифрованных обрывках разговора Вадим признается, что «очень хотел куда-то там, в Сирию», но тут же оговаривается, что не разделяет идей радикальных исламистов и что «террористы тянут мир в хаос».

При этом в протоколе опроса от лица Осипова подробно описан теракт в академии, за подготовку которого его и арестовали — курсант якобы собирался захватить оружейную комнату, завладеть автоматами и напасть на товарищей по альма-матер. В стенограмме этого эпизода нет вообще; возможно, это один из тех разговоров, когда «словесное содержание разобрать и установить не представилось возможным». Нет в расшифровке и слов о запасном «втором плане» Осипова, который, по версии следствия, предполагал закладку взрывчатки в холодильник из-под мороженого в людном месте.

Заключительная часть беседы посвящена сокурсникам Вадима — юноша признается, что прощупывать собеседников начинал издалека и как бы в шутку, постепенно подводя их к разговору о «Азбуке домашнего терроризма», которой тогда увлекся. 

«Я говорил, а представляешь, если поставить растяжку на ящик с мобильными телефонами, бац, и ящика нет, телефонов нет, и их сдавать не надо будет», — приводятся в стенограмме слова курсанта. 

Он отмечал, что «очень легко заражал людей легкомысленностью», собеседники «как бы становятся с ним на одной волне и заражаются этим, они тоже становятся несерьезными», таким образом Вадим мог «под себя кого-нибудь подстроить». Он заводил разговоры о приемах самообороны и следил, как однокашники отреагируют на провокационные реплики. Впрочем, Осипов признавал, что он — «достаточно серьезный» человек и про себя всегда взвешивал, способен ли тот или иной из его соучеников в критической ситуации убить человека.

Через несколько часов после этой беседы с оперативниками юношу задержали.

Протоколы обоих опросов, говорит Черкасов, вошли в рапорт ФСБ — он и стал основанием для возбуждения уголовного дела. Протокол осмотра видеозаписи появился в деле значительно позже, 23 июня 2017 года — Вадим к этому времени уже больше двух месяцев находился в изоляторе.

Редактор: Дмитрий Ткачев