На прошлом заседании выступила пострадавшая журналистка Татьяна Фельгенгауэр. «Удар был нанесен слева, я почувствовала, как мне перерезают горло. Это не столько удар, сколько большой порез», — вспоминала журналистка.
«Странно и нервно. Хорошо, что довольно быстро закончились вопросы. Я очень старалась отвечать серьезно. Хотя на нервах, конечно, лезли идиотские шутки. Но я держалась», — позже делилась она впечатлениями от допроса.
Свидетель Александра Артемьева, которая в день покушения была стажером в группе референтов радиостанции, рассказала в суде, что вошедшего в комнату Грица она сначала приняла за знакомого Фельгенгауэр. «Я увидела, что у него что-то в руках, я подумала, что это нож, потому что Татьяна кричала. Потом потекла кровь, поднялся шум», — говорила Артемьева. Когда охранники задержали нападавшего, она вызвала полицию и скорую, а потом отмывала пол от крови.
Вслед за ней суд допросил охранника «Эха Москвы» Александра Усачева. «Я пошел в гостевую комнату, и, подходя, услышал сложный гортанный звук — сложно объяснить, в природе, наверное, такие звуки встречаются. Я увидел, как Татьяна сидит на корточках, двумя руками держит шею, над ней этот гражданин. Я обратил внимание сразу на его руку, в которой был нож», — описывал он нападение. Он смог выбить нож из рук Грица и вместе с подоспевшим вторым охранником задержал его, надев наручники.
Прокурор окидывает взглядом слушателей в зале: «Что-то совсем мало народу пришло».
Стороны приходят к выводу, что все журналисты сегодня на судах у Малобродского и Белых.
Прокурор Климент Юрздицкий просит свидетеля рассказать о своей работе.
Охранник начинает перечислять: в его обязанности входят контрольно-пропускной режим, внос и вынос имущества, ну или «на всякий случай нас вызывают, если что-то происходит».
Юрдзицкий задает неизменный вопрос о пропускном режиме в здании, где располагается «Эхо Москвы». Свидетель Сиваков рассказывает ровно то же самое, что и другие свидетели.
Прокурор просит его рассказать о том, что произошло в день нападения. Свидетель не может вспомнить дату; говорит, что это произошло «после обеда».
— Месяц не можете вспомнить? Ну хотя бы сезон — лето, осень, зима?
— Ну... ну холодно было.
— Сегодня утром тоже было холодно, — язвит прокурор.
Свидетель продолжает рассказ: в день нападения к нему на пропускной подошел человек, что-то прошептал и подал листочек. «Подумал, что с речью что-то. Смотрю на листочек — там какие-то квадратики. Только хотел спросить, поднимаю глаза — получаю струей неизвестного вещества в глаза».
После этого Гриц смог пробраться внутрь здания; Сиваков сказал своему коллеге, что неизвестный проник в здание, и чтобы блокировали двери.
Адвокат «Открытой России» Сергей Бадамшин задает уточняющие вопросы — что почувствовал охранник в момент, когда ему прыснули из баллона в лицо («ничего, кроме боли») и повлияло ли как-то нападение на его зрение («есть вроде чувство, что стал хуже видеть»).
Гриц говорит: он сожалеет, что ему пришлось повредить здоровье Спивакова.
— У меня ребенку три года. А если бы я зрения лишился, кто бы его кормил?! — возмущается свидетель.
— От такого зрения не лишаются.
— На себе испытали бы!
Вопросов больше ни у кого нет, свидетеля отпускают.
Стороны переходят к изучению письменных материалов дела. Прокурор открывает увесистую папку и начинает перечислять документы: постановление о возбуждении дела, состав следственной группы, постановление об изъятии дела из районного СК и его передаче ГСУ СК по Москве, состав второй следственной группы, постановления о продлении срока предварительного следствия и тому подобные бумаги.
Юрдзицкий продолжает: рапорт об обнаружении признаков преступления, медицинская справка, которую выдали Фельгенгауэра, документы, подтверждающие, что она работала в «Эхе Москвы», протокол осмотра места происшествия.
«Если надо, могу зачитать весь протокол», — предлагает Юрдзицкий
Стороны мгновенно отказываются.
Оглашают материалы дела. Когда я работала секретарем суда и вела протокол, в такие моменты можно было спать.
— ядерный потанцевал (@polinanem) 10 мая 2018 г.
Прокурор переходит ко второму тому дела: ордера адвокатов, запрос к руководителю радиостанции «Эха Москвы» с просьбой предоставить список сотрудников, снова ордер, опять протокол осмотра предметов.
Влед за этим Юрздицкий зачитывает распечатку покадрового анализа записи камер видеонаблюдения на «Эхе Москвы». Они запечатлели, как Гриц брызнул охраннику в лицо из баллончика, а затем пробежал под турникетом внутрь здания.
