Адвокат Тимофей Гриднев: В течение подготовки приватизации ПАО «Башнефть» имели ли вы личные встречи или телефонные переговоры с исполнительным директором ПАО «Роснефть» Сечиным, в процессе которых обсуждались бы вопросы участия этой компании в приватизации ПАО «Башнефть»?

Алексей Улюкаев: В процессе подготовки к приватизации ПАО «Башнефть» я не обсуждал с господином Сечиным эти вопросы до самого завершения сделки. Впервые мы коснулись обсуждения… скажем так, что все наши коммуникации основывались на основе обычной служебной переписки — официальных письмах, которые соответственно подписывали исполнительный директор ПАО «Роснефть» и министр экономического развития.

В первый раз наше общение по поводу приватизации состоялось в середине октября 2016 года, а именно 15 октября 2016 года во время моей поездки в составе российской делегации, сопровождавшей президента Российской Федерации, на саммит глав государств БРИКС в Индию, штат Гоа. Это происходило в вестибюле отеля, где проходили переговоры — по-моему, называется Taj Exotica, в котором проходили официальные мероприятия саммита БРИКС. Во время перерыва между двумя встречами с участием президента и российской делегации. Как правило, между такими переговорами возникают довольно значительные паузы, слегка неопределенные временными рамками, и как раз в момент такой паузы мы ожидали приглашения на следующую встречу, на следующие переговоры.

Я помню, что сначала сидел в компании своих коллег из правительства Российской Федерации, просматривал документы. Затем обратил внимание, что в одной части зала, где расположены бильярдные столы, идет игра на бильярде. И там Костин, президент правления ПАО «ВТБ», и Сечин, главный исполнительный директор ПАО «Роснефть», играют в бильярд. К ним подходят разные люди, приветствуют их. Я тоже решил подойти, поприветствовать коллег. Мы все были в хорошем приподнятом настроении, в частности, господин Сечин был в таком настроении. После обмена приветствиями он сказал: вот как хорошо мы поработали над приватизацией ПАО «Башнефть», мы просто молодцы.

Там такие шутливые были сказаны фразы о том, что «ты можешь прокручивать дырочки в лацкане пиджака», намекая на возможность представления меня к государственной награде. Со своей стороны он сказал: «Я тебя угощу таким вином, которого ты никогда в жизни не пробовал, ты должен достойно отметить такую хорошую работу».

После этого он перешел уже ко второй части поручения президента — собственно, к приватизации 19,5% акций ПАО «Роснефть», и я выразил беспокойство о том, что выполнение второй и, возможно, более важной части поручения президента Российской Федерации находится под существенным риском. Дело в том, что до того срока, когда сделка должна быть закрыта, 15 декабря, времени осталось всего лишь два месяца, а у нас было крайне мало информации о том, как продвигается подготовка к этому важному мероприятию. Мы договорились о том, что да, необходимо обсудить эту ситуацию, он пообещал, что даст мне полную информацию, и потом мы встретимся в Москве в удобное для нас обоих время.

Судья: То есть это в Гоа, да?

Улюкаев: Да-да-да. Как я сказал, в холле гостиницы, где проходили переговоры БРИКС. Где-то в дневное время. Это был очень короткий разговор, он занял времени не больше, чем я о нем говорю, где-то порядка не более двух минут. Хочу сказать, что там же, в Гоа, произошло очень важное событие — в ходе выступления президента Российской Федерации он привлек внимание, отвечая на вопросы корреспондентов, как раз к намерению правительства приватизировать пакет акций ПАО «Роснефть» в 2016 году. При этом, что важно, он не исключил возможность приобретения этих акций самой компанией, то есть ПАО «Роснефть», на свой баланс, как промежуточный шаг, чтобы в дальнейшем привлечь для покупки настоящих стратегических инвесторов, назвав такой план правительства филигранным. Таким образом, в соответствии с этой установкой ПАО «Роснефть» должна была в очень короткие сроки изыскать денежные средства в размере не менее 10 млрд евро и 700 млрд рублей, что само по себе, естественно, являлось крайне сложной задачей, и риски были велики.

Гриднев: Простите, я не услышал, а как долго продолжался этот разговор?

Улюкаев: Не более двух минут.

Гриднев: А когда происходил этот разговор, мог ли его услышать Костин, который тоже играл в бильярд, или кто-либо еще из третьих лиц?

Улюкаев: Честно говоря, не могу я ответить утвердительно или отрицательно на этот вопрос. Может, Костин и слышал отдельные слова, вряд ли он мог услышать целый разговор. Я затрудняюсь ответить на это. То же самое относится к другим третьим лицам. Зал довольно большой, одновременно в нем находились не менее тридцати человек, понятно, что стоял определенный шум. Наверное... В общем мне трудно ответить на этот вопрос.