Прокурор продолжает зачитывать всевозможные протоколы, среди них — протокол осмотра ножа «с пятнами бурого цвета». Длина его лезвия — 215 мм, по характеристикам — нож бытового назначения, складной.
Затем протоколы осмотров, в этот раз — смартфона и USB-накопителя, которые нашли у Грица дома. С телефона, говорит прокурор, сняли скриншоты сообщений, которые Гриц направлял Фельгенгауэр через СМС и на электронную почту. Среди обнаруженных на ноутбуке Грица файлов были фотографии Фельгенгауэр, а также «оглавление какой-то книги».
Прокурор доходит до четвертого тома дела, который начинается с постановления о назначении экспертизы ранений Фельгенгауэр, которые были нанесены потерпевшей. Прокурор перечисляет медицинские термины о ранениях, а также выводы о том, что они причинили тяжкий вред здоровью. Еще несколько порезов — на губе и на ладони — врачи квалифицировали как легкий вред здоровью.
Наконец, прокурор Юрздицкий добирается до анализа содержимого тетради Грица, которая была обнаружена при нем в день нападения. Фиолетовыми чернилами на листах тетради были написаны несколько бессвязных слов на английском — «ad use ad quad», а затем еще «quad quad».
Затем прокурор зачитывает ДНК-анализ «пятен бурого цвета», обнаруженных на одежде Грица и на его ноже — большей частью это оказалась кровь журналистки Фельгенгауэр, однако среди пятен есть и мужская кровь, чьи образцы на анализ не представлялись. Возможно, это кровь охранника, который порезался, отнимая нож у Грица.
Уведомления, справки, выписки — на этом материалы дела заканчиваются.
У защитников Грица нет дополнений. Стороны готовы перейти к прениям.
Судья уточняет:
— Может быть, у Бориса Юрьевича есть, что добавить?
Тот говорит, что все уже сказал следователю.
Судья объясняет Грицу: его показания не изучались, и поэтому не могут быть учтены. Гриц советуется с адвокатами и говорит, что ему нечего сказать.
Суд объявляет 30-минутный перерыв для подготовки сторон к прениям.
Стороны возвращаются в зал. Первым слово в прениях берет гособвинитель Климент Юрздицкий:
«Мы заслушали уголовное дело, по которому Гриц Борис Юрьевич совершил общественно опасное деяние, предусмотренное статьей о покушении на убийство. Уверен, что вина Грица нашла полное подтверждение в ходе судебного заседания. В частности, показания охранников, которые рассказали, что Гриц вошел в здание, нарушив пропускной режим. Все действия Грица свидетельствовали о том, что он шел на «Эхо Москвы» и искал именно Шадрину», — начинает прокурор. Шадрина — паспортная фамилия Татьяны Фельгенгауэр.
Заложив руки за спину, прокурор продолжает: «Гриц уверенно миновал пост охранников, затем целенаправленно подошел к потерпевшей, полуобнял ее и стал наносить удары ножом в шею. Первые два удара были нанесены справа и слева — то есть, он метил и попал в яремную вену. Как правило, такие ранения приводят к смерти, но здесь благодаря и сопротивлению Шадриной, и своевременно оказанной помощи, она выжила».
Прокурор утверждает, что умысел Грица состоял именно в том, чтобы убить Шадрину — это доказывает принесенное оружие, а также сами его действия.
«В ходе следствия была проведена экспертиза, выводы ее здесь оглашены», — говорит прокурор.
Он читает краткую выдержку из документа о том, что Грица, согласно заключению экспертов, необходимо отправить на принудительное лечение.
«С учетом всех данных и всего того, что исследовано в ходе заседания, действий Грица и лиц, которые были свидетелями произошедшего — Шараповой, самой Шадриной, показаний охранников, я прошу Грица признать лицом, совершившим общественно-опасное деяние и прошу направить его на принудительное лечение», — завершает гособвинитель свое выступление.
Вслед за ним выступает адвокат Сергей Бадамшин, представляющий интересы потерпевшей журналистки.
«Я не буду повторять того, что уже говорил мой коллега. Я считаю, что степень квалификации [действий Грица] дана верно. Гриц шел убивать Шадрину — он не сделал ни одного лишнего шага», — начинает Бадамшин.
Он пересказывает путь Грица от дверей здания на Арбате до гостевой комнаты «Эха Москвы», а также характер травм, которые она получила. «То, что она осталась в живых, — это, на самом деле, провидение. Видимо, она для чего-то еще здесь нужна», — замечает Бадамшин.
Он напоминает, что Фельгенгауэр не могла совершить ничего, что возмутило бы Грица и заставило его нанести потерпевшей боль или какие-то увечья.
«Единственный мотив, таким образом — болезненное состояние Грица, от которого он мучительно старался избавиться, и в котором ему никто не помогал — даже родственники», — адвокат согласен с прокурорм и тоже просит направить Грица на принудительное лечение.
Слово переходит к защитникам, первым выступает адвокат Валентин Рыбицкий.
«Я удивляюсь, как с такой доказательной базой дело дошло до суда», — говорит он.
Адвокат утверждает, что ни один из свидетелей не видел ножа у Грица. Он вспоминает показания охранника Усачева и приходит к выводу, что тот пропустил нападавшего «в нарушение всех инструкций, и затем решил выглядеть героем» — и рассказал, что выбил нож.
Отпечатков пальцев Грица на ноже и газовом баллончике нет, говорит адвокат. При этом из оглашенных ранее прокурором материалов дела следовало, что Гриц держал их рукой, на которую был надет полиэтиленовый пакетик.
Второй защитник Грица Игорь Зубер солидарен со своим коллегой — доказательств в уголовном деле недостаточно для того, чтобы оно дошло до суда. Но, продолжает адвокат, он понимает все про судебно-уголовную систему России и поэтому будет говорить о неверной квалификации действий Грица по статье о покушении на убийство.
Зубер начинает читать письменное ходатайство о переквалификации дела. Он ссылается на постановление пленума Верховного суда по делам об убийствах, в котором сказано, что такое обвинение может быть предъявлено только при наличии у подсудимого прямого умысла.
Гриц же, говорит Зубер, не мог иметь прямого умысла из-за своей болезни.
Адвокат продолжает доказывать свой тезис: согласно выводам экспертизы, Гриц не осознавал своих действий своих действий, не мог руководить ими. «То есть в действиях Грица нет важных признаков умышленного преступления», — настаивает он.
«Ввиду отсутствия возможности установления умысла следствие должно было руководствоваться презумпцией невиновности и квалифицировать действия Грица только по наступившим последствиям, а именно по статье о тяжком вреде здоровью», — уверен Зубер.
Он просит квалифицировать действияГрица по части 1 статьи 111 УК.
Адвокат говорит, что никакого строгого надзора за Борисом Грицом не нужно. «Если вы сочтете возможным, уголовное преследование прекратить, мы вскрыли все белые пятна», — говорит Зубер. Он замечает, что защита будет добиваться передачи Грица Израилю. На этом у него все.
Выступает Борис Гриц.
Он начинает с того, что у него не было умысла убивать Татьяну Фельгенгауэр. «Я 20 лет жил в Израиле и работал в вооруженной охране. Я знаю, как обращаться с ножом, и если бы я хотел убить, я ее убил», — уверяет Гриц.
Как и адвокаты, он вспоминает показания охранника «Эха Москвы», который видел, как он заносил руку над журналисткой. «То есть, опять же, если бы я хотел ее убить, я бы убил, у меня было время», — настаивает подсудимый.
Гриц говорит «адвокату госпожи Шадриной» (то есть Сергею Бадамшину), что если человека хотят убить, то ищут не яремную вену, а перерезают глотку. «Я нанес удар, она попыталась встать, и отсюда резаный характер удара. Я наносил колющий, — говорит Гриц. — Я хотел сделать ей больно, остановить ее действия».
Прокурор Юрздицкий обращает внимание суда на то, что Гриц «в пику защитникам» признал, что нож у него был, и что ножом он наносил удар.
— Кроме того, он сам рассказал, что работал в вооруженной охране 20 лет, и это свидетельствует не в его пользу», — говорит прокурор.
Он говорит, что на курсах охранников умения отрабатываются «до автоматизма» и это косвенно доказывает то, что Гриц знал, куда бить, так что его действия квалифицированы верно.
Борис Гриц выступает с последним словом:
«Знаете, я как человек невменяемый могу апеллировать к реальности телепатии, и в нескольких словах расскажу историю, которая так закончилась.
Это началось в 2012 году, когда я вел блог. Я обладаю способностями к телепатии, и она поддерживала со мной контакт, реагировала на мои посты. Продолжалось это до лета 2017 года, до июля. Носило спокойный характер.
С июля 2017 года эти отношения приобрели романтический характер. Татьяна стала меня сексуально насиловать, было это три месяца до середины отктября. Я пытался Татьяну остановить самыми разными способами — писал ей в фейсбуке, писал в своем блоге, обращался к ее коллегам, к Венедиктову и к ее приемному отцу Павлу Фельгенгауэру.
Я пытался найти адрес Татьяны, чтобы встретиться с ней поговорить, адрес не нашел. Подъехал один раз к редакции "Эха", чтобы ее навестить, но ее кто-то предупредил, и она вызвала друзей.
23 октября я почувствовал, что я должен это каким-то образом прекратить. Я должен был сделать Татьяне больно, встретиться с ней и показать, что зло порождает зло. Но, как я говорил, убивать я ее не хотел, хотел ранить. В связи с этим я думаю, что мое дело соответствует не 105-ой через тридцатку, я просил бы суд переквалифицироватть на статью 111. Я сожалею о том, что произошло, но объяснил причину».
Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!
Мы работаем благодаря вашей поддержке