Гриднев: У вас были в процессе этой командировки в составе делегации еще какие-либо встречи с исполнительным директором ПАО «Роснефть» Сечиным?

Улюкаев: Нет, никаких встреч у меня больше с ним не было.

Гриднев: Скажите, обвинение утверждает, что в процессе вашей встречи с Сечиным вы потребовали от него вознаграждения в размере 2 млн долларов США. Что вы можете пояснить по поводу данного обвинения?

Улюкаев: Я категорически его отрицаю, я никогда не требовал от Сечина какого-либо вознаграждения.

Гриднев: Кроме того, обвинение настаивает на том, что вы не просто потребовали от Сечина 2 млн долларов США, вы еще и угрожали совершить действия по созданию препятствий законной деятельности ПАО «Роснефть» путем дачи отрицательных заключений по экономической целесообразности и эффективности заключаемых сделок с участием данного общества. Подтверждаете ли вы это и что вы можете пояснить по поводу данного обвинения?

Улюкаев: Нет, не подтверждаю. Я никогда и нигде не требовал денег от Сечина и тем более не угрожал ему. Что касается угроз — ну, я думаю, что всем очевидна надуманность этого предположения.

Дело в том, что ПАО «Роснефть» — это коммерческая организация, которая прямо государству не принадлежит, то есть Росимущество акциями этой компании не владеет. В связи с этим ни о каких отрицательных заключениях министерства экономического развития, впрочем равно как и о положительных заключениях министерства экономического развития, организованных мной, федеральным министром, в отношении ПАО «Роснефть» речь идти не могла. Тем более, о заключении об экономической целесообразности и эффективности заключаемых этим обществом сделок. ПАО «Роснефть» работает в области энергетики, эта отрасль не входит в сферу компетенции министерства экономического развития.

Поэтому совершенно точно, что я не мог оказать такого рода препятствий и не угрожал их применением. Очевидная ложность данных показаний — свидетельство о заведомо ложном оговоре в отношении меня со стороны Сечина.

Гриднев: Поясните, встречались ли вы с Сечиным, как условились на Гоа, для обсуждения приватизации акций ПАО «Роснефть»?

Улюкаев: По возвращении в Москву в течение практически целого месяца я не встречался с Сечиным и не разговаривал с ним по телефону. Лишь 14 ноября 2016 года, это был понедельник, я только что приехал из командировки и на следующий день должен был улетать в следующую командировку, как раз в Лиму на саммит стран АТЭС. C утра я был в поликлинике, а когда пришел из поликлиники, увидел на экране компьютера обычное сообщение секретаря в системе Outlook, где указывались звонки, поступившие за время моего отсутствия. В том числе звонок господина Сечина, который хотел со мной переговорить. Я попросил перезвонить ему, соединение произошло, господин Сечин в разговоре был очень приветлив и доброжелателен.

Он сказал, что есть неисполненное поручение по работе в Гоа, есть вопросы по совету директоров и другие вопросы, которые надо обсудить. Я ответил, что, безусловно, готов все обсудить, прежде всего обсудить по телефону. При этом я однозначно понимал, что «неисполненное поручение по работе в Гоа» — это не что иное, как поручение президента по приватизации 19,5% акций ПАО «Роснефть», о чем мы разговаривали с Сечиным в холле гостиницы 15 октября 2016 года. Но он настойчиво попросил меня приехать в офис компании «Роснефть», пообещав, что покажет центральное диспетчерское управление компании — вообще, «на компанию посмотреть».

Я ответил, что да, готов посмотреть компанию, но я уже сказал, на следующий день я улетал в командировку, был весьма занят. Сечин сообщил мне, что он также улетает в командировку — туда же, в Лиму. Я сказал, что можем продолжить обсуждение в Лиме, но он опять-таки был настойчив и просил меня приехать именно сегодня, именно в компанию «Роснефть», именно в тот час, который он называл. Мне это было неудобно, у меня было запланировано совещание, я предлагал в более позднее время, но он настойчиво уговаривал меня приехать именно в 17 часов. В конце концов, я на это согласился.

К этому времени я приехал к офису компании ПАО «Роснефть», въехал во внутренний двор, и подъехал к металлическому боксу рядом с подъездом. На улице к тому времени было уже не темно, но сумеречно. Было довольно холодно; поскольку я предполагал, что сразу войду в здание, на мне не было верхней одежды — я был просто в деловом костюме. У входа в подъезд меня встретил Сечин, он был одет как раз не по-деловому, он был одет в теплую спортивную куртку и теплый свитер. Он сразу попросил моего водителя не выходить из машины и вместо того, чтобы сразу пойти, как я предполагал, в подъезд, он отвел меня несколько в сторону от бокса. Там скороговоркой, буквально в течение нескольких секунд, он сказал, что задержал выполнение поручений, ездил в командировку, собирал объемы, после чего указал на стоящую рядом с ним сумку, предложил мне ее взять и пойти попить чаю.

Все это произошло достаточно быстро, затем он практически на ходу дал мне какой-то ключ, сопровождая какими-то словами, которых я сейчас не припомню. Весь этот короткий его монолог вполне укладывался в смысл разговора на Гоа, то есть задержку исполнения поручения я воспринимал совершенно однозначно как задержку выполнения поручения президента о приватизации 19,5% акций ПАО «Роснефть», о котором говорил в Гоа. Исходя из того, что было уже на момент нашей встречи 14 ноября, и до момента окончательного поступления средств от продажи акций ПАО «Роснефть» оставался всего лишь один месяц, до 15 декабря, и с учетом того, что это была сложная сделка, требующая его подготовки, времени практически не оставалось.

Кроме того, я хочу дополнительно обратить внимание, что правительство, администрация президента слово «поручение» употребляют исключительно как «поручение президента Российской Федерации», и уж тем более я в принципе не мог давать Сечину никаких поручений. Что касается собирания объемов, то для меня было очевидно, что речь идет о фондировании существенных денежных средств для выкупа ПАО «Роснефть» собственных акций в соответствии с планом…

Судья: Еще раз?

Улюкаев: Что под объемом имеется в виду необходимость фондирования сделки, то есть сбора денежных средств компанией ПАО «Роснефть» для приобретения на свой баланс того объема акций 19,5%, которые подлежали приватизации и о которых говорил президент 15 октября в Гоа. То есть речь шла о том, чтобы в короткий промежуток времени собрать более 10 млрд евро, что, конечно же, было непростой задачей даже для такой мощной компании, как ПАО «Роснефть».

Помня обещание Сечина при первом удобном случае угостить меня таким вино, которое я никогда в жизни не пробовал, когда он показал на сумку и сказал: «Вот, бери, пойдем чайку попьем», — я не сомневался, что, видимо, в сумке находятся высококачественные элитные спиртные напитки. Данная сумка и по своей форме, и по весу не оставляла сомнений, что в ней упакованы коробки с вином.

Я открыл багажник, положил сумку в него. Подошел водитель, который помог там ее устроить. Ключ я машинально положил в карман, и далее мы пошли с Сечиным в помещение. Поднялись и попали в какую-то небольшую комнату, куда принесли чай. Я не знаю особенностей протокола «Роснефти», но что-то очень странно, что эта встреча состоялась вовсе не в кабинете исполнительного директора «Роснефти», а в какой-то небольшой комнатке. Там он достал буклет компании и стал рассказывать о ней какие-то общие сведения. Мы обсудили налоговую нагрузку на добывающий сектор и, наконец, перешли к вопросу о возможных инвесторах для приватизации акций компании «Роснефть». Тут Сечин проинформировал меня, что заинтересованности приобретать акции у потенциальных инвесторов нет, но они готовы кредитовать сделку в полном объеме.

И только мы начали более подробно обсуждать приватизационную сторону работы, как вдруг господин Сечин начал заканчивать встречу, сославшись на занятость, мою занятость. То есть вся встреча оказалась скомканной и, конечно, никакого знакомства с компанией, никакого центрального диспетчерского управления мне не показывали. Все это заняло примерно минут 15, наверное. Мы снова вышли из комнаты, спустились вниз. Тут в какой-то момент появилась корзинка, обернутая в прозрачный полиэтилен, из которого проглядывали какие-то там свертки, мясные изделия, еще. Не помню, кто именно — я или кто-то еще — поместил корзинку в багажник. Мы попрощались, и я собрался ехать в министерство, но на выезде с территории ПАО «Роснефть» моя машина была задержана неизвестными лицами, которые затем представились как сотрудники ФСБ.

Гриднев: Алексей Валентинович, а до этого случая в ваших отношениях с Сечиным были случаи, когда он приносил вам какие-либо сумки, коробки в виде каких-то презентов, подарков? Или это был единственный случай?

Улюкаев: Нет, это не был единственный случай. Два или три раза он ко мне приезжал в министерство. Я в компании «Роснефть» был в первый раз. Он два или три раза приезжал, и каждый раз он заходил в кабинет с объемистой сумкой, это оказывались какого-либо рода презенты: какие-то там фамильные часы, один раз — макет буровой вышки, в третий раз — что-то еще. Это, я так понимаю, было нормой делового этикета с точки зрения главного исполнительного директора компании «Роснефть».